Записки дивеевской послушницы - Ольга Иженякова

Кредитная карта России

Берите, деточка, кредит, берите.

Вы за него нам свободу дадите,

Материнство отдадите, жизнь отдадите,

Берите, деточка, кредит, берите.

Видите, у нас все не зря.

На месте пиццерии убили царя,

Витрины большие из стекла,

Здесь бойня была и кровь текла.

Место, глядите, святое.

Согласитесь, пицца того стоит…

А здесь в бутике-подвале

Десять лет попов убивали,

Город у нас и впрямь красивый,

Очень богатый и счастливый,

Фонтаны бьют, свадьбы играют,

А рядом нищие умирают.

Ну что они? День вчерашний,

Зато все чисто и не страшно.

Вот институты наперебой —

Этот дешевый, тот дорогой.

За час можно купить права водительские,

За час оформить кредит потребительский.

Берите, деточка, кредит, берите…

Я много езжу по стране. Как во сне мелькают Санкт-Петербург, Петрозаводск, Белгород, Уфа, Стерлитамак, Кисловодск, Минеральные Воды, Пятигорск, Калуга, Муром, Нижний Новгород, Саратов, Рязань, Тверь, Екатеринбург, Нижний Тагил, Курган, Тюмень, Новосибирск, Новокузнецк, Челябинск, Чебоксары… Вся новейшая история России в моем блокноте, а есть еще многочисленные диктофонные записи и фотографии, без них работа журналиста в наше время немыслима. Но, странное дело, когда дома я все это просматриваю и прослушиваю, то думаю о том, что осталось, так сказать, за кадром. Память сама разделяет события на главное и все остальное, и потом я просто вспоминаю. И вполне естественно, что в некоторые города хочется еще приехать, а о других — забыть навсегда. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Я же с некоторых пор верю в другое: «Просите, и дано вам будет», так вот, я молюсь, чтобы никогда больше не пришлось мне посещать Новокузнецк — город-колонию, похожий на страшный сон, после которого батюшки рекомендуют лечиться крещенской водой.

Этот город не похож ни на один из виденных мною ранее. В нем страшно все: непрозрачный воздух, младенцы с морщинами вокруг глаз… улицы, лет двадцать, а может, и больше не видевшие ремонта, речка Аба с резким неприятным запахом и бархатно-черной водой: зачерпнешь — и руки надо мыть с мылом долго-долго, потому что обычной влажной салфеткой грязь не вытрешь. В магазинах цены выше московских, а зарплата в двадцать тысяч рублей считается «ну очень хорошей». В городе самые малочисленные диаспоры — кавказская и еврейская, то есть их почти нет.

Местные писатели разбиты на два союза — традиционный и Союз писателей Южного Кузбасса. Мира между ними нет. И тем не менее Новокузнецк почему-то претендует на звание города литературы.

Общаюсь с местными литераторами и не могу понять, почему? Сугубо на литературный труд здесь прожить невозможно, поэты и писатели работают на шахтах и в металлургической промышленности, параллельно еще где-то подрабатывают, у каждого по два-три кредита. Спрашиваю: «На что кредит брали?» Отвечают «На жизнь». В настоящее время люди берут кредиты на кабальных условиях, чтобы просто съездить в отпуск или подлечиться, или купить теплую одежду: без шубы в Сибири не перезимовать. В городе много онкобольных.

Первое, что меня поразило — лица людей. Я никогда не видела, чтобы у мужчин были обведены глаза. Оказывается, это угольная пыль. От ежедневного монотонного труда в подземелье она оседает на веки и не смывается годами, а может и вообще никогда. У шахтеров взгляды мучеников. Сами о себе говорят, что живут хорошо, «вон, в соседних областях, говорят, совсем работы нет, люди спиваются».

Главная достопримечательность города — музей Достоевского. В местной церкви венчались Федор Михайлович и Мария Дмитриевна. История любви писателя в новокузецкой интерпретации выглядит убого и даже нелепо. В деревянном домике на краю города собраны старинные вещи разных времен и народов, на стенах ксерокопии писем. Ни одной личной вещи писателя нет и в помине, что немудрено: он побывал здесь трижды, в общей сложности — двадцать два дня. Если учесть, что в те времена не существовало скоростного транспорта, и, соответственно, Достоевский вынужден был останавливаться на всех крупных станциях подолгу — в Тюмени, в Омске, в Новосибирске и так далее, — то эти города могут открыть такие же музеи.

В главном книжном магазине Новокузнецка спрос на классику нулевой. Продавщицы объясняют это каникулами. А вот в учебное время года спрос традиционно возрастает на все, что предписано учебной программой. «И Достоевский там есть», — заверили меня.

