Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2 - Александр Бушков

Мазур откатил в сторону дверцу, выпрыгнул первым и медленно пошел туда. Автомат он держал за спиной и кобуру не расстегивал — они хорошо рассмотрели, подлетая, что в окрестностях нет ни единой живой души.

Подойдя почти вплотную, он остановился. Видел краем глаза, как лейтенант Бернадотт несколько раз перекрестился на католический манер, бормоча что-то, слышал, как оба солдата громко изрыгнули что-то, что могло оказаться исключительно грязной матерщиной. Один Лаврик промолчал.

Вот они, все двенадцать. Двенадцать отрубленных голов, надежно насаженных на старательно вбитые в землю колья. Четверо геологов, капрал и три его солдата, четверо чернокожих подсобников. Экспедиция в полном составе, все до одного…

Над ними с зудением кружили тучи крупных мух, и с этим ничего нельзя было поделать. Как всегда бывало в подобных случаях, у Мазура не было ни эмоций, ни малейших чувств. Он работал — отстраненно и внимательно изучая отрубленные головы, пытаясь с ходу взять всю информацию, какую только возможно.

Потеки засохшей крови, достигавшие земли, состояние голов, цвет кожных покровов, поправка на африканский климат… Птицы уже успели над ними потрудиться, но зверье, конечно же, не трогало. Вид сгоревших машин, копоть, запах горелого — все следовало просчитать. По всем расчетам, продиктованным его жизненным опытом, выходило: и нападение, и убийство случились этим утром, скорее всего, очень ранним. Точный час, конечно, не определить, но одно несомненно: раннее утро, рассвет…

— И ни одного тела, — сказал он, словно размышляя вслух. — Мы бы не смогли не заметить сверху… И не видно, чтобы их где-нибудь поблизости закопали…

— Тела наверняка оттащили подальше в саванну, — сказал Бернадотт. — Ночью выйдут звери, косточек не останется.

— Ну, а вот это все что означает? — Мазур показал пальцем.

Широко раскрытые рты всех двенадцати были плотно набиты пестрыми перьями неизвестных Мазуру птиц, а на лбу у каждого чем-то бурым — скорее всего, их собственной кровью — изображен несложный иероглиф, нечто вроде елочки с кружком внизу.

— Шиконго, — сказал Бернадотт совершенно будничным тоном. — Месть. Старый обычай, вроде итальянской вендетты. Месть одного племени другому. После провозглашения независимости и с этим пережитком крепко боролись, но в глуши вроде здешней до сих пор случается всякое, трудно бывает уследить… — В его голосе зазвучало явственно удивление. — Ничего не понимаю… Это, несомненно, здешние. Местные. Это только наш обычай, фулу, у коси есть похожее, но выглядит совершенно по-другому, и по ту сторону границы свое, непохожее. Классический шиконго: головы на кольях, перья во рту, чивет на лбу, ничего не взято — ничего нельзя брать, даже самого ценного, полагается жечь, ломать и крушить…

— Тогда почему же вы «ничего не понимаете»? — бесстрастно спросил Лаврик. — Если все так подробно изложили, с полным знанием дела?

— Шиконго никогда не устраивали по пустякам, — сказал Бернадотт. — Нужна какая-то смертельная обида, серьезное преступление покруче угона скота или кражи из амбаров. Ну, скажем, изнасиловать дочь вождя, беспричинно убить какого-нибудь уважаемого человека… Вряд ли ваши люди или наши солдаты могли совершить что-то такое, что дало повод… Потому и странно…

— Подождите-ка… — сказал Мазур. — А ведь было кое-что…

И он кратенько рассказал, как воспылавший похотью к Ирине вождь был бит и опозорен.

— Это вовсе не повод, — уверенно ответил Бернадотт. — Собственно говоря, вы и ваши люди, хоть вы наверняка и не знали, поступили согласно другому старому обычаю, именуемому лабанья. Если люди из одного племени поймают человека из другого при попытке изнасиловать их соплеменницу, они могут его избить, кастрировать… нельзя только убивать до смерти. Все именно так и обстояло — девушка из вашего племени, вождь из другого, и то, что он вождь, не имеет никакого значения. Вы ведь никого не убили, только поколотили изрядно — хотя, теоретически рассуждая, могли ему и яйца отрезать.

— Жалко, что я раньше не знал… — проворчал Мазур. — Подождите… Значит, никто не вправе устраивать шиконго в отместку за тот случай?

— Вот именно, мон колонель. Устраивать шиконго без всякого повода, а уж когда ты сам неправ, будучи застигнут на лабанье… Категорически запрещено обычаями.

— Знаете, Бернадотт… — сказал Мазур. — Я в жизни не раз наблюдал, как отдельные отморозки нарушали самые уважаемые обычаи… Возможно такое в данном случае?

