Торжество жизни - Николай Дашкиев

— Макс Максович! А нельзя ли мне помогать вам в изготовлении антивируса?

Профессор помедлил с ответом. Степан встревоженно и нетерпеливо ожидал.

— Да, Стефан… Только для этого сначала надо очень много узнать.

Скучной, неприятной казалась Степану Рогову медицина. Брезгливое чувство вызывали копошащиеся под микроскопом микробы. При одном взгляде на взъерошенных, раздувшихся зараженных крыс к горлу подступала тошнота.

Как это далеко от смелого взлета мысли конструктора! Как отличается приземистая неуютная лаборатория профессора Брауна от залитых ярким солнечным светом цехов гигантского завода, которые видел Степан в Харькове. Мертвенная, болезненная тишина — и торжественный могучий грохот. Близорукий лучик микроскопа — и дерзкий взгляд с самолета или ракеты на всю планету, на всю Вселенную… Какое может быть сравнение? Кто согласился бы променять завидную судьбу инженера на прозябание микробиолога?

И все же, Степан Рогов решил побороть свое отвращение к медицине. Он уже знал, что такое вирус «Д»! Браун обещает создать антивирус. И этот препарат должен попасть в руки советских врачей. Степан готов зубрить формулы и помогать при вскрытии крыс, готов даже отсрочить попытку к бегству, лишь бы получить антивирус.

Подростку все казалось простым: антивирус — это универсальное лекарство — можно создать легко, если знать, какие именно и в каких количествах реактивы надо смешать, как их подогреть, как растворить. Все это казалось ему не сложнее тех манипуляций, которые производил профессор Браун, составляя порошок от головной боли.

Но профессор не спешил посвящать его в тайны рецептуры, да и сам Степан, когда увидел окончательную формулу антивируса, ужаснулся: это была даже не формула, а огромная, во весь лист, ячейкообразная сетка, в узлах которой, словно мухи, запутавшиеся в паутине, беспомощно висели буквы.

Профессор, как всегда, начал издалека:

— Великий Дарвин открыл самый замечательный, самый важный, самый глубокий закон природы — закон борьбы за существование. Выживает только тот организм, который наиболее приспособлен. В мире животных непрерывно длится ужасная борьба: сильные стараются пожрать слабых, а слабые изо всех сил цепляются за жизнь. Даже среди людей — высших разумных существ — происходит эта борьба. Древние римляне недаром говорили: «Гомо гомини люпус эст!» — «Человек человеку волк!». Этот жестокий волчий закон правит миром…

— Неправда! — с жаром возразил Степан. — У нас, в Советском Союзе, так не бывает! У нас человек человеку — друг!

Макс Браун смущенно закашлялся:

— Видишь, Стефан… Насколько мне известно, советские ученые отвергают борьбу за существование в человеческом обществе. Может быть, им виднее… Не знаю, не знаю… Но у нас это — на каждом шагу.

— И у вас, Макс Максович, тоже есть хорошие люди. Разве не вы спасли меня от смерти?

— Ну, ладно, ладно, Стефан… Оставим этот вопрос. В общем, я буду говорить о борьбе за существование среди микроорганизмов. Так вот, в борьбе за существование некоторые виды микробов вырабатывают такие яды, которыми уничтожают другие микроорганизмы…

Профессор сделал паузу, залюбовавшись напряженным вниманием, с которым слушал его Степан.

— Ты уже знаешь, что существуют мельчайшие микроорганизмы — бактерии, — продолжал Макс Браун. — Но есть еще и ультравирусы, о которых даже неизвестно. существа это или вещества. Они настолько малы. что свободно проходят сквозь стенки фарфоровых фильтров, поэтому их называют еще фильтрующимися вирусами. Они вызывают много страшных болезней: трахому, тропическую лихорадку, бешенство, скарлатину, ящур, мозаичную болезнь табака… Э, да все не перечислишь! Я полагаю, что ультравирусы — просто гигантские молекулы, — помнишь я показывал теое формулу? Среди вирусов есть так называемые бактериофаги — они могут разрушать других микробов и вирусов, сами размножаясь при этом… И вот я, изменив строение вируса «Д» — кристаллического белка, создам универсальный антивирус, новый бактериофаг, который сможет уничтожать почти всех микробов. Я уже нащупываю окончательную формулу и скоро — очень скоро! — в этой лаборатории из неорганических веществ я создам живую молекулу! Создам жизнь! — профессор гордо вскинул голову.

В дверь постучали. Вошел Валленброт. Его настороженный колючий взгляд обежал лабораторию, ощупал Степана и погас. Валленброт поклонился профессору.

— Герр профессор, шеф недоволен работой отдела. — Он понизил голос. — Нашим войскам приходится сокращать линию фронта, и из ставки фюрера можно ежедневно ждать приказа об окончательной апробации вируса «Д».

Профессор упрямо склонил голову:

— Ну, так что вам угодно?

Валленброт попросил разрешения сесть и развернул какие-то бумаги. Видно было, что он не в состоянии разобраться в чем-то очень важном и нужном ему.

— Согласно вашему, repp профессор, указанию… согласно вашим предположениям… — доносился заискивающий шепот в дальний угол лаборатории, где сидел Степан.

А профессор, откровенно издеваясь над Валленбротом, говорил флегматично:

— Ну, что вы, дорогой! Ведь это же так просто! Над этим надо лишь немного поразмыслить. Я, к сожалению, сейчас не располагаю временем, но для вас это сущие пустяки!

Степан видел, как у Валленброта вздувались на шее жилы, как он бледнел и закусывал губы, стараясь сдержать себя. Наконец, он не вытерпел и, собрав листки, медленно пошел к двери. Он не сказал ни слова, но в его взгляде Степан прочел, что Валленброт готов растерзать профессора.

Едва закрылась за Валленбротом дверь, с профессора мигом слетела маска добродушия. Он зябко поежился и, потирая руки, зашагал по комнате.

— Гомо гомини люпус эст! — говорил Браун, не глядя на Степана. — Да, это волк… И тем более страшный, что это волк-людоед… Я боюсь его… А ведь Отто считался моим лучшим учеником, и было время, когда я в нем души не чаял… Теперь я знаю, что Валленброт когда-нибудь меня убьет… Да, да, убьет! Я им еще нужен, я буду нужен им до тех пор, пока не дам сыворотки против вируса «Д». А затем меня уничтожат… Я это хорошо знаю, они меня уничтожат…

Он бормотал уже бессвязно, забыв о Степане. Степан с болью и тревогой смотрел на профессора.

Глава V

Ефрейтор Карл рассказывает

Ночь. Тишина. Неяркие блики ночника ложатся на желтоватые листы толстой книги. Степан Рогов, нахмурив лоб, строка за строкой медленно и напряженно читает «Введение в микробиологию» профессора Брауна.

Прошло уже три года с тех пор, как Степан попал в этот каземат. Три года, и каждый — как вечность!.. Парню скоро исполнится шестнадцать лет, но никто не дал бы ему столько слишком уж мал он и тщедушен. Лишь глаза — черные, блестящие — и придают взрослое выражение бледному, изможденному лицу.