Прощай, Сколопендра! - Надежда Викторовна Петраковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все трое ПИЛИ ЧАЙ. Спокойненько так, деловито. Никогда не поверю, что этот хилый чувак с «переговоркой» в ухе, — единственный, кто морально уцелел после первой встречи с нашим Филимоном! Что-то не сложилсь…
И сама Машка сделала знак, чтоб я катился дальше.
У Керимовых — свой байрам. Чуть не опрокинув мой драндулет, как ошпаренный, — выскочил, наперевес с хурджином, бобо Худайберды, отчим Катьки. И, выбросившись из дома, чуть ли не в припрыжку припустил по улице, успев крикнуть мне на прощанье: «Салом, джигит!».
А ведь обратно: вежливый, обходительный. За руку здоровается. Вот сколько раз увидит на дню — столько и приветствует. Приветы передает: сестре, родителям и, обязательно, «Филимону-бобо», потому — что со слов падчерицы усвоил, что это самый пожилой мужчина в роду».
Двери за ним не захлопнулись: меня увидели. Мне даже кивнули, приглашая.
…Еще тот характер. Не лицо — а маска застывшего размышления (чего бы ни касалось — она никогда не договаривает…). И в руке у нее всегда — недокуренная сигарета под чопорным узким рукавом.
Звали ее Эмилия Карловна (а вы знаете немку, которую звали иначе?).
Обычная в Крыму семья: муж — узбек, жена — фрау, дитя, как водится, русская девочка. Отчим ее удочерил, но фамилию гордая «дойч» отстояла.
Так что проблем, (когда нужно «прижать» Катьку), у Машки — нет: достаточно пригрозить, как она, подлая Машка, представит ее новому кавалеру по полной программе: Екатерина Худайбердыевна Миллер.
Не только я не мог понять, что связывало их, таких неповторимо разных: нордическую валькирию (пусть даже — с усохшими крыльями) и совсем не чванливого, скорей — покладистого, сына степей.
Зина — почтальон, (которую наше сообщество домовое кличет Зина-Новостей Корзина), авторитетно заявила, что в данном случае тут виноват «квартирный вопрос»: он всем рулит!
— Был у ей, у Карловны, другой муж — Адольф! И жила она на третьем этаже, за собором…
«За собором!», взволнованно переглядывалась лавочка.
— Пришел Адольф, а дома — Ральф… Тот, который в их землячестве главный. Вот такой случился «гутен-морген»!..
— В морду дал? — Наводили бабоньки мосты.
— И поди — ногами…
— Да нет… — Сомневалась гордость дома, культурная Мелания Сидоровна. — Сели, шнапсу выпили.
— А вот ты не путай! — Не соглашалась Зина. — Всего-то и сказал: «Фатера — моя! А ты с дитем — ступай лесом…».
— Вот — гад! — Обрадовалось общество. «С дитем, на мороз…».
— Да не, жарко было… — Вздыхала почтальонша. — Глобальное потепление, слышали?..В то лето и косатки покидались на берег, весь берег в косатках, ужас! И наши соловьи до своего Конго не долетели — так полстаи и рухнуло: прямо в море.
Бзик у нашей Зины — переживать за всех зверюшек.
…Да вот еще: дочка Миллерши как-то сама у нас на кухне проговорилась, что «прошлый папа» — вот так взял и выставил маму ни за что: за ерунду какую-то.
А что у нас — ерунда? (Налево сходила. Делов-то…)
Но вот самое интересное: на каком пунктике они сошлись: (очень образованная Эмилия Карловна и, скажем так, во всем остальном — добрый Худайберды), никто не знает. Может — действительно, квартирный вопрос?
Дом у них, конечно, примечательный. Видимо, сам узбек и строил. Шикарный пандус… (Даже обидно, что в семье — ни одного инвалида). Участок приличный, а нигде — никаких ступенек. Вот где рай-то… (катайся — не хочу!); яблони там всякие, огороды можно развести; бобо (дядюшка по-узбекски) Худайберды арык копает (правда — уже который год…); чинару, орех посадил над арыком (те уже выросли почти). Есть капитальный гараж (вся лачуга Лехина поместилась бы!..)), но на машину бобо еще не собрал. Еле-еле второй этаж до ума довел: занятый человек. И служба у него суровая.
Я сам как-то слышал, проезжая мимо чайханы у Гезлевских ворот: «Худайберды — маленький человек, но — большой начальник. Все люди стоят и слушают: один Керимов знает, что делать. Мальчик: еще один чайник — двА лепешкА…»).
Это он о себе. Большой начальник. На работу — только с портфелем (ну — или с хурджином, если спешный вызов). Однажды Катька шепотом заявила Машке, что отчим «работает на правительство». Секретный агент: плыть — не всплыть!
На террасе у них — прохлада. Что-то растет рядом в бочках, выставив матовые зеленые лопасти. Горшочки — в целый ряд; в горшочках — полезные для организма специи.
Потрясающий кадр: Эмилия Карловна стоит, несколько сместившись от центра, на фоне огромного оранжерейного окна; спиной ко мне стоит: свет, пусть и разреженный, съедает все оттенки длинного — в пол, платья; правая рука — сама! подчеркивает смысл неизреченного…Только дымок привязан к мундштуку.
Не думайте об этом… Это просто — манера. Она и с дочкой говорит через плечо.
Иногда мне кажется: в этом запыленном окне она заново пытается сложить свою судьбу. Потому, что реальная ее не устраивает.
— Что еще нового в этом мире, джигит?
Как супруга узбека, она называет «джигитами» всех половозрелых мальчиков.
…И вопрос о Катьке вдруг повис в воздухе. Что-то у нее всегда припасено…Мне надо кричать, мне надо спешить — а у меня словно язык отнялся. Что она, в самом деле, уставилась в это окно: дворик свой никогда не видела?
— А куда побежал дядя Худайберды?
Дымок резко дернулся — и указал на входную дверь.
А то я сам не знаю.
— Ты за этим приехал? Да, джигит?.. Нашего дядю срочно затребовали на службу. Он же там «большой начальник», помнишь?
Я кивнул ее спине.
— Что-то там случилось, в Молочном. На трое суток увяз…Ну не может «правительство» без Керимова обойтись!.. — Последние слова она буквально выплеснула мне под ноги.
Зло меня взяло. Он же на работу побежал, а не в чайхану.
— Обсерватория — важный объект. А на вечер объявили «штормовое предупреждение».
— Да, конечно. Он там тучи метлой разгребает. Хотя, если его нет дома…
— А у вас — ВСЕ дома?
От неожиданности она даже развернулась. И тут я понял, что сказал.
— Я имею в виду, вам известно, где ваша дочь…сейчас, фрау Эмилия?
«Фрау Эмилия» — это ей нравилось.
— Естественно. Она со своим молодым человеком катается на швертботе.
Тут я выпал в осадок.
— Молодой человек, швертбот? Это я
