Журнал Наш Современник №10 (2002) - Журнал Наш Современник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помог случай. В личной библиотеке одного из моих коллег по институту Анатолия Гулютина оказался двухтомник Клюева 1919 года “Песнослов”. Где-то в середине 70-х годов он попал мне в руки. Открыв вторую книгу “Песнослова”, я прочел:
Четыре вдовицы к усопшей пришли.
Крича, бороздили лазурь журавли.
Сентябрь-скопидом в котловин сундуки
С сынком-листодером ссыпал медяки...
Образность и непохожесть этих строчек ни на какие другие поразили меня. Конечно, я немедленно забрал “Песнослов” к себе домой, чтобы читать и перечитывать клюевские стихи. А потом стал выяснять, пишут ли все-таки что-нибудь о поэте и его творчестве в наши дни, и узнал, что в Петрозаводске живет краевед А. К. Грунтов, который печатает статьи о Клюеве в журнале “Север”. Я послал туда на имя Александра Константиновича письмо с накопившимися у меня к тому моменту вопросами о поэте. Он ответил мне, и с тех пор началось наше тесное сотрудничество, продлившееся до последних дней жизни этого замечательного человека.
Летом 1980 года я поехал в Петрозаводск, чтобы повидаться с ним и побывать в клюевских родных местах (тогда я уже знал, что от Петрозаводска до Вытегры, где бывал и жил Клюев, можно добраться по Онежскому озеру всего за три часа). Все это осуществилось, и я вернулся домой, переполненный тем, что увидел и узнал на родине поэта.
Мой восторг “новообращенного” требовал выхода — им непременно надо было с кем-то поделиться. И тут случилось еще одно событие. Я приобрел вышедшие из печати ноты сочинений Свиридова на слова Есенина “Отчалившая Русь” и “Светлый гость”, еще нигде не исполнявшихся. Они вызвали во мне такие эмоции и раздумья, что я, ранее и не помышлявший о прямом обращении к композитору, начал писать ему письмо. Оно было закончено и отправлено в августе или сентябре 1980 года.
Вот это письмо; привожу его здесь (как и каждое из тех моих писем, о которых еще будет речь) по сохранившемуся черновику:
Глубокоуважаемый Георгий Васильевич!
Прежде всего, извините меня, Бога ради, за то, что я отрываю у Вас время. Я долго не решался написать это письмо, однако сейчас мне кажется долее невозможным обойтись без обращения к Вам.
Музыка Ваша, особенно хоровая и вокальная, уже давно стала частью моей жизни. Хотя и звучит это выражение в достаточной степени банально, оно — не фраза. Я убежден, что Ваши сочинения являются идеальным воплощением русской поэзии в пении, драгоценным сплавом русского стиха и русской музыки.
Очень трудно писать об этом, да и нужно ли? Можно ли перевести на язык прозы то настроение, которым проникаешься, когда слушаешь “Петербургские песни” или “Поэму памяти Есенина”, “Пушкинский венок” или “Душа грустит о небесах...”, “Голос из хора” или “Любовь святая”?
Земной поклон Вам — и от меня, и от моей семьи, и от всех моих близких друзей — почитателей Ваших.
Недавно я испытал большую радость, познакомившись с клавирами Ваших новых сочинений на стихи Есенина. Хотя музыкальное образование мое типа “церковно-приходской школы”, разобрать партию для голоса я в состоянии. Впечатление очень сильное — эта музыка уже стала “моей”. И сейчас, когда я пишу эти строки, мне звучит: “Тебе, твоим туманам и овцам на полях несу, как сноп овсяный, я солнце на руках”. С нетерпением жду, когда “Светлый гость” и “Отчалившая Русь” появятся на московских афишах (мы стараемся не пропускать ни одного концерта, где исполняются Ваши сочинения).
Надо сказать, что не меньшее впечатление произвел на меня Ваш выбор стихотворных текстов поэта для этих сочинений. А дело тут вот в чем.
Хотя я работаю в Институте физики высоких давлений АН СССР в области спектроскопии твердого тела, моя большая любовь к русской поэзии — и особенно к поэзии первой трети нашего века — в конце концов привела меня к необходимости изучить по первоисточникам творческое наследие некоторых первоклассных, но полузабытых поэтов того времени. Речь идет о поэзии Клюева, Клычкова и Орешина, т. е. о тех поэтах, в кругу которых начиналась поэтическая деятельность и известность Есенина.
