Литературная Газета 6495 ( № 22 2015) - Литературка Литературная Газета

Кстати, Веллер-прозаик вполне мог бы стать объектом поношений Веллера-филолога. Ибо легко нарушает все табу своего двойника – скажем, на dirty fiction или обсценную лексику:

«Крахмальный халат распахивается и летит в сторону. Ничего красивее и сумасшедшее голой Маши невозможно себе вообразить. Она остаётся в белой шапочке на вороной гриве, и густой треугольник в низу смуглого литого живота у неё тоже вороной… Округлые массивы её ягодиц перекатываются в движении. Она нарочно расставляет ноги, цокая каблучками, туфли на каблуках удлиняют её ноги, мускулистые, крепкие, прямые, и между ног сзади нам виден чёрный курчавый островок…

– Ой, Машенька… какая у тебя смуглая, горячая, узкая, красивая…» («Самовар»).

Обрываю цитату на полуслове: хватит Рос­комнадзор гневить.

И последнее – практически любой текст М.В. испорчен разудалым, цыганочка с выходом, слогом:

«Их аристократическим происхождением можно, пардон, подтереться». («Любовь и страсть»).

Предвижу стандартные возражения: про тиражи и переиздания, про перманентный восторг читателей, про «Легенды Невского проспекта» и «Байки скорой помощи», ставшие бестселлерами… Тиражи и аплодисменты – ей-богу, не лучший аргумент. Они говорят не столько о талантах, сколько об умении навязать себя публике. Тому в истории мы тьму примеров слышим: хоть Бенедиктов с Булгариным, хоть Донцова с Акуниным. Прав был непопулярный ныне Чаадаев: «Болезнь одна лишь заразительна, здоровье не заразительно; то же самое с заблуждением и истиной». А у бест­селлеров, по слову Веллера-филолога, есть одно отличительное свойство: они легко читаются, но про прочтении в голове ничего не остаётся.

Уж коли графа Монте-Кристо из тебя не вышло, впору переквалифицироваться в управдомы…

ГУРУ

…но не таков наш герой. Он предпочёл скромно переквалифицироваться в философы.

К несчастью, поэт в России больше, чем поэт. Потому всяк отечественный литератор, от Достоевского до Лимонова, рано или поздно осваивал профессию проповедника. Сколько помню, есть единственное похвальное исключение из общего правила – Николай Гумилёв, который писал жене: «Аня, если я начну пасти народы, убей меня!»

Учительствовать Веллер начал давненько. «Майор Звягин», вполне по профессору Преображенскому, под завязку набит рекомендациями космического масштаба и космической же глупости. Но житейских советов в жанре self-help Михаилу Иосифовичу показалось катастрофически мало. Красть – так миллион, любить – так королеву, рассуждать – так о Большом взрыве, энергетических полях, энтропии и сингулярности.

Необходимое лирическое отступление. Выпускнику филфака позволительно толковать о мироздании лишь в одном случае: жарким июльским вечером, нащупывая застёжку лифчика на спине подруги. Во всех остальных ситуациях такого рода резонёрство выглядит комично. Тем паче философия в её классическом изводе приказала долго жить. Всеобъемлющие учения создавали наши предки, ибо их мироздание особой сложностью не отличалось: Земля стояла на трёх китах, небесная твердь была хрустальной, а псоглавцы за пределами ойкумены крестились кукишем. После Великой французской революции представления о Вселенной и человеке начали меняться, будто картинки в калейдоскопе. «Традиционные понятия философии стали обнаруживать свою бессодержательность… Философия больше не внушала доверия к своим способностям достичь обещанной цели: дать людям доступные формализации модели какого бы то ни было понимания», – писала С. Зонтаг.

Выдумывать теории глобального свойства в постфилософскую эпоху могут либо сектанты, либо дилетанты. Тем не менее Веллер-гуру уверен в своей непогрешимости: «Вы меня извините, в современной России не существует философии, кроме, простите великодушно, моего энергоэволюционизма» (Интервью «Независимой газете», 29 мая 2008 г.). Право, не знаю, чего тут больше – сектантской мегаломании или дилетантского апломба…

Пересказывать постулаты энергоэволюционизма, пожалуй, не стану. Во-первых, трактатами М.В. забиты все полки в книжных магазинах: «Всеобщая теория всего», «Всё о жизни», «Человек и система», «Социология энергоэволюционизма», «Психология энергоэволюционизма», «Эстетика энергоэволюционизма» и проч. Если не боитесь неизбежного морального вреда – милости прошу припасть к первоисточникам. Во-вторых, пёстрый коллаж из обрывков Шопенгауэра, Спенсера и Оствальда, Тейяра де Шардена и Шпенглера вряд ли заслуживает пересказа. Во всяком случае, в учёном мире проповеди Веллера до сего дня снискали всего один отклик – язвительную статью доктора философских наук, зампреда научного совета РАН Д. Дубровского. Не хотите ли ознакомиться с экспертным заключением?

