Высоко в небе лебеди - Александр Жуков

Юлька снисходительно посмотрела на него и усмехнулась.

Витька решил отплатить той же монетой; сейчас никто не любит оставаться в долгу, если, конечно, не деньги должен.

— Хватит вам, ребята! — Оля голоском и манерой говорить, приподнимая плечи, словно крылья, похожая на пичужку, умоляюще сложила руки лодочкой. — Через три дня последний экзамен. Ведь это здорово, что школа кончается.

— Начинается пора зрелости, которая, по словам моих предков, сводится к самостоятельному пропитанию, получению отдельной квартиры, — меланхолично заметил Стас, — и произведению потомства, которое должно быть лучше нас. К этому еще надо добавить уважение окружающих, хорошую пенсию, и цикл завершен.

— Не надо, Стасик, я уже много раз это читала. Ты сам в это не веришь.

— Ты, твой Владька и Юлька любите играть в красивые слова. Вы живете иллюзиями. — Стас даже не взглянул на Юльку. — Вы живете в книжках… школьной программы. Может, так удобнее: живи себе в облаках и строй из себя ангела.

— Да, но… — Оля запнулась и виновато посмотрела на нас, словно хотела сказать: я бы прошлась колесом, только бы все улыбнулись, но я не умею…

По шоссе снова с пронзительным ревом пронесся мотоциклист.

— Я бы его поцеловала за это, — с раздражением, словно себе самой, сказала Юлька.

Стас вытащил из заднего кармана техасов ключ на тонкой серебряной цепочке, поиграл им и кинул Юльке.

— Если постараешься, ты его догонишь.

Юлька рывком схватила ключ, словно боялась, что его отнимут, презрительно посмотрела на нас и побежала к мотоциклам.

Все знали, что она еле держит руль.

Витька даже приподнялся на носочки и, гогоча, советовал:

— Упрись нотами в землю. Как почувствуешь, что покатился, беги рядом!

Из травы поднялась Галя, фигурой похожая на спелую грушу, лицо у нее было то ли сонное, то ли мечтательное, и движения плавные, мне иногда кажется, что она не сможет провести рукой прямую линию, у нее обязательно получится изящная дуга.

— Вить, кинь сигарету! — небрежно сказала она, поймала брошенную пачку, заправским движением чиркнула спичку и закурила, затягиваясь глубоко, по-мужски, но не теряя женского обаяния.

— Психопатка, — пренебрежительно заметила Галя, — чего ей надо?.. Чтобы мы встали перед ней на колени, позавидовали ее индивидуальности?..

Едва Витька раскрыл рот, как я молниеносно опередил, выдав его коронный афоризм:

— Завидовать надо курице, она яйца несет.

Витькины влажные губы обиженно выпятились, он не любит, когда его опережают, да еще так нагло! Витька гордился тем, что у него на каждый случай в жизни есть афоризм. Если у вас случится неприятность, он скажет: «Бывает и хуже, но реже», а если вам повезет, он непременно выдаст: «Одним везет, другие везут».

— Слышь, завела! — хлопнул себя по спине Стас, словно я не слышал, как ревет трехсотпятидесятикубовая «Ява».

Юлька выкатила мотоцикл на тропинку, села и выжала сцепление — «Ява» дернулась и покатилась по утрамбованной поверхности.

Гул мотора стал натужным — Юлька поднималась по откосу, мне показалось, что я слышу даже, как похрупывают мелкие камешки под колесом и, выпрыгивая, стукаются о щитки.

Онемев от удивления, мы смотрели на непроницаемую стену кустарника, за которой скрылась Юлька, словно ждали, что кусты вот-вот раздвинутся, и мы увидим ее.

Мотор затарахтел беспорядочно и легко, радуясь удачно взятому подъему. Юлька, видимо, выехала на шоссе и остановилась, может, она думала: ехать или не ехать?.. смотрела на высокую стену кустарника и тоже ничего не видела.

Витька секундной стрелкой прошелся мимо нас и остановился перед Стасом.

— Может, догнать?

— Мне уже не на чем.

— Но почему я?..

— А почему я?..

Витька досадливо сплюнул и пошел по кругу. «Стас дал ей ключи, пускай сам и расхлебывает… А причем Стас? К черту Стаса! Почему я все время должен жить с оглядкой на него?..»

— Послушай, если тебе все равно, я поехал, — замер Витька.

— Я тебе не мама, чтобы у меня разрешения спрашивать! — усмехнулся Стас.

Витька вскипел мгновенно.

Понимая, что это глупо, нелепо, как в плохом фильме про хорошего пионера, я встал между ними, коротко остриженной головой я ощущал их разгоряченное дыхание, будь у меня длинные волосы, они наверняка бы поднимались к макушке, и тогда с чистой совестью можно было бы сказать, что они вставали дыбом.

— Уйди! — прошипел Витька.

— Сгинь! — словно эхо повторил Стас.

— Не мешай! — Витька схватил меня за шиворот и, словно куль с ватой, швырнул в траву.

