Стеклянная карта - С. Гроув

«Память – хитрая штука, дорогая моя, – сказал он. – Она не просто вызывает картины прошлого, она их создает. Если наша поездка запомнилась тебе как несколько коротких минут, она и будет такой. А если ты сделаешь ее иной, она иной и останется…»

Сперва его рассуждения показались Софии странноватыми, но по мере пользования блокнотом она все более убеждалась в дядиной правоте. А поскольку мыслила девочка по большей части зрительными образами, она стала рисовать в квадратиках ежедневника картинки, составляя своеобразную летопись своих свершений за год, будь то путешествия за пределы Бостона или тихие дни у себя в комнате. И – с ума сойти! – время постепенно стало упорядоченным, надежным, послушным.

Теперь квадратики с датами были ей ни к чему. У девочки появился свой метод отлова ускользающих часов, минут и секунд. Она даже придумала особый способ складывать бумагу: теперь ее блокнот раскладывался как гармошка, давая ей возможность видеть всю последовательность страниц, превращавшихся таким образом в хронологическую линейку. Зарисовывая впечатления дня, София тщательно проставляла дату и время. Середину каждой страницы занимали образы, мысли, высказывания, услышанные от людей или почерпнутые из книг. При этом она довольно часто обращалась к прошлому и будущему, что-то подправляя в ходе событий или предвкушая, как произойдет нечто ожидаемое.

То ли под влиянием дяди, то ли следуя собственным наклонностям, София превращала свои зарисовки в подобие карт. Она сама не сразу это заметила, но они уверенно вели ее сквозь туманную равнину времени, которая в ином случае простиралась бы из ниоткуда в никуда. София обводила сплошными линиями свои собственные высказывания, пунктирными – воспоминания, пожелания. Сопутствующие этому мысли обрамлялись штриховыми линиями – так она фиксировала свои умственные упражнения. Теперь София не просто в точности знала, когда произошло то или иное событие, но и что она в тот момент думала.

Действуя мягким грифелем и кончиками пальцев, она принялась заносить на бумагу события четырнадцатого июня. Сразу появился набросок противных усов Руперта Миддлса. София тут же обвела их жирной чертой, с презрением отгораживая от всего остального.

«Только не это!» – сказала она себе, пытаясь отрешиться от мыслей об ужасах сегодняшнего утра. Она начала рисунок заново – и вскорости обнаружила, что рисует мальчишку из цирка. Схватить выражение его лица, так поразившее Софию, оказалось непросто. Пристальный взгляд темных глаз… беззаботная полуулыбка…

– Да он же чуть не смеялся, – вслух пробормотала она. Посмотрела на альбомную страницу и решила: нет, в жизни он был совсем не таким…

София перевернула страницу, чтобы повторить попытку, а потом стала неторопливо листать блокнот назад, ища рисунок, сделанный в последний день школьного года.

Вот он. Прямо на Софию смотрела средних лет женщина с короткими волнистыми волосами и морщинками смеха в уголках глаз. У нее за спиной, словно защищая, стоял чуть сутуловатый мужчина. Он улыбался, как напроказивший мальчишка. Сколько же раз София рисовала родителей! Она пыталась вообразить их такими, какими они, должно быть, стали теперь. Чуточку постаревшими, капельку потяжелевшими… По ходу дела рисунки становились все подробнее, все живее.

«Но я никогда их не нарисую с натуры, если мы так и не встретимся», – подумалось ей.

Она закрыла альбом и с разочарованным вздохом убрала его в стол.

София тут только заметила, что, пока она трудилась, в комнате начало темнеть. Она посмотрела на часы: почти восемнадцать.

«Что-то долго беседует с миссис Клэй Шадрак…»

Спускаясь по лестнице, она услышала из кабинета его голос – ровный, успокаивающий. У открытой двери девочка замерла на месте, внезапно увидев, что экономка плачет и не скрывает слез.

– Ну не могу я вернуться, господин Элли, – говорила она, и в ее всхлипываниях явственно звучал ужас.

– Знаю, миссис Клэй, знаю. Я вам это говорю только затем, чтобы вы поняли: все очень непросто. Будем надеяться, что Карлтон благополучно раздобудет бумаги. К сожалению, жизнечасы правительственного выпуска достать сложнее. Все это…

– Я без конца слышу лакриму. У меня в ушах звенят ее крики… Я лучше тут нелегально останусь, чем возвращаться! Я не могу! Не могу!..

