Оправдание Иуды - Сергей Добронравов

– Поправь огонь, Андрей, тут снасти запутало… – раздался от мачты из темноты озабоченный голос Симона…

Лодку сильно качнуло. Андрей, удерживая кормовой руль, склонился над масляной плошкой, закреплённой перед ним на деревянном уступе с навесом, и осторожно снял нагар с размочаленного конца шнура…

…срединное место залило неяркой, но ровной жёлтой кисеёй и лучше стало видно комель мачты, корзины с рыбой, Симона, озабоченно склонившегося над бортом и Иисуса, придерживающего над ним нижнюю рею.

5. Фома

Беспощадное полуденное солнце лило жар на окрестные холмы Иерусалима. Меж ними, по каменистой, выжженной дороге, брёл Фома апостол. Усталое лицо его было в глубоких морщинах. Борода, аккуратно постриженная, и висячие усы были сивыми от пыли и седины. Глаза пытливые, светло-серые и прозрачные, как финикийская галька.

Облизнув сухие губы, Фома поднял голову. На вершине холма раскинулась хорошая рощица, из сикомор.

Оставив дорогу, Фома начал медленно взбираться на холм. Давалось это с трудом. Он осторожно ставил пропылённую сандалию и смотрел, куда ставил. Крошились под подошвой комки глины, проскальзывал острый щебень… …Фома поднимался, не зная, что на вершине, под сикоморами, в тенистых зарослях расположился римский кавалерийский патруль, который и наблюдал его, пока Фома карабкался вверх по склону. Увидеть их, разглядеть от подошвы холма Фома, разумеется, не мог…

Только взобравшись на холм, вконец измученный Фома увидел на поляне, совсем близко! за кустами, солдата и лошадей. И на лошадях – римские военные сёдла… Фома ахнул, но понял тут же, что поверни он назад, заподозрен будет и уличён за тем в чём угодно…

Солдат обстоятельно приторачивал к седлу пилум, тяжёлое пехотное копьё. Он с неожиданной обидой посмотрел на Фому и начал отстегивать пилум, укоризненно качая головой, но почему-то уже не Фоме… Фома недоуменно оглянулся. В двух шагах от него, сбоку и сзади, в зарослях стоял второй солдат и довольно улыбался. И, взяв пилум наизготовку, этот второй вышел из зарослей.

Фома застыл. Солдаты чётко, не сговариваясь, быстро обошли его с двух сторон. Один из солдат коротким движением указал, чтобы он шёл вперёд. И, поотстав, они пошли по бокам Фомы.

Его вели к старшему, Центуриону. Тот сидел на щите, под кроной самой раскидистой сикоморы. Перед ним в шлеме Фома увидел горку тёмных, прошлогодних, смокв. Центурион обедал не торопясь, сосредоточенно пережёвывая и методично запивая из оплетённой фляги. Как кажется, еда не была для него удовольствием, скорее способом пополнить военный припас. По бритому подбородку стекали капли воды.

Понукаемый легионерами, Фома брёл к Центуриону, в спасительную тень. Но страха он не выказывал. Либо сильно устал, либо не боялся умереть. Центурион не спускал с него глаз, не прерывая походного обеда. И увидел Фома на траве, под его левой рукой – короткий тяжёлый меч, чуть вынутый из ножен. Надёжный, привычный, испытанный… Удобный меч…

Центурион являл собой образец римской воинской доблести. И было сразу видно даже Фоме, что это опытнейший вояка. Было ему за сорок или за пятьдесят, и загорел он до черноты. Выцветшие, соломенные волосы, в светло-серых глазах – ледяное спокойствие…

Расстояние между ними сократилось до трёх шагов и Центурион, заткнув флягу, посмотрел на того, кто конвоировал Фому справа.

– Проб, что несёт иудей? Проб остановил идущего Фому плоской стороной лезвия пилума. Фома, не знающий латыни, растеряно смотрел на препятствие. Центурион коротко кивнул левому.

– Марк…

Марк зашёл за спину Фоме и остался там, с пилумом наперевес.

Кончиком лезвия Проб поддёрнул и сдёрнул с плеча Фомы торбу, стряхнул её на траву перед Центурионом. Фома покорно ждал.

Центурион вытряхнул содержимое. На траву ссыпались маленький рыбацкий нож в чехле, каким чинят сети. Видавшая виды, медная чернильница, несколько свитков, пучок стилосов, свёрнутая холстина. Проб разворошил холстину, наткнув на острие, протряс, и на траву упала пара хлебцов.

Центурион быстро и цепко оглядывал этот нехитрый скарб, ненадолго задержал взгляд на маленьком ноже, дальше хлеб, чернильница, стилосы, свитки… на свитках его взгляд споткнулся… Раздёрнул один, глянул на текст… и Фома понял, что язык письма ему незнаком. Центурион равнодушно пожал плечами, уронил свиток и стал выбирать из шлема новую смокву, так и не подняв головы.

– Ты книжник?

