Огонь неугасимый - Александра Паркау

Весна в Харбине

Все пусто и голо, все пусто и голо, —Ни снега, ни льдинок, ни брызг…Весеннее солнце с улыбкой веселойПо небу катает свой диск.

Размашистый ветер порывисто дует,Взметает клубами песок,Под крышей голубка любовно воркует,Ей вторит ее голубок.

О бедные птицы и бедные люди, —Тоска, обреченность и гнет!Пусть скажет хоть сердце в измученной груди,Что это весна к нам идет!

Из Анри де Ренье

Старинной книге с фермуаром из эмали,Став гордым мастером магических наук,Я душу посвятил, сомкнув волшебный круг,И камни мне свои секреты рассказали.

Как при рожденьях изумруды помогали,Рубин невинность блюл средь оргий, битв и мук,Был аметист — глаз мудрости и друг,И охранял алмаз от яда и печали.

Гранильщика камней убил я в час закатаИ в драгоценностях похитил два агата, —Защиту верную от горьких чар раздумья,

А камни взял для вас, для вас, о дорогая,Надев на палец, свойство его зная,Лишь хризолит, лечащий от безумья.

Акварель

Пос. В. А. Локкенбергу.

Влюбленная луна спустила плащ лазурныйНа задремавший сад с жемчужного плеча.В массивы зелени вплелся трельяж ажурный,Бассейна светлого расстелена парча.

Вдали стоит дворец, горящий в лампионах,И опрокинулся в бассейн его фасад.Там женщины скользят в шуршащих капюшонах,Загадкою шелков тревожа тихий сад.

В беседке вычурной целует КоломбинуВ нее без памяти влюбленный Арлекин,Раскрылось домино и падает на спинуЗмеисто рыжих кос тяжелый балдахин.

Весь сад заворожен сантиментальной сказкой,Но вздрогнул вдруг трельяж тревожно и остро, —В условности белил и с искаженной маскойТам вырос силуэт безумного Пьеро.

Тщета

Из Жана Ришпена.

В песке я сделал начертаньяИ знаки тайные сомкнул,Чтоб сохранить воспоминаньеО месте том, где я заснул.

Я в серой туче сделал метыИ расцветил ее опал,Чтоб в небе сохранить приметыО месте том, где я мечтал.

Из лиры, в снах души высокой,Я тесный гробик грезе сбил,Чтоб сохранить в нем бред далекийО месте том, где я любил.

Но все здесь зыбко и непрочно…Вихрь тучу вдаль умчал мою,Песок смело волной полночнойИ я давно уж не люблю.

Заложники зимы

Седой мороз в плену нас держит по квартирам.Он дышит в окна зачарованной струейИ злым тюремщиком, но тонким ювелиромЗамерзшего стекла расчерчивает слой.Цветы из белых искр и пальмы из алмазовСверкают и горят в негреющих лучах…Не странно-ль, что мороз в сияющих экстазахТоскует по весне в тропических лесах?

Заложники зимы, у печек раскаленныхМы вечером сидим и греем пальцы рук,А разжиревший кот скучающий и сонныйУлегся на полу в лучисто алый круг.Рубинные мосты, коралловые нити,Гранитные дворцы, колонны, гребни скал…Не странно-ль, что огонь тоскует о гранитеО том, кто власть его и силу не признал?

Одолевает сон, сознанье цепенеет,Работать, двигаться и думать как-то лень…Обрывки смутных грез в вечерней дымке реют,Обрывки смутных грез, воспоминаний тень.И образ твой, на миг мечту мою пленивший,Стоит, как некий страж, перед лицом моим…Не странно-ль, что любовь тоскует о небывшем,О том, кто не любил и не был мной любим?

Дружная Пасха

Пасхальный стол, кокетливо накрытый,Колокола до утренней зари…Столовые часы спокойно-деловитоБьют час, бьют два, бьют три…

А у стола уютно на диванеСидят втроем родители и сын,И говорят о том, что в жизни, как в романе,Смысл бытия везде, всегда один.

Прочь ханжество и шире путь надежде,Пусть в жилах бьется трепетная кровь;Повсюду царствует, и царствовала прежде,И будет царствовать — любовь!

Сын о курсисточке мечтает безмятежно,Ее глаза полны загадок и чудес,И на заутрени так ласково и нежноОна ответила: Воистину Воскрес!

Отец о той, что вот сейчас шагает,И ждет его в саду, там, у окна,А мать о том, кого никто не знает,И знает лишь она одна.