София нерешительно шагнула вперед:

– Мне очень неловко…

– А нам-то как неловко, София! Мы заставили тебя так долго ждать, – сразу отозвался Шадрак. – Ступай на кухню, мы сейчас подойдем.

Смотрел он виновато и вместе с тем твердо. Миссис Клэй высморкалась в платочек, но глаз так и не подняла.

София побрела прочь по коридору, задаваясь жгучим вопросом: «Что еще за лакрима?..»

4. Сквозь библиотечную дверь

15 июня 1891 года, 7 часов 38 минут

Сейчас Новый Запад переживает Великую эпоху исследований. Путешественники достигают самых удаленных уголков планеты на кораблях, лошадях или пешим ходом. Однако исследования – работа опасная. Многие так никогда и не возвращаются, поэтому большая часть мира остается непознанной. Даже пригодные для изучения места оказываются слишком далекими, и добираются туда лишь самые упорные. Почтовое сообщение не слишком надежно, а кое-где и вовсе отсутствует. Торговые связи налаживаются с трудом и зачастую утрачиваются. Поддерживать постоянные сношения с миром – труд не из легких…

София не держала от Шадрака секретов. Ему и спрашивать не приходилось, что у нее на уме: она и так все рассказывала. И Шадрак всем делился с Софией. Настал момент, когда он осознал, что его рано повзрослевшая племянница обладает зрелостью суждений и способностями, не соответствующими возрасту.

Он знавал студентов-выпускников, гораздо менее успешно справлявшихся с житейскими трудностями. Поэтому он не скрывал от Софии сложности и проблем своей работы ученого-картолога; как результат, во всем Бостоне не найти было тринадцатилетнего подростка, столь же уверенно разбиравшегося в картах. В общем, никаких тайн между этими двоими быть не могло… По крайней мере, так казалось Софии.

На другое утро она застала Шадрака в кабинете. Он что-то писал – яростно и стремительно, так, что трясся стол красного дерева и на нем ходило ходуном пресс-папье. Когда вошла София, Шадрак выпрямился и устало улыбнулся племяннице.

– Миссис Клэй еще здесь? – спросила она.

– Она ушла к себе наверх примерно в час пополуночи.

– Ты, по-моему, совсем не спал…

– Не спал, – коротко отозвался Шадрак. – Кругом все пошлó не так. Да что там, сама почитай. Всюду новости…

Он взял надорванную газету, валявшуюся на столе, и бросил Софии.

Злобой дня, естественно, было закрытие границ и принятие Патриотического плана Руперта Миддлса. Однако задохнуться Софию заставили совсем другие заголовки.

– Карлтон!.. – ахнула София.

«Министра сношений с внешними эпохами, доктора Карлтона Хопиша, нашли сегодня утром в его доме на Маячном холме в тяжелом состоянии. По-видимому, оно явилось следствием поражения нервной системы. Он был обнаружен своей уборщицей, Самантой Педдлфор, описавшей состояние своего нанимателя на тот момент как „ужасающее“.

Судя по всему, доктор Хопиш лишился важнейших мозговых функций. Врачи в городской больнице Бостона полагают, что судить о том, сможет ли доктор Хопиш говорить, слишком рано. Под большим вопросом и его возвращение к обязанностям министра в обозримом будущем.

Учитывая важнейшую роль доктора Хопиша в исполнении только что принятого Патриотического плана, не следует сбрасывать со счетов возможную связь несчастья, постигшего доктора, с решением парламента. В самом деле, некоторые коллеги доктора Хопиша по министерству, равно как и ряд уважаемых парламентариев, уверенно полагают, что случившееся никак нельзя объяснить несчастным случаем. „Мне представляется несомненным, – сказал мистер Гордон Бродгёрдл, член парламента, – что Хопиш пал жертвой откровенного насилия, развязанного чужеземцами, решившими из соображений мести истребить лидеров нации…“».

– Ужас какой! – вырвалось у Софии.

– Воистину, – проводя рукой по волосам, отозвался Шадрак. – Как ни ужасна трагедия Карлтона сама по себе, только представь, как она усилит позиции сторонников Патриотического плана! Наверняка они уже выставили приезжих виновниками всех трех несчастий. – И он покачал головой. – Ну что за кошмарные сутки выдались.

Некоторое время оба молчали. Потом София тихо спросила:

– Но у нас все будет хорошо, правда ведь?

Шадрак вздохнул и протянул ей руку. София взяла ее. Дядя выглядел очень усталым, но явно хотел подбодрить ее.