Фома поклонившись, кивнул. И послушно кивнула его тень у ног Центуриона. Центурион опустил приглянувшуюся смокву обратно в шлем и переложил себе на колени ножны с таким удобным мечом, и обнажил на треть лезвие. Порыв ветра, качнулась ветка, и луч упал на лезвие и ослепил Фоме глаза. Центурион поднял на Фому голову. Ледяной прищур напомнил лезвие. Так рассматривают врага из-за бойницы.

Его греческий был плох, но понятен: – Тебе задали вопрос. Если ты не глух, отвечай. Но ты не глух, так как кивнул… и не трать моё время впустую, иначе твоё закончится здесь.

Фома снова поклонился, прижав руки к груди: – Прости меня, мой господин. Ты прав, я поступил неучтиво…

Центурион чуть приподнял выцвевшие брови. Удивился. Так надкусывают яблоко, не ожидая, что оно сладкое, но забудут приятный вкус, как только съедят…

– Ты знаешь греческий? – Плохо, мой господин, но я понимаю тебя…

Центурион усмехнулся: – …я полагал, в этих краях живут только пастухи и мародёры…

Он вложил клинок в ножны и кивнул Пробу, снова отдав приказ на латыни: – Проб, продолжай наблюдать за дорогой. Этот варвар не представляет угрозы…

Фома прижал руки к груди. Не понимая смысла, он простодушно переводил взгляд с одного на другого. Проб отдал честь и отошёл к тому месту, где Фома взобрался на холм и слился там с зарослями. Марк остался за спиной Фомы. Центурион медленно изучал Фому. Снизу вверх. Изношенные сандалии, изношенный хитон. Упёрся в лицо.

– Итак, ты книжник. Пусть так… откуда и куда ты идёшь? – Из Иерусалима, мой господин… с праздника Пасхи… Это наш самый большой и почитаемый праздник…

Центурион нетерпеливо махнул: – Да, да… разумеется… Куда ты идёшь?

Фома потерянно развернулся и в грудь ему упёрся пилум Марка. Оглянувшись, Фома уткнулся в колючий взгляд Центуриона. Фома растерянно опустил руки. Марк отшагнул, отвёл руку с пилумом для удара и посмотрел на Центуриона. Равнодушно и дисциплинированно он ждал приказа. Центурион покачал головой. Марк отступил ещё на шаг и опустил руку. С некоторым облегчением… не надо будет чистить пилум…

– Так куда ты идёшь?

Фома, прижав руки к груди, шагнул вперёд. У него не было сил для испуга, а в голосе была только горечь.

– Не знаю, мой господин… Иерусалим празднует Пасху, Город требует ягнят, требует их несметно, я… больше не знаю, куда ступать…

Центурион, выбрав самую большую смокву, уточнил лениво: – Ты решил избегнуть правдивой тропы, неглухой иудей?

Фома торопливо поправился:

– Нет-нет! Прошу тебя, не гневись… Я знаю, я… иду в Галилею…

Центурион усмехнулся:

– В Галилею… пусть так… Отчего же ты не попросился в караван? Или ты не знаешь, что на дорогах полно разбойничьих шаек?

Фома беспомощно развёл руками.

– Что делать, мой господин? Меня не пускают в караван. Я не могу заплатить…

– Ну, разумеется, не можешь, судя по твоим припасам… – насмешливо согласился Центурион и добавил ледяным тоном, – но ты мог бы без всякой платы узнать, что идущие в Галилею выбирают северную дорогу. Ты же идёшь на юг, в Вифлеем!

Фома потерянно кивнул: – Разве? Я не заметил… Прошу простить меня, мой господин… со мной случилось несчастье… Скорбь в моём сердце и от боли ослепли мои глаза. Я не различаю, куда ступать…

– Другими словами… тебя ограбили… – лениво уточнил Центурион.

И тихо, с горечью в голосе, подтвердил Фома: – Ограбили, мой господин…

– Много лишился?

Фома выговорил с трудом: – Всего, мой господин…

Фома уронил подбородок на грудь, глухо заплакал, не пытаясь скрыть слезы.

Центурион спокойно ждал… Фома вскоре затих. Размазал солёною влагой пыль, въевшуюся в морщины, поднял голову.

Их взгляды пересеклись. Тёплые, светлые, заплаканные глаза Фомы и серо-стальные, с прищуром, глаза Центуриона.

– Все иудеи либо разбойники, либо бездельники – это аксиома… к какому из двух видов принадлежишь ты?

Слишком римский вопрос для Фомы…

Медленно и растерянно Фома стал подбирать слова:

– Я хочу… чтобы никто… никому не причинял зла, мой господин… всем сердцем… но я ничего для этого не сделал…

– …Значит ты бездельник, – спокойно закончил Центурион. – При тебе есть оружие?

Фома торопливо кивнул и, нахмурившись, Центурион опустил руку на рукоять меча.

Солдат Марк неслышно приблизил острие пилума к тому месту, где шея Фомы переходит в затылок.

Фома нагнулся, и поднял с травы короткий рыбацкий нож, и лезвие пилума послушно проследовало за Фомой вниз и вверх. Фома простодушно протянул ножик Центуриону.