Наследники Ексекюляха. Интеллигенция Якутии - Вадим Дементьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слово „национализм“ входит в постоянный обиход русской публицистики в середине 1880-х гг., благодаря главному противнику этого явления Владимиру Соловьеву в его полемике против Данилевского, Страхова и поздних славянофилов. Соловьев, будучи религиозным универсалистом-империалистом, видел в национальном начале помеху своим грандиозным планам, главным орудием которых он видел отрекшийся от „национального эгоизма“ русский народ. Отречению народа от самого себя, то есть, по мнению философа, „исполнению нашего нравственного долга препятствует лишь неразумный псевдопатриотизм, который под предлогом любви к народу желает удержать его на пути национального эгоизма… Истинная любовь к народу желает ему действительного блага, которое достигается только исполнением нравственного долга, путем самоотречения“.
В середине 1890-х гг. Соловьев осудил национализм в своей фундаментальной работе „Оправдание добра“, где сформулировал абсурдную максиму: люби другие народы, как свой собственный. Позднее даже такой горячий поклонник Соловьева как Сергей Булгаков от нее открестился. Но, в общем, Соловьев сумел заразить своим пониманием национального вопроса большую часть представителей русского религиозно-философского ренессанса, в особенности Евгения Трубецкого. Сегодня большинство суждений наших философов начала прошлого века поражают своей оторванностью от жизни и теоретической невнятицей, достаточно перечитать „Размышления о национальности“ Булгакова. Единственное исключение – П. Б. Струве со своей блестящей, хотя и спорной статьей „В чем же истинный национализм?“ (1901 г.).
Однако, несмотря, на старания Соловьева, понятие „национализм“ становится в конце 1880 – начале 1890-х гг. весьма популярным. Националистами, например, называют себя Константин Леонтьев и Лев Тихомиров (хотя они понимают национализм по-разному). В начале XX в. четко вырисовываются три направления русского национализма: консервативный (Тихомиров), либеральный (Струве) и „интегральный“ („нововременцы“ – Суворин, М. О. Меньшиков, отчасти В. В. Розанов). Однако, это, в основном, боевая публицистика, для серьезного теоретического осмысления феноменов нации и национализма она мало что дает».
С запозданием все эти процессы роста национального самосознания начались и в Якутии. Царская власть, как и советская, преследовали тех, кто в полный голос говорил о проблемах возрождения своего народа, о большей самостоятельности его в решении своей судьбы. Всё это расценивалось как покушение на основы государственности, на неделимость территории, как призывы к неповиновению и т. д. Словом, если ты озабочен национальными проблемами, – значит, ты националист. Не больше и не меньше.
…И в тот мартовский поздний вечер, когда я разговаривал с Георгием Прокопьевичем Башариным на его квартире в Якутске, национализм, как культурное явление, еще не был реабилитирован, но идеологическая борьба с ним приутихла. Башарин больше рассказывал, я – слушал.
Ложность понятия «национализм» для якутов мне к тому времени уже стала ясна и понятна. Так долго и с таким упоением с «национализмом» нигде не боролись. Словно какие-то чудовища из олонхо расползлись по Якутии.
Подмена понятий ощущалась сразу. Искренняя любовь к своему народу Кулаковского (его письмо «Якутской интеллигенции», см. в приложении к книге), истолковывалась, как «националистическая». Развитие национальной культуры и просвещение якутов подразумевали какой-то «националистический душок». Гражданская война в Якутии, одна из самых продолжительных на территории страны, сводилась к тому же противостоянию «националистов» и «интернационалистов». Репрессии 20-30-50-х годов проводились под теми же лозунгами.
Якутская интеллигенция вынуждена была всё время оправдываться: нет, мы – самый что ни на есть дружелюбный народ, мы не собираемся уходить из России, не хотим быть с Китаем или Японией, мы не внушаем молодежи какие-то ложные идеи и злые мысли. У нас имеется своя культура, и мы ее очень любим. Что в этом плохого?
Интересная деталь: обвинения в «национализме» стали звучать только с 20-х годов, когда в Москве шла сложнейшая политическая и идеологическая борьба на самых верхах, когда определялась будущность страны.