Маленькая любовь

Не кричите, что пали нравы,Что наш век любит деньги и кровь,Мы все имеем правоНа маленькую любовь.

Мы все должны знать и верить,Что кто-то в условный часСекундами время меритИ думает о нас.

Мы все должны чувствовать силу,Кого-то обидев зло,Одною улыбкой милойРазгладить его чело.

Чьему-то приходу быть рады,Кого-то лелеять, беречь,Влюбленные, томные взглядыУметь погасить и зажечь.

Не стоит смущаться, право,И хмурить с презреньем бровь, —Мы все имеем правоНа маленькую любовь.

Проклятый дар

Я не свяжу тебя своей любовью,Мольбами и тоской тебя не отравлю,Я прикоснусь рукою к изголовьюИ тихо песню пропою.

Мне небом послан дар поистине проклятый —Живую душу я в ритм песне отдаю,И у креста любви своей распятойЯ не рыдаю, а пою.

Маркиза без кареты

Бал шумный догорел… У двери освещеннойРедел народ, бранились кучера…И вместе с ночью чадной и влюбленнойСегодня обращалось во вчера.

Предутренних небес легко алела ризаИ белый пар над городом повис.По тротуару шла усталая маркизаИ с нею ненапудренный маркиз.

Маркиза в шарфике, маркиза без кареты —Не правда-ли печальный диссонанс?В углах усталых рта утраченные летаУже вписали жизненный баланс.

Ночь быстро таяла, бледнела, уходила,Все ярче утро крепло и цвело.И было смутно жаль всего того, что былоИ чего не было, но — быть могло.

Одинокая елка

Сумерки, слетев, сложили крыльяИ зарылись в голубом снегу —Бьют часы охрипшие с усильем,Ровно в семь я елочку зажгу.

Обещал придти ты в этот вечерПосидеть под елочкой вдвоем,Точно звезды вспыхивают свечиПо одной трепещущим огнем.

Золотые вспыхивают нитки,Льется терпкий сладкий аромат,Дней прожитых медленные свиткиНа мой зов испуганно спешат.

Милый, милый!… На высокой веткеНе могу я сладить со свечей…Вот зажгла! И елочка, как в сетке,Завернулась огненной парчей.

Ты придешь, возьмешь меня за плечиРуки руки нежно обовьют…Весело потрескивают свечиИ часы вторую четверть бьют.

Ты теперь стал сдержанней и суше,Не смеешься, долго не сидишь…Господи, помилуй наши души,Господи, обоих нас услышь.

Но давно условленный час встречиСтрелкою обогнут часовой…С тихим треском угасают свечи,Нехотя и грустно, по одной.

Ночь, слетев, сложила мягко крыльяИ глядит в оконный переплет…Бьют часы охрипшие с усильем,Все равно, теперь он не придет.

На окне слезами блещет инейИ свеча, последняя звезда,Язычком рванулась бледно-синимИ угасла… Навсегда…

Листья шелестящие

Мне чуждо яркое, шумливое, кричащее,Весенней заросли ликующий покров…Печаль осенних зорь и листья шелестящие,С кокетством, мотыльков на зов судьбы летящиеКрасивей и нежней махровых цветников.

Боюсь я пышного, надменного расцветаЗадорной юности, гордящейся собой,Надломы, прозой дней затертого эстета,Лицо красавицы, дыханьем лет задетой,Чертят скрижали дум мучительной резьбой.

Докучен мне Расин, кимвалами бряцающийВ торжественном дворце французских королей,Андре Шенье в цепях, на плахе погибающийИ вызов красоты толпе убийц бросающийМечте романтиков желанней и милей.

Последняя слеза Марии АнтуанеттыСияет пламенней Бастилии костров…Где злобные слова и громкие декреты?Бессмертью гибели слагают гимн поэты,Не мишуре побед крушащих топоров.

И если нас гнетет и давит настоящее,Мы будем прошлое в душе перебирать,Альбомы старые… Листы их шелестящиеО жизнях прожитых трагично говорящее,Жемчужных ангелов поникнувшая рать.

Пускай проходят дни суровой вереницей,Не только мертвые хоронят мертвецов…Глядят из старых рам загадочные лицаИ прячут дневников атласные страницыПризнанья и мечты угаснувших отцов,

Былины звонные, и камни говорящие,И сказки милые — цветы былых веков…Мне чуждо яркое шумливое, кричащее, —Печаль осенних зорь и листья шелестящиеКрасивей и нежней махровых цветников.

Blanc et noir