Мы идем по улице. Мой знакомый поэт Дмитрий Хоботнев, уроженец этого города, рассказывает, что Новокузнецк криминализован до невозможности, вечерами на улице гулять не принято, да и не хочется. А в это время мимо нас проносят женщину на носилках: с сердцем стало плохо, она, как и я, здесь впервые.

Новосибирск — в самом деле город науки.

Здесь все проникнуто книжной культурой. В книжных магазинах многолюдно, много иностранцев, которые приобретают литературу в больших количествах, в том числе и на других языках. Продавщица поясняет, что за рубежом книги в твердой обложке и таком же переплете стоят дорого. Не каждый может себе позволить купить, скажем, собрание сочинений Гюго, а тут, пожалуйста, за семьдесят три доллара все творчество знаменитого француза в обложке с золотым тиснением!

Город богатый, но зарплаты в сфере образования, науки и культуры смехотворны, гонорары за статьи в областных СМИ ничтожны; например, за стихотворение на первой полосе платят двадцать рублей. За эту сумму в Новосибирске можно купить кедровую шишку, которые продают бабушки возле железнодорожного вокзала. На каждом углу банки предлагают кредиты. Даже в аэропорту перед самой взлетной полосой, когда уже пройден досмотр, бойкие юноши настойчиво советуют оформить кредитные карты. Они доверчиво улыбаются и почти интимным шепотом спрашивают вас о месте проживания, зарплате, членах семьи, наличии автомобиля… Создается впечатление, будто просто собирают информацию о людях. Для чего? Зачем?

Тюмень — город не просто богатый, а очень богатый. Но только для тех, кто приближен к бюджетному пирогу. Эти люди мелькают на экранах, издают килограммовые книги и преподают в местном университете. Остальных принято не замечать. Книги, изданные на бюджетные деньги по блату, красотой слова, как правило, не отличаются. Открываю наугад детскую книжку и читаю, как Мечта говорит девочке: «А теперь пойдем реализовываться вместе». Представила, читаю ребенку это чудное слово «реализовываться». Если в прежние времена тюменские журналисты представляли, как правило, оппозицию, то теперь в поисках заработков весь пыл сошел на нет. Свет в окошке — мой бывший коллега по «Комсомольской правде» Виктор Егоров. Он создал сайт под названием «Цветной бульвар», где просто рассказывает о жизни города и области, как она есть. Успех у него огромный. Люди давно устали от однообразных СМИ, где в каждом номере по 4–5 фотографий губернатора и свиты с описанием их грандиозных достижений за счет налогоплательщиков. Что в Тюмени действительно стоит посетить — это храмы, места молитвенных подвигов священников, чутких, внимательных и в высшей степени тактичных. Куда бы меня жизнь ни забрасывала и в каких бы обстоятельствах я ни оказывалась, я всегда сумею отличить выпускника тобольской духовной семинарии от любой другой. Впрочем, не только я, но и многие из тех, кому известна духовная школа Сибири. В Свято-Троицком мужском монастыре хранятся мощи Филофея Лещинского, обратившего в православную веру коренные народы — ханты и манси. Волею судьбы я с сыном принимала участие в прославлении святого и перенесении его мощей в монастырь из Вознесенско-Георгиевского храма, где их под полом прятали от советской власти. Это было неописуемо. Тишина, тысячи зажженных свечей, легкий ветерок и молитва на одном дыхании. Даже мой непоседа сын, и тот вел себя тихо. Впрочем, в ответственный момент он меня удивил, подошел к раке и голову наклонил и шепчет: «Филофей, ну, пожалуйста, сделай так, чтобы у меня по английскому вышла тройка и не надо было в каникулы в школу ходить». Я ребенка одернула. Меня кто-то поправил, мол, он же с верой просит. В тот же день сын пошел сдавать английский, и ему за четверть поставили четыре…

Три часа езды от Тюмени, и перед вами село Покровское — родина Григория Распутина. Лично я здесь была несколько раз. Это особенное место, его надо понять. С одной стороны, все просто — заплатил за билет, сходил в музей, поставленный в огороде на месте дома, снесенного большевиками.

Когда-то я брала интервью в соседнем районе у одной долгожительницы; гляжу, в избе вдоль стены лежит бревно, хорошо отполированное, покрытое лаком. Естественно, интересуюсь: что это? Оказывается, бревно — часть дома Григория Распутина. Когда большевики постановили разобрать дом, односельчане тут же по бревнышку растащили, и правильно сделали, потому что решено было распутинское гнездо сжечь. А люди спасенные бревна хранили, полировали и утверждали, что они удачу приносят, потому как от дома мученика. Говорят, что перед тем, как податься в Москву, Григорий принял на себя подвиг юродства. Помнится, я тогда у женщины спрашивала, знала ли она Распутина, она отвечала, что сама-то нет, а вот ее мать знакома была с ним, рассказывала, суровый был мужик, не улыбался, песен-шуток всяких не любил, лук ел как яблоки.