Служанка и виконт - Пэм Розенталь

— Когда я тут вынюхивал, собирал сведения, я все время наталкивался на камердинера вашего отца, Жака. И Жак задавал те же самые вопросы, что и я. Особенно где она спит.

Если бы это была какая-нибудь другая девушка, его бы это могло позабавить. Правило не нанимать хорошеньких служанок было изобретением его невестки, довольно иезуитский способ установления своей власти над неуправляемой семьей и слугами. «Пусть старик делает, что ему хочется, — мог бы он тогда подумать. — Пусть и дальше живет так, как жил всегда — поступая эгоистично и недостойно; жить ему осталось уже недолго».

Если бы только речь шла о другой девушке, но не этой.

Он не имел представления, что ему делать. Но знал: что-то он сделает.

— Время ужинать, месье Жозеф.

Как он и предполагал, ужин был прекрасный. Родители всегда имели превосходный стол, даже в те времена, когда долги отца подорвали благосостояние семьи, рвы вокруг замка заросли сорняками, а мистраль срывал с крыши куски черепицы и камни с парапетов. Жозеф глотал суп, охлажденный консоме с хересом и грибами. Он был слишком взволнован, чтобы ощущать его вкус, но подозревал, что суп великолепен. Вероятно, все блюда были великолепны теперь, когда невестка взяла хозяйство в свои руки. Она принесла с собой огромное приданое вместе с твердым намерением восстановить былую славу семьи. Повсюду сновали штукатуры и плотники, превращая построенный в тринадцатом веке из грубо отесанных камней замок в маленький Версаль.

«Это было проще, — думал Жозеф, — чем сделать из Юбера элегантного джентльмена». Его брат, на шесть лет старше и на голову ниже, никогда не отличался ни светским изяществом, ни даже хорошими манерами за столом. Жозеф наблюдал, как высокий крепкий лакей наполнял бокал толстого брата и наливал ему суп. Юбер шумно хлебал и чавкал, его кружевные манжеты к концу ужина покрылись разноцветными пятнами.

— И расскажите мне все новости о мадам де Рамбуто. — Амели с жадным интересом наклонилась к нему, чтобы лучше расслышать, что скажет виконт, и заодно поближе показать ему свою не слишком большую грудь. У нее были острые зеленоватые глаза, резкие черты лица, хороший рост и осанка и отнюдь не безупречное происхождение. Титул ее отца был куплен совсем недавно за неприлично большие деньги, выжатые из плантаций сахарного тростника на Гаити. Его невестка была предметом насмешек для старых близких друзей семьи — мадам де Рамбуто не раз развлекала его убийственными пародиями на честолюбивую претенциозность этой дамы. «Да ладно уж, — вздыхала в карете его мать в это утро, — она самое лучшее, что мы смогли найти для Юбера».

Жозеф надеялся, что Юбер более умело ведет себя в постели, нежели за столом. Но сомневался: у него была собственная теория, что гурман со здоровым аппетитом — хороший любовник, но безнадежный обжора — никогда. Все это вызывало у него скорее сочувствие, а могло бы быть иначе, к графине Амели — этой нервной, энергичной женщине, которую законы брачного рынка поставили в столь невыгодное положение. Если бы только она не вымещала свою неудовлетворенность на слугах. Он был свидетелем того, как злобно смотрела она на Мари-Лор и каким холодным и угрожающим тоном приказывала «Марианне» разносить чай в библиотеке.

Она все еще ждала от него ответа, подставив виконту под нос свою грудь.

— Мадам де Рамбуто любезна, как всегда, — сказал Жозеф. — Она часто говорила о вас и о том удовольствии, которое доставляет ей ваше общество.

Амели удовлетворенно (возможно, несколько удивленно) кивнула.

— Она, должно быть, с большим сожалением рассталась с вами.

Он улыбнулся.

— По правде говоря, мадам, мой отъезд случился весьма кстати. Ну, может быть, чуть запоздал… — Он повернулся к Юберу, надеясь в забавной форме рассказать о всех томительных месяцах, проведенных в ожидании известия, что теперь он может без риска вырваться из-под защиты и покровительства мадам де Рамбуто. Но Юбер самозабвенно погрузился в поглощение огромного куска говядины и, казалось, не слышал разговора.

Жозеф остановился на полуслове и любезно обратился ко всем сидящим за столом:

— … К концу моего пребывания у нее появилось непреодолимое желание научиться играть на клавикордах, поскольку ее глубоко тронуло исполнение молодого виртуоза, в один из вечеров игравшего для нас. Она была так очарована… э… пальцами этого джентльмена, что вступила с ним в страстную переписку и в конце концов убедила пожить у нее несколько месяцев для длительного обучения игре на инструменте.

Это было правдой. Мадам де Рамбуто любила разнообразие. Она бы выбросила Жозефа на улицу уже через несколько недель, даже если бы ему было некуда идти. Но по крайней мере получилась история, которую можно рассказать, обедая в гостях. Жаль, подумал он, что обедать со своей семьей для него значило «обедать в гостях».

Но его история все же имела успех. Отец наградил сына визгливым смешком, и даже добродетельная благовоспитанная мать позволила себе стыдливо улыбнуться. Что касается невестки, она пришла в полный восторг от рассказа. Она смеялась так, что ее грудь вздымалась и (неужели такое возможно?) еще больше выступала вперед.

— Замечательно, завтра вечером вы поделитесь с моими гостями вашим остроумием и веселым настроением. А мы все должны сегодня как следует отдохнуть, чтобы быть свежими на празднике…

Жозеф рассеянно кивнул. Что задумал сделать отец сегодня ночью, и как можно ему помешать? Но графиня сказала еще не все.

— А я в любом случае лягу спать очень рано, уютно устроившись под простынями, пахнущими гелиотропом. И я знаю, мой дорогой муж тоже хорошо отдохнет, он так нуждается в отдыхе.

Ее указания не были бы яснее, даже если бы она повесила объявление на двери собора. «Не сегодня, Юбер. Сегодня, я надеюсь, меня посетит кто-то, в ком есть ум и сила духа». Бедная женщина! Казалось, она верила, что именно так и делаются подобные дела.

Он бы покраснел от стыда за нее, если бы умел краснеть. Его мать подняла глаза к небу, а отец — невозможно было понять, о чем он думает, но его маленькие голубые глазки злорадно поблескивали. Юбер пожал плечами. Даже лакей, на взгляд Жозефа, довольно красивый парень, казавшийся странно знакомым, словно приснившимся ему во сне, выглядел немного оскорбленным.

Жозеф решил, что пора положить этому конец. Он нарочито широко зевнул, прикрывая рот ладонью.

— Боюсь, мадам, сегодняшнее путешествие в карете слишком утомило меня. Долгий сон действительно то лекарство, в котором я нуждаюсь. Вы — мудрый врач.

Она наклонила голову, ее улыбка угрожала в любую минуту превратиться в отвратительный оскал. Батист говорил ему, что слуги прозвали Амели Горгоной.