Цветные рассказы. Том 1 - Саша Кругосветов

Руслан долго не мог уснуть. Раздетый, весь в липком поту, вышел на открытую галерею в поисках свежего воздуха. У ограждения галереи стояла жена дяди Рустама, его тетя, значит – в легком халатике, смуглая, худощавая женщина лет пятидесяти. Тоже, видимо, мучилась, от жары.

Она повернулась к Руслану. «Подойди ближе». «Еще ближе». Распахнула халат: открылись острые груди с коричневыми сосками и темный низ живота. Обвила его шею руками, села на деревянные перила, сказала властно: «Возьми меня».

Отказать было невозможно, он обнял женщину за гибкую талию под халатом и вошел в нее. Та приглушенно застонала – еще, еще, сильнее. Перебрались в комнату Руслана – еще, еще, сильнее, сильнее. Сколько это продолжалось, неизвестно. Похоже на то, что жаркая ночь никогда не кончится. Еще, еще… Пот стекал по ним ручьями, мокрая постель, волосы, она истерзала ногтями его плечи, искусала губы. Когда прекратится это сладкое мучение?

Руслану казалось, что он – уже не он, всего лишь остатки телесной оболочки, послушно выполняющей все, что хочет эта женщина, а его самого уже почти нет, улетел куда-то, почти умер. Конец всему, больше не будет – ни нежности, ни счастья, ни любви, ни его любимых книг; ночь и темнота вытеснили все из его жизни, осталась только одна эта демоническая женщина.

Почему не боялась, что зайдет муж? – наверное, знала, знала наверняка, что тот ни за что не зайдет.

Еще, еще. Сколько это продолжалось? Она издала долгий, мучительный стон и рухнула на постель. Потом встала и, двигаясь как сомнамбула, почти не открывая глаз, подхватила брошенный в углу халатик, накинула на плечи и уплыла в синюю ночь, распахнув полы как летучая мышь. Не поворачивая головы, бросила скрипучее: «Подбери трусы на полу галереи, племянничек». Ни поцелуя, ни человеческих слов на прощанье.

Руслан чувствовал себя растоптанным. В том, что произошло, не было ни любви, ни даже влечения. Она взяла его как секс-машину, с таким же успехом можно было бы взять осла или красавца дога.

Наутро жена дяди приготовила завтрак, они втроем позавтракали, говорили мало, потом Руслан уехал на троллейбусе к морю. Больше не виделись. Ни с Рустамом, ни с его женой.

Тогда он думал, что вышел за рамки, нарушил все мыслимые нормы приличия. Теперь он видел это совсем по-другому. В ту ночь приходила не просто женщина. Его посетила смерть. Бездушная, жестокая смерть, привычно выполняющая свою работу. Она пришла не забрать его – только предупредить. Чтобы он понял, какова эта смерть на самом деле, и какой дорогой он, Руслан, придет к своему концу.

И вот, пожалуйста – его новая приятельница с самого дна. Так низко ты еще никогда не падал. Надо проверить, дно ли это. Если дно, то теперь единственный путь – это наверх. Значит, все не так плохо. Значит, теперь это его социальное окружение, круг его желаний, круг удовольствий, если можно так выразиться, и круг его людей. Как-то трудно с этим согласиться. Но, наверное, это именно она. За мной, наконец, пришла моя смерть. В виде этой веселой бродяжки. Она просто выполняет свой долг, свое предназначение. И мне… Зачем противиться, если это судьба? Надо попробовать обмануть свои чувства, сделать эдакую мысленную загогулину, придется выпить вина. Дежавю. Садулай, она говорила?

Прочел вслух стишки о Кубла Хане. Положено по Картасару читать именно эти стихи.

– In Xanadu did Kubla Khan A stately pleasure-dome decree[14].

– Говоришь с акцентом, по-английски чешешь… Иностранец? – спросила бродяжка. Симпатии в ее голосе было теперь значительно меньше. – Поляк? Полячки – суки, а поляки – все как один, жулики и пройдохи.

– Помесь. Скорее, русский.

– Русских люблю. Но ты не похож. Слишком хорошенький, смазливенький, что ли. Ладно, для меня и такой русский сойдет.

Клошарка снова прижалась к нему. Он возвел глаза к небу: «Господи, если ты есть, помоги мне вынести этот запах».

– Ты работаешь, сразу видно, – с презрением сказала клошарка.

– Да нет. Одно время я вел счета у одной женщины-офтальмолога. Но уже несколько месяцев как она меня выставила.

