Капля чужой вины - Геннадий Геннадьевич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крюков привел меня в подсобное помещение рядом с входом в булочный цех. Эту подсобку слесари и грузчики использовали как комнату отдыха, закусочную и винный бар. Иногда по вечерам я наблюдал в окно, как из подсобки выползали совершенно пьяные субъекты и, поддерживая друг друга, ползли к проходной.
Подсобное помещение состояло из одной довольно просторной комнаты, имело отдельный вход. Справа в подсобке стоял диван, на котором спал, похрапывая, Шаляпин. Жена его работала в пряничном цехе. Узнав, что муж не смог выехать за ворота, она попросила мужиков приютить его до утра. Вдоль остальных стен стояли широкие лавки, над ними были вбиты гвозди для одежды. Посреди подсобки стоял сколоченный из досок стол, покрытый продравшейся во многих местах клеенкой. На столе – закуска: нарезанный свежий белый хлеб, вареные яйца, жареный арахис, сало и лук. Тонко порезанное сало бросалось в глаза – на хлебозаводе такой продукции не было. Вместо привычного вина посреди закусок красовалась бутылка водки «Столичная». Рядом с ней – четыре стопки.
«Ого! Меня принимают по высшему разряду, – догадался я. – Водку на заводе не достанешь, ее надо за свои кровные рублики покупать».
Я сел на табурет с широкой стороны стола. Напротив меня сидел Макарыч, пятидесятипятилетний бригадир грузчиков, самый авторитетный мужчина на заводе. Правую кисть его руки украшала татуировка – восходящее над морем солнце, под ним надпись «Север». Слева, с торцевой стороны стола, на табурете пристроился Антипов, пятидесятилетний грузчик из хлебопекарного цеха. Большую часть жизни Антипов провел в местах лишения свободы. Напротив Антипова сидел Прохор Петрович, добродушный худощавый мужчина лет сорока. Прохор Петрович был единственным человеком на заводе, кого слушался автомат по выпечке трубочек. Если кто-то другой пытался запустить автомат, то тот выдавал несъедобную смесь теста с повидлом. Вдоль стен на лавочках сидели еще пятеро мужчин, но их к столу не приглашали, и в разговор они не вмешивались.
– Крюк! Ты свободен, – сказал Макарыч. – У нас серьезный разговор предстоит. Пацанам тут делать нечего.
Крюков был моим ровесником, но это так, детали. Возраст не всегда определяет положение человека в обществе.
– Выпьем, Андрей Николаевич? – предложил бригадир. – Не побрезгуешь с пролетариатом за одним столом посидеть?
Макарыч разлил водку по граненым стаканчикам.
Я молча поднял стаканчик. Не чокаясь, выпили. Макарыч закусывать не стал, Антип занюхал корочкой хлеба. Прохор Петрович бросил в рот пару орешков.
– Я хочу рассказать тебе о жизни на заводе, – прикурив папироску, начал бригадир. – Советское государство дало нам работу, за что мы ему безмерно благодарны, но вот зарплатой оно нас обделило. Ты знаешь, сколько получает уборщица производственных помещений? Шестьдесят три рубля в месяц. Грузчик – девяносто пять. Слесарь – сто десять. На машиностроительном заводе слесари меньше ста пятидесяти не получают, а у нас, по третьему разряду, на сорок рубликов меньше. Спрашивается, почему такая несправедливость? Почему в машиностроении или химической промышленности зарплаты существенно больше, чем у нас? Слесарь что там, что тут гайки крутит, механизмы настраивает, а на руки получает меньше. Ты никогда не задумывался, почему у поваров такие маленькие зарплаты? Считается, что повар поест на работе, а после смены прихватит с собой продукты, которые остались. Ест повар на законных основаниях, он обязан пробовать суп и котлеты, чтобы не отравить трудящихся. С продуктами немного хитрее. Официально их выносить нельзя, только кто уследит за поваром или кухонным работником? К каждой столовой милиционера не приставишь. Чтобы компенсировать государству расходы на съеденные и унесенные домой продукты, поварам установили самые низкие зарплаты в сфере обслуживания населения.
Макарыч разлил остатки водки в две рюмки – себе и мне.
– На нашем заводе любой работник может съесть булочку или пряник, – продолжил он. – В заводской столовой хлеб на столах бесплатный. Казалось бы, благодать, живи, наслаждайся жизнью, копи денежки на цветной телевизор. Ан нет, на поверку все не так благостно. За каждый кусок хлеба государство недоплачивает, независимо от того, съел ты его или нет. Ты еще не вынес с завода горсть орехов, а с зарплаты у тебя их стоимость уже вычли, потому что государство считает, что ты обязательно что-нибудь сопрешь.
Пока Макарыч разъяснял особенности советской экономики, я обнаружил в своем образовании существенный пробел. Советская власть – это нерушимый союз рабочих и крестьян. Между двумя правящими классами находится прослойка служащих и творческой интеллигенции. А уборщики производственных помещений и грузчики – кто? Пролетариат, что ли? Слесари и электрики – это рабочий класс, а дворник – кто? Если дворник или грузчик не относятся к творческой интеллигенции или крестьянству, то получается, что они пролетарии.
Закончив речь, бригадир выпил, я последовал его примеру.
– Скажи, как жить на девяносто пять рублей, если у тебя семья и двое детей? Чем домочадцев кормить, если ты не можешь с завода вынести причитающиеся тебе продукты? Не мы установили такие правила игры, это государство нам их навязало.
«Государство никого не заставляет менять ворованный шербет на вино», – подумал я, но промолчал.
– Андрей Николаевич, поведай, где мы тебе дорогу перешли? – с едва уловимой угрозой в голосе сказал Макарыч. – За какие грехи ты решил всему заводу трепку устроить? Девять человек оштрафуют! Жрать и так нечего, а тут еще штраф платить!
На диване заворочался Шаляпин. Не вставая с лежбища, пропел густым басом:
– А денег нету, ха-ха!
И вновь уснул.
– Ему бы в опере выступать, – сказал я.
– Кто его, потомственного жестянщика, в оперу возьмет? – ответил кто-то из мужиков.
– Да и поет он только когда на грудь примет, – добавил Прохор Петрович. – Десять лет вместе работаем, я ни разу не слышал, чтобы он трезвый запел.
– Погоди, мужики! – призвал к тишине Макарыч. – Мы же не о Шаляпине собрались поговорить.
– Все верно! – поддержал я бригадира. – Первым делом – самолеты, а Шаляпины – потом. Я внимательно выслушал вас и хочу сказать, что я не хотел в заводские дела вмешиваться. Как говорится, «не плюй в колодец, пригодится воды напиться». Я бы рад не плевать, да вот только Горбаш меня к этой самой водице не подпускает. Он считает, что я один столько хлеба съем, что по магазинам развозить нечего будет. Мне с вами делить нечего, а вот Горбаш…
– Я всегда говорил, – воскликнул бригадир, – что Горбаш не понимает: если ты по-человечески к людям относишься, то и они к тебе никогда задом поворачиваться не будут! Спрашивается, чего он на парня взъелся? Что он, на сто рублей продукции сожрет? Полюбовницу свою на склад устроил…
– Макарыч! – перебил его Антип. – Вяжи базар не по теме!
Прохор