— Вечно этот очкарик лезет не в свои дела, — поддержал его Стас.

Я долго искал очки в высокой траве, надел их на нос и, увидев, что Стас и Витька вот-вот сцепятся, крикнул:

— Ребята, валяясь на земле, я сделал открытие!

Они недоуменно посмотрели в мою сторону.

— Оказывается, насекомых на Земле гораздо больше, чем людей, — торжествующе улыбаясь, я поднялся и снова встал между ними.

— Дурак! — разочарованно протянул Витька.

— Аналитик. — Стас выразительно крутнул пальцем у виска и, поморщившись, отвернулся.

— Молодец! — восхищенно прошептала Оля.

Пожалуй, она преувеличивала, но, согласитесь, что бы там ни говорили некоторые, а похвалы приятны. Я не возражал. С чувством какой-то несуществующей вины смотрел на Олю и щурился от рези в глазах.

— Нет, это чудовищно!.. Прямо ужас какой-то! Сплошное самолюбие… Ну, чего вы стоите? Ждете, пока она врежется в машину, да? — лицо Гали вспыхнуло от гнева.

Путаясь в траве, она побежала к дороге.

Продираясь сквозь ветки, мы вырвались на шоссе. Оно пустовало. Воздух над ним вибрировал от разгоряченного асфальта, казалось, что вдалеке оно свернулось в трубку, словно засохший листок.

На шоссе было душно и одиноко. Мы стояли кучкой, жались друг к другу, хотя каждому хотелось быть одному. Я просто изнывал от желания вскочить на мотоцикл и, оглушая себя треском, от которого чудом остаются целыми барабанные перепонки, умчаться отсюда, а потом остановиться, расстегнуть ремешок шлема и всеми порами ощутить тишину.

— Скорая! — тревожно выдохнул Витька.

Белое пятно выросло в машину, и она пушечным ядром пролетела мимо.

Всем стало не по себе.

— Какой-то сумасшедший день сегодня… Похоже, что-то случилось. — Галя обеспокоенно посмотрела на Стаса.

— Спроси лучше у Владика, — подавленно ответил тот.

— Что-то случилось? — Галя испуганно посмотрела на меня.

— Ничего нового, — раздраженно ответил я, поймал Олину руку и, почувствовав ее влажные, холодные пальцы, успокоился.

Посреди поля, усыпанного цветами, нас ждали мотоциклы, они добродушно поблескивали фарами, словно любовались друг другом.

Я осмотрелся: приемная была пуста. «Куда же пропала Юлька? Может, она так и не вернулась?..» — рассеянно подумал я, мой взгляд уперся в дверь, обитую черной кожей. «Наверное, она там, — я немного пришел в себя, — а где же претенденты?.. Там? А почему меня не вызвали?.. Какая это все глупость. Господи, до чего дожил…»

Черная дверь бесшумно распахнулась — из нее вышла сияющая Юлька.

— Ты проснулся?

— Я?

— Мне показалось, ты заснул. Ведь это, действительно, скучно: в предбаннике ждать своей карьеры. Ты все тот же, Владик, ироничный и беспощадный к мелочам жизни. Знаешь, я поговорила с Вениамином Михалычем. Для него это — пустяк. Ты получишь то, что хотел, — Юлька виновато улыбнулась.

Значение ее улыбки я понял уже на улице; какая-то липкая испарина покрыла все тело, «…я поговорила с Вениамином Михалычем, — с отвращением вспомнил я и негодующе подумал: — такая же секретарша, как и все!..» Я сунул руку в карман за монеткой, чтобы позвонить Оле, и нащупал какой-то листок, развернул — это была моя служебная характеристика.

«…грамотный, перспективный инженер. Скромен, морально устойчив, пользуется авторитетом у товарищей…» Неужели это — итог? — Я скомкал листок и бросил в урну.

1984

Тогда у него болело горло…

Виктор много раз говорил себе, что главные трудности позади, что с завтрашнего утра, вернее, с сегодняшнего вечера, даже с той вот минуты, как об этом подумал, начинается иная полоса в жизни; до этого он жил взаймы, а завтра раздаст свои долги; просто он устал от нервотрепок, ожиданий и не замечает перемены. После школы он ждал: вот кончится институт, и ему не надо будет с противной самому, принужденной улыбкой просить у матери деньги: «Ма, до стипендии», зная, что вся стипендия уйдет на долги. Антонина Филипповна, щадя его самолюбие, без лишних слов открывала гардероб и доставала из кармана цигейковой шубы трешку или пятерку.

На последнем курсе он женился; через полгода родился ребенок; и цигейковую шубу почти за бесценок срочно продали на толкучке; Антонина Филипповна не умела торговаться, а юной семье требовалась кроватка, пеленки, ползунки; коляску тоже надо было купить чешскую, с коричневым кожаным верхом и тормозом; — все это не лежало на прилавках магазинов; Антонине Филипповне хотелось, чтобы семья ее сына имела все то, что имеют другие семьи, и она щедро переплачивала спекулянтам за дефицитные вещи.