Особенно много я занимаюсь “олонецким баяном” Клюевым (которого, несмотря на все их разногласия, Есенин много раз печатно и публично называл своим учителем). Довелось мне недавно побывать в бывшей Олонецкой губернии — и в ее центре Петрозаводске, и в Вытегре, где Клюев жил в 1918—1922 гг., — повстречаться с энтузиастами-исследователями творчества и биографии Клюева и даже с людьми, которые знали поэта лично. Сейчас в моем собрании есть не только большинство стихов Клюева (известных и малоизвестных), но и его исключительной силы проза, напечатанная в основном в уездной вытегорской газете в 1919 г.
И вот, когда я познакомился со “Светлым гостем” и с “Отчалившей Русью” и пропел (если позволительно сказать “пропел” применительно к моему безголосому “пению”) себе эти циклы, меня поразило, как Ваш выбор стихов Есенина для них и Ваша музыка удивительно высвечивают эту связь творчества учителя и ученика — Клюева и Есенина.
Потом я вспомнил “Деревянную Русь”, “Душа грустит о небесах...”, некоторые песни из “У меня отец крестьянин”, — и я понял, что слышу Клюева в Ваших песнях на стихи Есенина.
Вот один пример. С недавних пор, всякий раз, когда я слушаю “Душа грустит о небесах...”, мне почему-то вспоминается клюевское стихотворение, полный текст которого я не могу не привести здесь же.
Звук ангелу собрат, бесплотному лучу
.
Это стихотворение потрясает своей мощью и самобытностью словесного выражения. В одном из своих интервью Вы говорили о “мощной музе Расула Гамзатова”. Это определение как нельзя более подходит и к поэзии Клюева. Муза Клюева — мощная муза. Не могу удержаться, чтобы не процитировать полностью еще одно его стихотворение.
Задворки Руси — матюги на заборе
.
Но клюевская муза бывала и глубоко лиричной, а в минуты потрясений становилась вопленицей. Ярчайший пример этому — “Плач о Сергее Есенине”, стихотворный цикл, многие из частей которого, пронизанные непоправимостью утраты, исполнены высочайшего трагизма. К сожалению, уже больше 50 лет этот “Плач” не перепечатывался полностью. В клюевский сборник 1977 года из “Библиотеки поэта” вошли лишь небольшие (и далеко не самые характерные) отрывки из него. Надо сказать, что в этот сборник не включены многие лучшие сочинения поэта зрелого стиля (20—30-х годов).
В автобиографической заметке Клюев писал: “...флейта — моя музыка”. Голос флейты в его поэзии не всегда можно различить за мощными голосами органа и “трубной меди”. Но когда эта флейта пела соло, ее мелодия была неповторима:
Плач дитяти через поле и реку
.
Одно из клюевских стихотворений заканчивается строфой:
И взлетит душа алконостом
В голубую млечную медь
Над родным плакучим погостом
Избяные крюки допеть.
Поэту не удалось допеть свои песни на родине. Сбылись его пророческие строки, написанные за шестнадцать лет до смерти:
Над Багдадом по моей кончине
Заширяют ангелы крылами
И помянут пляскою дервиши
Сердце-розу, смятую в Нарыме,
А старуха-критика запишет
В поминанье горестное имя.
Он скончался от сердечного приступа на станции Тайга, в Нарымском крае . Но остались жить его удивительные стихи, его “избяные крюки”, которые Вы уже расслышали (и дали услышать нам) в стихах великого клюевского ученика — Есенина.
У меня есть мечта — услышать когда-нибудь Ваши вокальные сочинения на стихи Клюева, самобытнейшего русского поэта.
Именно поэтому я не мог не написать Вам. Доброго Вам здоровья на долгие годы.
С искренним и глубоким уважением
Субботин Сергей Иванович,
кандидат химических наук.
Конечно, все это было писано в надежде, что Свиридов обязательно прочитает письмо. Но я даже подумать не мог, что он, человек, живущий предельно насыщенной творческой жизнью, в которой, без сомнения, на счету каждая минута, станет на него отвечать.
Как говаривали в старину, судьба распорядилась иначе.
Вечером 20 ноября 1980 года, придя с работы, я увидел в почтовом ящике конверт. Взяв его в руки и взглянув на обратный адрес, я буквально остолбенел, потому что там стояло: “Г. В. Свиридов 123056 Москва, Б. Грузинская, 36, к. 57”. На листке бумаги, вынутом из конверта, было написано:
Москва — Ново-Дарьино
14 ноября 1980 г.
Многоуважаемый Сергей Иванович!
Ваше письмо произвело на меня исключительно большое впечатление. Я много раз перечитывал его, читал своим близким.
Какое счастье, что на свете (у нас, в России) существуют подобные Вам, редкие люди, живущие столь глубокой внутренней жизнью. Присланные Вами стихотворения Н. А. Клюева — изумительны, я их не знал.