«Нетрудно увидеть, что перед нами некая смесь банальностей, общих мест с теоретически неясными, некорректными утверждениями… Чтобы эти расхожие слова и выражаемые с их помощью онтологические утверждения обрели определённый философский смысл, они должны получить, по крайней мере, гносеологическое обоснование. О необходимости такого обоснования и о том, как это делается, наш автор не слыхал… Для тех, кто серьёзно изучал философию, очевидно, что перед нами дилетантские, маловразумительные повторения пройденного, представленные местами в эпатажном виде… Может быть, М. Веллер действительно писатель (я не читал его произведений), но к философии он имеет весьма отдалённое отношение… Он верит, что, придумав пару хлипких силлогизмов, он постиг сущность человека и мира».

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

Приведём всё сказанное к одному знаменателю.

Веллер – феномен отнюдь не литературный и уж тем более не философский, но экономический. Живое подтверждение расхожей истины: в постиндустриальном обществе 70 процентов цены товара составляет бренд.

«Что главное? – имидж. Какой? – у которого высокий рейтинг. А без паблисити – хоть шуйзом об тэйбл, хоть тэйблом об фэйс» («Ящик для писателя»).

Непримиримый борец с засильем имиджей и паблисити, М.В., опять-таки по профессору Преображенскому, должен лупить себя по затылку: медийный персонаж, гомункул из телевизионной реторты, созданный посредственностями для посредственностей… И тут хоть шуйзом об фэйс, хоть тэйблом по тому же месту. «После смерти писатели попадают в телевизор», – горько усмехнулся Г. Садулаев.

Михаил Иосифович! А может, всё-таки, в управдомы?

Теги: литературный процесс , критика

Как это будет по-русски?

В Оренбурге подвели итоги Открытого евразийского конкурса на лучший художественный перевод. Возможность попробовать свои силы на литературном поприще, передать мысли и чувства зарубежного автора на русском языке предоставляется всем желающим уже двенадцатый год подряд. Оренбургское региональное отделение Союза переводчиков России и местный культурный фонд "Евразия" придумали конкурс, который, едва появившись в интернете, сразу же привлёк внимание любителей иностранных языков от мала до велика. Двенадцать лет назад он смело перешагнул границы России. Вскоре к названию добавилась приставка «евразийский», ведь кроме участников из самых разных уголков страны, на конкурс приходили работы из Средней Азии и дальнего европейского зарубежья, а однажды приз отправился победителю в Аргентину.

Два обязательных задания - отрывок прозы и стихотворное произведение на одном из семи иностранных языков – члены жюри подбирают из непереводившихся ранее произведений маститых авторов, ловко комбинируя страны: немецкие тексты – из Австрии и Германии, французские – из Бельгии и Швейцарии, английские – могут быть даже из Австралии. Предпочтение отдаётся авторам тех государств, чьи посольства в России считают необходимым поддержать такой конкурс, «подкинув» в подарочный фонд что-то из своих книжных запасов. Обязательный перевод стихотворения – уловка жюри, которая позволяет сдержать вал конкурсных работ: перевести поэзию решится не каждый. Ведь члены жюри – лингвисты из оренбургских университетов, известные литераторы – двенадцать лет безропотно и совершенно безвозмездно читают поток работ, сравнивают, оценивают[?] При этом они до момента оглашения имён победителей даже не догадываются об авторстве переводов – работы на конкурс приходят под шифрами. Не потому ли так легко решиться попробовать свои силы школьнику и академику, профессиональному переводчику и домохозяйке, студенту и инженеру, замахнуться если уж не на Вильяма нашего Шекспира, то хотя бы на нобелевского лауреата Гюнтера Грасса или обладателя Гонкуровской премии Жозефа Кесселя?