Мартин Заландер - Готфрид Келлер

Вольвенд взял бумагу двумя пальцами, будто рака, вскинул брови, прочитал.

— Ах, — сказал он, — Банк атлантического побережья в Рио. Действительно, мы поддерживаем с ними сношения.

— Разве вы не получили уведомление?

— Действительно, что-то такое я припоминаю, но не обратил внимания, о ком речь. К сожалению, по причине слишком быстрого взлета наши дела настолько расширились, что в данный момент я не располагаю полной картиной. Упомянутый банк имеет у нас значительные активы; впрочем, мы ведем контрольные счета, и надо бы справиться по книгам. Черт возьми! Сто шестьдесят тысяч франков! Большими делами ворочаешь, дружище!

— Это примерно все, что я сколотил за семь лет. И я бы предпочел, чтобы ты справился по книгам прямо сейчас.

Не могу, Мартин, голубчик! Ты ведь, наверно, знаешь, что мы ненароком попали в кризисную ситуацию, которая, надеюсь, вскоре разрешится.

Кто это «мы»?

— Ну, фирма и я, ее владелец! Раньше был еще компаньон, некто Шаденмюллер. Словом, книги лежат в канцелярии, и, как ты понимаешь, справиться по ним я сейчас не могу.

— Тогда, по крайней мере, сделай на чеке надпись, что ты его признал!

— Не стану я ничего писать, пока не сориентируюсь.

Такое поведение несколько рассердило Заландера, как он ни старался держать себя в руках.

— Уже второй раз ты поступаешь со мной таким манером, и, как видно, для тебя и теперь сущие пустяки, чего доброго, лишить меня всего! — бросил он, сурово глядя на Вольвенда. Тот, однако, и бровью не повел.

— Попрошу без оскорблений! — возвысив голос, сказал он. — Я покамест не банкрот! И никогда им не был! Но в любом случае я нахожусь под защитой законов и права, и мой дом повсюду моя крепость!

Заландер удивленно и словно в изнеможении упал в плюшевое кресло, затканное огромными, точно капустные кочаны, розами. А Вольвенд продолжал, уже спокойнее:

— Дорогой мой старый друг! Последуй моему примеру, держи себя с достоинством! Смотри, в недобровольном моем безделье я не бездельничаю, не размышляю о неотвратимом; я обращаюсь к науке и искусству. Вот, занимаюсь геральдикой, в том числе крестьянскими домовыми знаками, ремесленной символикой и тому подобным. — Несколько затрепанных гербовников, какие на базарах и ярмарках в ходу у изготовителей печатей и граверов-ложечников, лежали на письменном столе, рядом коробка красок из тех, какими пользуются мальчишки, разукрашивая картинки, да несколько листов бумаги с совершенно по-детски скопированными гербами. Тут же валялись и рассыпанные рукописные страницы. — Здесь можно обнаружить давние нити политического и культурного развития и присоединить к ним новые, в смысле нового распределения народного почета…

Не прислушиваясь к дальнейшим рассуждениям Вольвенда, Мартин Заландер совершенно машинально взял в руки засаленную книгу, открытую, но лежавшую посреди стола коммерсанта и мецената переплетом вверх. Это был допотопный роман про разбойников, с печатью публичной библиотеки, очевидно, его-то сей скверный лицедей и читал в своем недобровольном безделье.

Заландер забрал свой бразильский чек из рук доброго друга, аккуратно спрятал и, оборвав поток красноречия, только спросил:

— Ты женат, Луи Вольвенд?

— Отчего ты спрашиваешь? Нет! — отвечал тот.

— Я спросил по причине прекрасного винкельридовского изречения на стене твоего дома. Ты ведь, наверное, по обыкновению выступаешь защитником вдов и сирот или тех, кто мог бы стать таковыми?

— Ты же знаешь, я всегда был привержен стремлению к совершенству и оттого полагаю похвальным украшать дома свободных граждан благородными изречениями исторического либо нравственного толка и тем самым поощрять означенные стремления.

После этой вольвендовской сентенции Заландер прямо в комнате надел шляпу и, не говоря более ни слова, покинул дом.

На улице он подозвал извозчика и велел отвезти себя в городскую нотариальную контору. Нотариус прочитал чек, который Заландер, сообщив обстоятельства дела, положил перед ним, поправил очки и сказал:

— Вы сами и есть господин Мартин Заландер? Да? Плохо дело! Завтра будет официально объявлено об открытии конкурсного производства, сроки обычные, так что несколько времени у вас есть. Сам я нынче же наведаюсь к этому человеку и официально информирую его о вашем требовании.