Я как-то читал стенограмму одного из тогдашних партийных съездов, еще не выправленную в последующие годы, без цензурных изъятий. Вопрос о русском шовинизме был вынесен на обсуждение съезда, стал, чуть ли не главным. С каждым выступлением зал всё больше накалялся и приходил в недоумение. С трибуны звучали голословные обвинения, прокурорский тон не сходил с уст рьяных, распалявших себя, ораторов. Они шли в атаку, как на войне. Чашу терпения делегатов съезда, большинство которых было из провинции, рабочие и крестьяне, переполнило выступление Христиана Раковского, который перешел в «ловле русских шовинистов» почти на визг. Тогда из зала ему крикнули: «Назови хотя бы одного шовиниста». Раковский обернулся к президиуму, где и русских-то почти не было, и гневно воскликнул: «Калинин!» Михаил Иванович явно стушевался: «Вы меня с кем-то спутали, товарищ Раковский. Я тут не причем».
В конце заседания выступил Сталин. Хитрый и умный грузин и здесь нашелся. Смысл его спокойного выступления был прост: «Да, опасность русского шовинизма существует, да, мы с ним будем бороться, но, товарищи, сегодня более опасен национализм на местах. Остановлюсь на примере грузинского национализма».
Вопрос был снят, уведен с повестки дня.
Не кажется ли, что и компания с «якутским национализмом» имела те же чисто конъюктурные соображения идеологической и замаскированной под идеологию национальной борьбы? Только вот печально, что в Якутии их приняли за чистую монету, начали сводить счеты друг с другом, ссориться, в ход пошли политические обвинения. А там недалеко было и до репрессий.
Я не вкладываю эти соображения (они рисуют лишь схему, контур тех событий, взятый, конечно, не во всей сложности конструкции) в уста моего собеседника в тот якутский вечер. Г. П. Башарин, как теперь говорят, был все эти годы знаковой фигурой, отважным и честным борцом за национальное наследие своего народа.
Не видел я в нем, впервые встретившись, никаких демонических черт, и весь вечер удивлялся только тому, почему он выбрал для своего монолога в защиту национальной культуры именно меня, молодого тогда литературного критика, приехавшего из Москвы. Тем более что я был на стороне Георгия Прокопьевича, и не скрывал своих взглядов.
Это сейчас опубликованы воспоминания самого Башарина о том времени, записки внучки Георгия Прокопьевича Ольги Башариной, на якутском языке вышла книга памяти знаменитого профессора. Всё можно прочитать, обо всём узнать, но вопрос и здесь остается.
Разве не звучат, время от времени выступления из Москвы с теми же упреками и попреками? В Якутии, наверно, еще помнят провокацию Елены Масюк с канала РТВ (нынешний государственный канал «Россия»). Бойкая репортерша, которая из кожи лезла вон, чтобы представить чеченских бандитов и террористов ангелами во плоти, вдруг появилась в Якутии. Неужели Масюк приехала с целью защитить и якутских «националистов»?.. Но план у нее был другой, совершенно противоположный. Якутскую республику она выбрала для того, чтобы… разоблачить местный «национализм» перед всем миром.
Автор этих строк не мог не возмутиться провокационной телепередачей, отправив в республиканскую газету «Якутия» свой отзыв. Вот его текст:
Осторожно: Елена Масюк!
Тележурналистка Елена Масюк, перелетев из южных мест в приполярные, показала по каналу РТВ свой фильм «Страна безмолвия» о современной жизни Республики Саха (Якутия). Определить его каким-либо жанром теледокументалистики трудно, ибо неряшливый монтаж, спешащий, как при расставании на вокзале, голос за кадром, перескакивающий с одной темы на другую, выдают очередную телевизионную скороспелку, сделанную явно под заказ. Главное для Масюк – опорочить всё, что делалось в крупнейшей республике Российской Федерации за последние десять лет. И как сверхзадача – «разоблачить» первого президента Якутии М. Е. Николаева.
Тараторящую, как сорока, авторшу всё раздражает: и то, что якутские алмазы носят не те имена, и то, что в Якутске строят прекрасные театры и медицинские центры, и даже то, что президент Николаев плавает в холодной воде… Везде она видит подвох, собирает сплетни, ищет компромат.
И вряд ли бы стоило обращать внимание на этот тенденциозный опус, если бы Елена Масюк со свойственной ей лихостью в суждениях не акцентировала наше внимание на проблемах межнациональных отношений в Якутии. С первых же кадров она заговорила о якутском национализме, чуть ли не о геноциде против местного русского населения. Иначе, как провокацией, этот мотив «документального фильма» не назовешь. Тем более, возмущает сам видеоряд, показывающий «националистов-якутов» в обыденной жизни, – как примитивных туземцев с шаманскими бубнами и нечленораздельными, полупьяными выкриками.