Искусство и Кофе - Софья Ролдугина

— Так вы поэтому прервали поездку?

Я дышала глубоко и мерно, однако дурнота все усиливалась. В ушах стоял противный звон, сердце колотилось, и любому стало бы уже ясно, что духота и благовония здесь ни при чем.

«Сказать ли маркизу? — меня одолевали трусливые сомнения. — Нет. Не стоит. Тогда поговорить по душам точно не получится, он же сразу отправит меня отдыхать».

— Скажем так — слишком недружелюбная стала атмосфера, — маркиз произнес это таким голосом, каким обычно рассказывают анекдот. — Однако я успел и отдохнуть, и встретиться со своими алманскими приятелями, и даже привез домой несколько сувениров. Есть у меня подарок и для вас, Виржиния, — Рокпорт отставил чашку и посмотрел на меня тепло. — Позволите вручить вам его прямо сейчас?

— О… — я растерялась. Дома мне казалось правильным вести себя с женихом вежливо, но отстраненно, ни на шаг не отступая от этикета. Но теперь, после беседы о таких, казалось бы, глупостях, как политика, во мне начало оживать полузабытое чувство родства. Все напоминало о тех временах, когда меня, еще совсем маленькую девочку, больше похожую на куклу в нарядных платьях, брали в гости к лучшему другу отца — и там, в полутемной комнате, наполненной запахами благовоний, я пила из большой кружки настоящий Взрослый Чай и слушала Взрослые Разговоры… От чужого, опасного человека — маркиза Рокпорта, я не хотела принимать ничего. Но дядя Рэйвен — другое дело. — Конечно, с удовольствием! — откликнулась я наконец.

Рокпорт снял очки — синие стекла поймали отблеск пламени — и в первый раз за вечер прямо посмотрел мне в глаза.

— Честно сказать, там даже два подарка, — он коротко позвонил в колокольчик. — Думаю, вам понравится.

На зов явилась все та же немолодая служанка, выслушала указания маркиза, вышла и вскоре вернулась с подносом, на котором лежала старинная книга и небольшая плоская шкатулка.

— Первый подарок — для хозяйки кофейни, — пояснил Рокпорт, передавая мне книгу. Она оказалась очень тяжелой — сколько же серебра пошло на инкрустацию обложки? И застежка сложная, сразу и не поймешь, как раскрывается… Сразу видно, что древняя! — Это старинный сборник алманских рецептов. Тут напитки и десерты. Все написано, к сожалению, весьма архаическим языком, но я приказал приложить к каждому рецепту лист с переводом. Впрочем, алманский язык вам знаком, насколько мне помнится, так что это простая предосторожность.

— Да, знаком… но не слишком хорошо. Я редко говорю на нем. Спасибо за заботу, маркиз.

Застежка наконец поддалась. Я раскрыла книгу наугад и с благоговением провела кончиками пальцев по шершавому, прохладному пергаменту. Слева витиеватыми буквами был написан рецепт — практически нечитаемый из-за устаревшей грамматики и архаичных словечек, а справа умелая рука художника изобразила роскошный пирог. От времени краски немного поблекли, но все равно рисунок выглядел объемным, живым — кажется, склонись над страницей — и ощутишь умопомрачительный запах выпечки, меда и ягод.

— Пожалуй, стоит выучить староалманский, чтобы прочитать это без перевода, — прошептала я. — Спасибо!

— Вижу, первый подарок вам понравился, — удовлетворенно кивнул Рокпорт и взял с подноса шкатулку. — Надеюсь, понравится и второй. Тот, что для моей невесты, графини Эверсан-Валтер.

Обращение неприятно кольнуло собственнической ноткой. Подавив совершенно неуместное желание одернуть маркиза, я улыбнулась и заглянула в шкатулку.

Серьги, колье и браслет. Невесомые серебристые листья и цветы, перевитые с тонкими цепочками, сверкающая крошка — иней, и мелкие темно-синие камни-кабошоны — роса полуночи.

Я медленно и очень осторожно закрыла шкатулку, а затем… вернула ее Рокпорту.

Каждая леди хоть немного разбирается в драгоценностях. Даже та, что их не любит — как я. Сапфиры и бриллианты и вовсе трудно спутать с чем-либо. Они дороги и сами по себе, а в подобной тонкой работе…

По меньшей мере — четыре тысячи хайрейнов. Может, и больше.

— Вы молчите, леди. Вам не понравилось?

— Очень, — голос у меня сел, я кашлянула и продолжила уже тверже, стараясь не обращать внимания на все усиливающееся головокружение: — Очень красивая работа. Изумительная.

— Почему бы вам ее не примерить?

Святые небеса, он так надо мною издевается? Куда подевалась его наблюдательность именно теперь, когда я с трудом могу складывать слова в предложения, а нервы из-за недосыпа натянуты, будто струны?