— Как мне кажется, — заметил Заландер, — прежде всего необходимо безотлагательно направить протест банку в Рио! Я готов оплатить стоимость каблограммы.

— Увы, для вас это уже не первоочередная задача, господин Заландер! — отвечал нотариус с серьезным сочувствием. — Позавчера пришло надежное известие, что Банк атлантического побережья в Рио-де-Жанейро прекратил платежи, вчера дополнительно сообщили, что директора исчезли, а служащие разбежались. Здешние конторы еще две недели назад получили дурные сведения, а хуже всего, что лопнувший банк и все с ним связанное считают широкомасштабной грабительской аферой. Боюсь, много доверенных ему денег пропало, кануло в бездонную пучину.

Заландер невольно схватился за конторку прилежного чиновника, но не сказал ни слова.

Нотариус посмотрел на часы:

— Я пойду с вами к председателю суда, покамест как раз еще не поздно, ведь на всякий случай вам надобно выхлопотать судебную конфискацию банковских активов, которые предположительно покроют ваш чек.

— Внизу ждет извозчик, — сказал Заландер.

Они поехали к судье и получили желаемое постановление, однако мало-мальски значительных сумм в банке не оказалось.

Такое вот печальное известие ожидало пробуждения Марии Заландер; когда же алые краски разгорающегося утра на безоблачном небе словно безмятежная греза оживили ее спящее лицо, муж ее снова отложил суд над своим легкомыслием, в коем себя винил, до той поры, когда детей отослали за провизией, а затем и до после завтрака. Не хотелось ему, чтобы жена в первое утро воссоединения стояла у плиты в слезах.

V

Дети ушли и пришли, жена готовила завтрак, и в кругу семьи это занятие доставляло ей искреннюю радость, а уж дети так веселились, что даже отца взбодрили и печаль его опять ненадолго задремала, хотя на всех колокольнях уже пробило семь. Тут Мартин вспомнил и о подарках, которые в щедром настроении купил в Англии. Он тотчас открыл чемоданы и принялся выкладывать кожаные футляры со стальными приборами, на редкость красивые иллюстрированные книжки, английский текст которых он немедля решил использовать для первоначального обучения через игру, тонкие шали и кружева для жены и девочек и целую кучу всевозможного печенья, которым были заполнены пустоты во всех сундуках и чемоданах.

Все это стало превосходной забавой и подтверждением, что начинается золотой век, а одновременно подтолкнуло хозяйку дома к исполнению обязанностей, приличествующих этакому образу жизни. Она ушла одеваться для необходимого похода по магазинам, а добряк Мартин разом вспомнил о том, что его злополучные трансакции не иначе как уже известны всему городу; ведь не только друг Вигхарт вчера вечером прогулялся по кофейням, со всем сочувствием сообщая эту новость, но ввиду открытия конкурсного производства и у чиновников не было причин умалчивать о столь необычных прецедентах. Он никак не мог допустить, чтобы эти слухи настигли жену, как говорится, посреди улицы. Поспешно сунул детям одну из книжек и горсть английского печенья и предложил устроиться на воздухе под платаном, что сразу же пришлось им по душе.

— Знаешь, Нетти! Мне наш отец нравится, а тебе? — сказала, выходя из комнаты, не по годам умная Зетти сестре, которая, подражая ей, отвечала с еще большей солидностью:

— О, вполне! И я нахожу, он хорошо подходит для нашей матушки! Верно?

Арнольд, молча шагавший следом, слышал эти мудрые суждения и понимал все куда лучше, чем думали умницы-сестры; ведь то, что родители хорошо подходят друг другу, он воспринимал как таинственную удачу и охотно поверил девочкам, хоть и не сказал ни слова.

Отец между тем уже вошел в спальню, где г-жа Мария успела надеть верхнее платье и начала застегивать пуговицы на груди.

— Мария, — сказал он, — ты никогда не писала мне, что Луи Вольвенд сызнова занялся коммерцией, даже своего рода банковским делом?

Жена замерла, с удивлением глядя на него:

— Я ничего об этом не знала и не знаю! Откуда мне знать, коли живу я в уединении и среди людей не бываю?

— И о фирме «Шаденмюллер и компания» ты тоже не слыхала? — спросил он, все еще медля.

— Да нет же! А кто это?

— Это фирма, на которую переведены все мои, сиречь все наши сбережения, которые в Рио я наличными поместил в банк. Погоди!

Он шагнул к одному из открытых кофров и достал заключенную в Бразилии главную книгу, уступая безотчетной догадке, что большая наглядность, возможно, облегчит разговор.