Назначенье границ - Татьяна Апраксина

На самом деле сокращать расходы вовсе не требуется, иначе, несмотря на все выгоды, д'Анже оставил бы налоги на месте. Но сама постановка вопроса заставит совет подумать, что придется ужиматься…

Ответить канцлер не успевает.

— Мне, — насмешливо скрипит бывший изменник, а ныне вернейший из верных слуг короля и по-прежнему от головы до пят вильгельмианин, — кажется, что сокращать расходы на армию сейчас — несколько преждевременно. Мне всегда представлялось, что Дижон стоит не по ту сторону границы.

На этот раз взрыв проходит не бесшумно: один из советников королевы громко втягивает воздух, архиепископ кашляет, летят со стола бумаги… и если кто-то из присутствующих еще сомневался, что епископ Ангулемский и глава еретиков страны — давние и прочные союзники, то сейчас этот кто-то сомневаться перестал.

А ход замечательный, великий. Во всех отношениях.

Если говорить о военной стороне, то франконцы только что потеряли не меньше сорока тысяч человек… и еще половину от этого потерял Арелат. Это не все, что у них есть, но это много. Достаточно, чтобы Аурелия могла двинуться на восток, не опасаясь удара с севера. Другая такая возможность появится нескоро. Только не отравлено ли яблоко? В Арелате от границы до границы не осталось никого, кроме еретиков. Это не война с чужой армией на своей земле, а с населением на чужой. А население будет драться и за веру, и за жизнь — это известно точно, были случаи проверить. Так стоит ли овчинка выделки? Но что если на эти земли придут не с огнем — придут собратья по вере? А налоги в Аурелии, обычные налоги, ниже, чем у соседей. А северо-запад Арелата до сих пор оплакивает былое величие и порушенную торговлю. Местные жители довольны новой верой, но далеко не всеми новыми порядками. Если подойти к делу разумно, этот кусок можно взять, да не как стратегическое предполье, а совсем. Навсегда.

Но для этого потребуется открыто признать за ересью право на существование. Надолго. На годы.

Но Дижон… но выгода. Но меч коннетабля, который уже столько лет лежит без хозяина — коннетабль де ла Валле умер в ссылке, поговаривают, от разбитого сердца, а его старший сын пошел служить врагам отца и не взял ничего из наследства. А ведь де Немюру не дадут возглавить армию, этого не потерпят ни Толедо, ни Равенна, да и никто не потерпит, нет, командовать должен добрый христианин, а маршал стар, он и жезл уже не поднимет… приз может достаться любому.

— Это замечательная идея, Ваше Высочество, — говорит казначей. И за столом кивают.

Встретились через два часа после окончания совета, открыто — зачем скрываться? Официально с сегодняшнего дня Его Высочество Гастон, герцог де Немюр, и Ее Высочество Урсула — верные слуги короля и лучшие друзья епископа Ангулемского. Беседу вели прямо во дворце, в одном из рабочих кабинетов канцлера. Он специально выбрал жемчужно-серый, чтобы никого не задеть, и теперь только белая отделка на робе принцессы Урсулы позволяла отличить ее от предметов обстановки. Ну и еще то, что предметы обстановки смотрелись несколько более живо. Д'Анже скользнул взглядом по кабинету, сравнивая франконскую принцессу с благонравными молельщицами на шпалерах, скромными весталками, поддерживавшими подсвечники и кроткими пастушками с гобеленов. Тусклая длинноносая женщина в подчеркнуто старомодном чепце на армориканский манер выглядела благонравнее и скромнее.

Оба «хвоста» остались в приемной — сочинять себе новую стратегию поведения. А мы оказывается в союзе с проклятыми ер… вильгельмианами, тьфу, с нашими вильгельмианами, тьфу, мы оказывается всегда с ними союзничали, тьфу, последние три года самое меньшее… тьфу… Что думали сами ер… вильгельмиане, д'Анже даже представлять боялся. И если они все друг друга не поубивают просто от удивления, это будет замечательное начало.

Его Высочество тоже в недоумении, но, как он сам только что заметил, в отличие от прочих жителей столицы, он может себе позволить его выразить. И получить ответ.

Заполошно всплеснул, догоняя звон колокола церкви Святого Эньяна, какой-то из меньших колоколов. Торопясь, стыдливо напомнил всем: третий час, третий час — и поспешно замолк. Епископ Ангулемский слегка поморщился.

— Я попытался бы защитить ваших единоверцев в любом случае, — говорит канцлер. — Наша нынешняя победа на севере была слишком быстрой, слишком определенной, слишком неожиданной и произошла чудом. Ветхозаветным чудом. «Меч Господа и меч Гедеона»… Ее очень легко истолковать как приказ обрушить на еретиков гнев Господень, — оба гостя и не думают морщиться. — А вильгельмиан, сочувствующих и тех, кого можно принять за сочувствующих, в стране слишком много. Мы утонули бы в этой крови. — Слава Богу, что их слишком много, слава Богу, что это решение даже не приходится рассматривать. — Я вмешался бы в любом случае, но я уверен, что на совете я говорил только правду.

Два удивленных взгляда, поднятая бровь…

— Вашу переписку с провинциями, Ваши Высочества, мы перехватывали с пятого на десятое. Ваша переписка с Триром попадала к нам полностью, как нарочно. В какой-то момент это меня обеспокоило, я рискнул своими людьми по ту сторону границы и убедился, что иных каналов связи у вас нет. Впрочем, в виду последних событий, я не уверен, что моим людям в Трире можно доверять.

— Не судите их строго, господин канцлер, — у Ее Высочества не по возрасту звонкий и чистый, девичий голос. — Мои люди в Трире тоже ничего не знали о тройственном союзе. Или не сочли нужным мне сообщить.

Не сочли. Может быть, рассчитывали, что королевская кровь защитит «святую Урсулу». А, может быть, в качестве мученицы она им подходила больше…

— Последнее меня бы не удивило, — добавила Урсула, — Многие у меня на родине не видят в убийстве и предательстве греха, ведь праведник будет только рад послужить Божьему делу, а неправедный и так обречен, ибо «возмездие за грехи — смерть».

«Послание к ромеям», глава 6, стих 23, - механически отметил д`Анже; что ж это за день такой…

— Если Господь решит поразить огнем город Трир, — нежно улыбнулась принцесса, — он не найдет в нем даже такого праведника, каким был Лот — пьяница, согрешивший с собственными дочерьми.

Что на это отвечать?

— Когда я понял, что вы фактически открыли для меня свою трирскую почту, я просто не знал, что думать, — продолжил канцлер, — но тут граф де ла Валле обратил мое внимание на то, что за все эти годы ни вы, Ваше Высочество, ни Ваша досточтимая супруга ни разу, нигде, ни при каких обстоятельствах не сказали доброго слова о порядках наших соседей. Не ставили в пример даже ревность в вере.