Дикая жизнь в лесу - Юрий Третьяков

В своей родной мелководной Гусиновке Мишаня и Братец Кролик пиявок ни капельки не боялись, а тут, в чужом далеком месте, неизвестно, какие они водятся, — может, совсем особенные…

— Выходит, Синицы тебя в плен не забирали? — расспрашивал Братец Кролик Глеба. — А как они тут очутились?..

— Я копаю, а лесник с этим Миколой подходят и говорят: зачем копаешь? Я сказал. Они говорят: не потечет по твоей канаве вода, нужно в несколько раз глубже копать…

— Ага! — оживился Братец Кролик. — А я про что говорил!..

— Потом захотели бредень нам дать, бреднем быстрей… Мы и пошли!

— А этот Синичонок ничего не говорил — не собирались они на нас нападение делать?..

— Зачем им нужно? — удивился Глеб. — У них и так дел хватает!

— Зря… — покачал головой неугомонный Братец Кролик. — Выходит, я такую хорошую сигнализацию напрасно делал…

Глеб начал раздеваться:

— Надо все-таки лезть… Хоть и боюсь я этих пиявок, не люблю…

— Хорошо еще, что тут не водится крокодилов… — сказал Братец Кролик.

Глеб, увязая в иле по колено, ступнул раз, другой… Из-под ног у него выскакивали пузыри, лопались и пахли тухлыми яйцами…

Он оглянулся и сказал дрожащим голосом:

— А тут ничего… Ил прохладный такой, мягкий…

Схватил один куст за макушку, легко выдернул, выкинул на берег и уже зашагал по мелководному озерку смело, как журавль.

За ним полез в воду и Мишаня.

Ноги приятно погружались в ил, во все стороны разбегались какие-то козявки и, конечно, пиявки могли впиться, но раз они не впивались, то о них скоро забыли, а траву весело было дергать: она совсем слабо держалась в илистом дне и вылезала сама.

Потом осмелился и осторожно залез в озерко и Братец Кролик.

Когда уже почти всю траву повыдергали и повыкидывали на берег, явился Гусь, неся на плечах Колюньку.

— Помощника принес! Пускай приучается! Дядь Петю перевели на другое место — к плотве! А у меня что-то пропало настроение ловить… У меня какой характер? Не люблю, когда рыба не ловится, и хоть ты что!..

— Соль не забыл? — спросил его Братец Кролик. Гусь показал узелок с солью:

— Вот она!..

— Это хорошо!..

Колюнька сразу включился в работу, бесстрашно лазая по озерку, схватывал стебли болиголова и оттаскивал их подальше на берег, чтобы не мешались.

Первый заброд делали Мишаня с Глебом. Остальные пугали сазанчиков с боков, чтобы лезли в бредень: лупили по воде палками так, что брызги летели до самых деревьев!

Колюнька с ведром дожидался в том месте, куда намечено было сделать выброд.

Выбродили на берег, вода схлынула, и чего только в бредне не оказалось: разные улитки, козявки, прыгучие и ползучие, и крошечные лягушата, и громадные головастики. Среди всего этого сверкали, как медные, и трепыхались сазанчики.

Глеб выбирал их из тины и пускал в ведро с водой, считая:

— Раз, два, три…

За первый заход выловили больше двадцати штук!

— Какие симпатичные! — умилялся Глеб.

Гусь повертел в руках одного сазанчика и сказал:

— На вид — подходящие… Интересно бы узнать, какие они по вкусу…

Глеб поднял голову, пристально на него посмотрел, начал надуваться, краснеть и закричал срывающимся голосом:

— Знаю, о чем ты думаешь! Но только это не выйдет, лучше и не жди! Затем мы тут в тине мучаемся, трудимся — для съедения, да?

— Чего орешь… — смутился Гусь, кладя сазанчика в ведро. — Ни об каком съедении и разговора не шло… По-твоему, я живоглот какой?.. Я, брат, голодовать привычный! Как позапрошлый год я из пионерлагеря убег, сколько время меня дома не кормили, чтоб обратно вертался, а я обошелся, ничего… Что за важность!..

Все торжественно отправились к реке и начали вы пускать сазанчиков в чистую воду. Для этого выбрали отмель, чтобы видеть, как они поведут себя, очутившись на воле.

Первого доверили выпустить Колюньке. Он взял его в кулак, опустил в воду и разжал пальцы. Сазанчик выскользнул из руки, остановился, чуть шевеля хвостиком, постоял и юркнул в глубину.

Когда выпустили всех, Колюнька начал торопить:

— Идите скорей, ловите еще! А то они потеряют друг друга, не найдутся в реке! Они привыкли всегда вместе!

После того как взмутили ил на дне озерка, сазанчиков стало попадаться так много, что Колюнька уже еле поспевал таскать ведро к реке, и не по одному их выпускал, а выплескивал в речку прямо с водой.