— Это очень любезно с вашей стороны. Однако не думаю, что сейчас подходящее время… — я замялась, не зная, как объяснить деликатней.

Но Рокпорт меня опередил:

— Вижу, что вы не хотите принимать этот подарок, леди, — спокойно констатировал он, и я испытала ни с чем не сравнимое чувство облегчение… правда, слишком рано: — Но почему? Вам ведь понравился гарнитур.

Я вдохнула всей грудью и медленно выдохнула, представляя, что сказала бы на моем месте леди Милдред.

— Мне кажется, что такой подарок будет слишком обязывающим.

— Мы почти что одна семья, Виржиния, — мягко ответил Рокпорт — без улыбки. — Граф Валиант подарил в прошлом году супруге замок у озера Кэт, а виконт Сэйлем преподнес дочери весной бриллиантовую диадему. Или вы считаете и это предосудительными поступками?

— Я для вас не дочь и не супруга, — резко возразила я и сама пожалела об этом. Спокойнее, спокойнее… Надо вести себя так, как вела бы леди Милдред.

— Какие холодные слова, — вздохнул маркиз, вновь пряча глаза за непроницаемо синими стеклами очков. — Официально мы помолвлены. И, помнится, прежде вы не возражали против того, чтобы помолвка однажды переросла в брак.

— Только если я не встречу того, кого полюблю, — вспылила я, не выдержав. — Простите. С одной стороны, вы правы, официально мы помолвлены, и вы можете дарить мне любые подарки, приглашать меня в театр и прочее, прочее — никто не подумает дурного. Но с другой… Мы с вами прекрасно знаем, что эта помолвка — ненастоящая. И мы также знаем, почему она была заключена.

Маркиз, кажется, превратился в каменное изваяние — безмолвная фигура в темных старомодных одеждах, слепой блеск синих стекол и побелевшие губы.

— Да, — произнес он после долгого молчания. — Я знаю, почему Иден настоял на этой помолвке, хотя вам тогда было только шесть лет. И помню, почему даже леди Милдред не стала возражать против нее. А вот вы — помните? Знаете ли, как все было на самом деле, или отец рассказал вам лишь часть того, чего опасался?

Кажется, разум у меня стал мягким-мягким, как мокрая глина, и каждое слово глубоко отпечатывалось в нем. Горло почему-то перехватило, хотя я уже давно перестала остро откликаться на воспоминания об ушедших родителях.

Прошлого не вернуть.

— Кто-то пытался истребить всю семью Эверсан. Яд в воде. Но умер только… только мой дед, лорд Фредерик Эверсан. Были еще угрозы…

— Не только угрозы, — мягко прервал меня Рокпорт. — Еще и покушения. Двадцать семь за неполных десять лет. И последнее, увы, увенчалось успехом. В этом есть и моя вина, Виржиния.

— Вы спокойно признаете это? Есть причины? — голос у меня заледенел, хотя внутри я буквально кипела. Гнев, дурные воспоминания, боль — жгучая перцовая смесь в моих жилах. — Насколько я помню, тогда вас вообще не было в стране, зачем же вы наговариваете на себя сейчас?

— Именно потому, что меня не было, я и виноват, — мрачно и совершенно непонятно ответил Рокпорт. Я чувствовала, что запутываюсь все больше — в его словах, в собственных чувствах. Действо начинало отдавать абсурдом. Все виделось теперь будто со стороны. — Не думайте, что я оправдываюсь, Виржиния. Нет. Вряд ли я когда-нибудь смогу простить себя, но именно поэтому буду заботиться так, как не заботился бы никто.

Я окончательно потеряла нить разговора и уцепилась за последние слова.

— Да уж, никто больше такого не делает! — голос у меня звучал громко и напористо — я старалась спрятать за злостью беспомощность. — Никто не врывается в мою кофейню за полночь, не угрожает моим друзьям, не пугает слуг и не читает мне мораль!

— Не сердитесь, Виржиния, — вздохнул маркиз. — Это для вашего же блага. Просто позвольте мне заботиться о вас. Возможно, тот человек, который десять лет потратил на то, чтобы добраться до ваших родителей, еще жив.

Меня накрыло изматывающим, леденящим приступом страха. Пальцы стали непослушными, и я сцепила руки в замок, скрывая дрожь.

— Хотите сказать, он может попытаться меня убить?

— Возможно.

— Быть того не может! — я вскочила из-за стола. От резкого движения чашка опрокинулась, а шкатулка с драгоценным гарнитуром полетела на пол. — Прошло четыре года! Четыре! И никто не тронул ни меня, ни леди Милдред!

Рокпорт наклонился и поднял шкатулку, затем бережно поставил ее на стол и только потом ответил, так и не подняв глаз.