– Работать – это не позор, если работа по душе. Я, когда была молодой…

Он вспомнил и эту клошарку, и Максимилиана. Прошлый раз, когда он встречался с Лизой… Долго гуляли по парку. Эти двое ходили в обнимку. Бродяжка была, как и сейчас, одета, словно капуста, в сто одежек и с боевой раскраской. А ее спутник – Максимилиан, наверное – им понравился: высокий, стройный, интересный, в свободной блузе, какую носят художники. Катил перед собой коляску с пожитками. Бродяжка обнимала его на всех скамейках, у всех парапетов. Они без конца целовались, и она заляпала ему лицо помадой и еще чем-то жирным. То целовались, то в эйфории от выпитого спиртного с криками отталкивали друг друга. Настоящие сумасшедшие. И все обращали на них внимание.

Лиза сказала тогда, что бродяжка, похоже, влюблена в своего дружка, а тот, видимо, не очень. Мне кажется, она похожа на твою Елену, ты не находишь? «Есть у тебя пять евриков?» – спросила Лиза. Подбежала к цветочнице, купила три розы. Рванулась к паре бродяжек и вручила толстухе цветы. Они что-то говорили друг другу, Лиза смеялась, она любила делать подарки незнакомым людям. Клошарка обняла Лизу, и та утонула в неопределенных облаках ее одежды. Из облаков выглядывало только бледное Лизино лицо с большими сияющими глазами.

Руслан положил руку на то место в фигуре бродяжки, где должно быть ее плечо.

– Элизабет, – сказал он.

Клошарка вздрогнула. Надо привести себя в порядок. Достала зеркало и осмотрела рот. Вынула огрызок помады. «Какой ужас эти волосы, вытравленные перекисью», – подумал Руслан. Элизабет оказалась вся во власти этой важнейшей процедуры. Долго и размашисто красила пухлые губы, размалевала розовым чуть не на пол-лица. В разговоре повисла пауза.

«Круглый дурак, – подумал Руслан о себе. – Проводить время с этой, с позволения сказать, женщиной, класть ей руку на плечо – все равно, что самому себе дать по морде… Или измазать лицо в дерьме. Кретин, позер, упиваешься своим падением, вонючий, грязный самец, надпись на кладбище «Requiescat in pace» («Упокойся с миром») и больше ничего, ровным счетом – ничего. И при этом претензии на особую глубину восприятия, на особый, свой путь в жизни. Какая пошлость. Изображать из себя черт знает что – то разбойника, посягнувшего на вечные истины, то – воронку, засасывающую в себя и перемалывающую понятия, чувства, эмоции, то – нефелибата, шествующего по облакам, сторожевого пса самого Господа Бога. Ты согласен быть скотиной, но только скотиной космического масштаба».

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Не помню, кто-то сказал.

Открыла жестяную коробку от карамелек с изображением Нотр-Дам де Пари. Зачерпнула черным пальцем розовую пудру и стала размазывать ее по грязной, в темных полосах щеке. Хлопала руками по свалявшимся волосам. Фригийский колпак со свисающим вперёд верхом победно топорщился, колпак никогда не забывал, что он символ свободы и революции. Макс, конечно, вспомнил бы новичка, он такой. У него глаз – стальной капкан. Это он сказал обо мне. Но паштет. И куча коробок с консервами, le salaud[15].

Она вдруг догадалась – девчонка, которая подарила цветы. Это та девушка. Возможно, согласился Руслан и погрузился в облако табачного дыма.

– Да, вы были вместе.

– Мы бродили здесь.

– Очень славная девушка, немного сумасшедшая. Я встречала ее и до тебя. Она отдала мне длинную теплую кофту. Чокнутая, голубей кормила. То очень веселая и без конца улыбалась, то печальная до ужаса. Вроде и не плачет, а в глазах слезы стоят. Очень красивые глаза, за такие глаза можно полюбить.

«Пора уходить, – подумал Руслан. – Город рядом, сразу за парапетом подняться метров на шесть». Поднялся и пошел. Элизабет окликнула его. Вместе пошли к Садулаю, взяли два литра дешевого красного вина.

Расположились под сводами галереи в темном углу. Руслан зажигалкой проверил все ли чисто. Элизабет из недр своих юбок достала несколько газет и устроила целое гнездо. Пока Руслан располагался рядом с ней, она уже во всю заливала вино из горлышка прямо себе в глотку. И время от времени довольно отдувалась.

Они здесь оказались не одни – с другого конца галереи из темноты доносились сопения и храпы, сдобренные густыми запахами капусты, чеснока, вина и пьяного забытья.

Рядом с ним, Русланом, запахи были не лучше – что может сравниться с худшим из запахов – смрадом человеческого тела? Вдыхай, неженка, вдыхай его носом и ртом, учись, трудно вначале, через две – три минуты будет легче. Так всегда бывает, когда учишься.

Подступала тошнота, надо продержаться, новичок взял бутылку. Ему не нужен свет, он и так знает, что горлышко в помаде, в слюне и соплях, он чувствует это по запаху, новизна впечатлений и темнота обострили до предела его органы чувств. Прыжок в черную пропасть, он закрыл глаза, пытался защитить себя опущенными веками и залпом выпил четверть бутылки.