Пиявки не показывались, но кто-то всех по разу укусил, больнее, чем оса!

Постепенно сазанчиков стало меньше: когда один, когда два, а то и вовсе ни одного.

Микола, прибежавший проверить, как идут дела, сказал, что завтра ил осядет и будет видно, осталась ли еще рыба в озере, а пока нужно промыть бредень в реке и раскинуть на траве, чтоб сох.

Ловцы так и сделали, заодно сами искупались, сели на берегу и стали разговаривать.

Чтобы окончательно заключить мир с Синицами, Братец Кролик сказал Миколе:

— Ты не обижайся, что я обозвал тебя синицей, которая ворует пшеницу… Это из стихотворения, а сочинил его не я… Если б я, тогда ты, конечно, мог бы обижаться…

Микола сказал, что не обижается.

— И про зверей, что мы хотим их всех поесть, я тоже пошутил. Да тут и зверей-то никаких нет!..

— Хиба ж так? — обиделся Микола. — Богато звиря! И лоси, и олени, и еноты — усякого звиря богато!

— А где они? Почему мы их не видали?

— А на шо им собя казаты? Они ховаются, шоб им от вас якой шкоды ни було!

— А рыбы тут мало! — не унимался Братец Кролик.

— И рыбы богато!

— А почему мы ни одной не поймали?

Микола засмеялся:

— Та раки ж! То место — рачье! Рыба трусится тамо жить, поутикала видтель!

Он поглядел по сторонам, на небо и вдруг предложил:

— Айда до нас ночуваты! Скоро дождь хлобысне великий!

— А ты почем знаешь? — спросил Гусь.

— Та глянь — усе чисто вмерло! — сказал Микола, показывая рукой вокруг.

И тут все заметили, что ни муравьев, ни ласточек, ни другой живности не стало, птицы замолкли, — все притихло и в самом деле будто вымерло.

— Нет, мы у себя будем! — наотрез отказался Братец Кролик, очевидно не желавший больше встречаться с синическими девчатами, и пояснил: — Не за тем мы сюда ехали — в домах сидеть!

— Як хочете… — сказал Микола и ушел к себе, а гусиновцы, скатав высохший бредень, пошли к себе.

— Интересно, сколько там дядь Петя плотвы наловил? — гадал Гусь, глотая голодную слюну. — Опротивел мне этот чай лесной! Больше никогда не буду его пить!..

— Я тоже… — сказал Глеб. — Что в нем хорошего?..

Однако и на плотвином месте Мишанин отец ничего не поймал, так как перед ненастьем рыба тоже имела привычку прятаться и не клевать. Он уже перестал ловить и составлял какие-то колья так, чтоб можно было накинуть сверху брезент.

Небо затянуло мутным и серым, солнце чуть просвечивало, стало сумрачно и тихо… Камыши, кусты и деревья стояли, не шелохнувшись, словно притаились в ожидании чего-то страшного… Из-за деревьев Меркушкиного острова надвигалась черная туча с лохматыми краями… Сильный порыв ветра, сухого и теплого, всколыхнул реку и деревья. И снова стихло. Потом донеслись отдаленные раскаты грома. Колюнька испугался и полез под брезент.

— Мишаня! — закричал он, выглядывая оттуда. — Чиполлинушку принеси! Там Чиполлинушка под кустом остался!

Туча быстро росла и надвигалась. Вдруг всю тучу распорола молния, и грянул гром.

Колюнька мигом спрятался и позвал из-под брезента:

— Идите сюда! Ну что же вы не идете!

— Ага! — сказал Мишаня. — Испугался!

Колюнька помолчал и ответил:

— Я тут с Чиполлинушкой…

На тропке показался один из мелких Синичат и закричал издали, махая рукой:

— Батка велел! Идыть до нашей хаты скорийше! Бачьте, яки вже молоньи блискають!

— Пойдем? — спросил отец.

— Пойдем! Да пойдем! — заторопился Колюнька. — Скорее! Да скорее!

— Я тут буду! — сказал Глеб. — Хочу под грозой побыть! У нас в Свердловске грозы какие-то плохие…

— И я! — сказал Мишаня.

Братец Кролик вообще промолчал из своего дальнего угла под брезентом, куда он забрался.

— А я пойду! — сказал Гусь. — Охота глянуть, как Синицы эти живут… А если дадут чего пожевать, я и для вас попрошу… Какая важность!..

Подхватив под мышки Колюньку, болтавшего от страха и нетерпения ногами, отец с Гусем побежали следом за Синичонком…

Налетел сильный ветер с пылью. Крупные капли дождя застучали по брезенту, по воде, по листьям. Ветер усиливался, мелкие веточки стукались о землю, падая с деревьев. Хлынул ливень. Гул от ливня был такой, что ничего не было слышно.

То и дело громыхал гром и молнии освещали все вокруг. Ветер трепал кусты, ливень то обрушивался на брезент, то стихал, и равномерно постукивали дождевые капли.