— Очень сомневаюсь, — сказал Бернадотт. — Потому что неправильное шиконго — это стопроцентно война меж племенами. Как видно из вашего рассказа, здешний вождь — самодур и наглец — в подобной глуши обычное дело. Но он не дурак. Я его не знаю, но среди вождей дураков не бывает, а если и попадаются, с ними очень быстро происходит какой-нибудь несчастный случай — старейшины, вообще, все племя не допустит, чтобы вождем был дурак, это может принести изрядный вред племени. А шиконго имеет право объявить только вождь. За последние годы даже деревенщина в глуши малость пообтесалась и соображает, что к чему — тем более вождь. Убить иностранцев, да вдобавок еще и наших военных… Уж вождь-то должен понимать, чем такие выходки пахнут, — он прямо-таки ощерился, нехорошо раздувая ноздри. — Наше племя, то есть армия, очень не любит, когда вот так убивают его членов, тем более поганая деревенщина. Будь он даже, как покойный Ньягата Теле, потомком короля Мегвайо, должен получить свое. Наше племя, — он мимоходом коснулся погона, — шиконго умеет устраивать такие, что никакие захолустные мотыжники не смогут. Очень это все странно.

«Какая-нибудь серьезная провокация? — подумал Мазур. — Учитывая общую ситуацию, вполне возможно…»

Ему показалось, что в глазах Лаврика мелькнула та же мысль, но Самарин промолчал. Еще раз оглянулся на торчащие на кольях головы, лицо у него было весьма недоброе.

— Где ваши люди, я вижу, — сказал Бернадотт. — А наши солдаты?

Мазур молча показал. Лейтенант подошел поближе, осенил головы тем же католическим крестным знамением, что-то тихонечко бормоча. Обернулся с хищным нетерпением:

— Мон колонель, прикажете лететь в здешнюю «столицу» и поговорить по душам с вождем? Судя по карте, тут всего-то мили четыре…

— Подождите, — сказал Мазур. — Сначала осмотрим лагерь.

— Зачем? — нетерпеливо переминаясь и держа руку на рукояти ножа, спросил Бернадотт.

— Для порядка, — сказал Мазур. — Вдруг обнаружится что.

Лаврик уже быстро шагал в сторону разгромленного лагеря. Бернадотт молча козырнул. Он явно недоволен был задержкой, но парень дисциплинированный, вымуштрованный, прекрасно помнит, что Лавута в этом полете поставил его под командование Мазура — наоборот поступить никак нельзя, вопиющее нарушение воинской субординации…

— Жаль, что у нас нет хорошей собаки, кто же знал… — сокрушенно сказал Бернадотт, шагая за медленно идущим Мазуром. — Человек, даже лучший следопыт, ничего тут не высмотрит, а собачка моментально привела бы нас к этим…

Мазур в душе был с ним полностью согласен: ну да, вон там, на голой песчаной земле видны отпечатки босых ног, но это ни о чем не говорит, ничего не доказывает — рабочие, нанятые в одной из ближайших деревень, обувью себя тоже не обременяли. И все равно, для порядка нужно тут все осмотреть…

— Кирилл! — громко позвал Лаврик, стоявший у разрушенной печи — местной, конечно, мастерски сооруженной рабочими из глины.

Видя его лицо, Мазур ускорил шаг. Посмотрел туда, куда Лаврик показывал, покачал головой и негромко сказал:

— Действительно, все страньше и страньше…

Там лежала целая куча обломков, в прошлой жизни, с первого взгляда видно, бывших автоматами Калашникова. Выглядело все так, словно автомат, взяв его за ствол, со всей дури шарахали об тогда еще целую печь. Ага, вот и остатки «Клеронов», в силу своей конструкции разломавшихся на иной манер. А вон там — большое, давно прогоревшее кострище, в сером пепле — множество закопченных патронных гильз, многие разорвало самым причудливым образом.

Ничего нельзя забирать, все крушить и ломать… Но откуда же…

Присев на корточки, Лаврик принялся сноровисто раскладывать обломки по кучам, явно собираясь определить число стволов. Бернадотт, присмотревшись, воскликнул:

— О, Калашникофф… Я и не знал, что вы вооружили ваших людей…

— Их никто не вооружал, — сухо сказал Мазур. — Это был самый обыкновенный отряд геологов, а не какая-нибудь разведгруппа. Ни у кого не было и паршивенького пистолетика, и уж тем более не было оружия у рабочих. Оружие было только у ваших солдат — вон, посмотрите, это их «Клероны», вернее, то, что от них осталось…

— Ну вот, — сказал Лаврик, выпрямляясь. — Я посмотрел маркировку на нескольких, да и дополнительная рукоять на цевье присутствует. Румынское производство, следовательно, могли быть куплены кем угодно и где угодно, как это обстоит не только с румынскими «калашами»… Знаете, что самое интересное? Их ровно двенадцать, господа мои, если хотите, сами сосчитайте. Двенадцать. По числу убитых. Но ведь у солдат, и у капрала тоже, были «Клероны», вон они валяются…