Медовый траур - Франк Тилье

Снова бегут секунды… В надежде услышать голоса, в надежде, что не придется уходить под воду в одиночестве.

Все, у меня уже нет выбора – скоро пузырьки иссякнут. Вперед!

Когда я упал лицом в воду и первый раз вдохнул из баллона, в горле пересохло, меня скрутил страх – тот самый страх замкнутого пространства, который называют клаустрофобией, он лишает воздуха и сотрясает все чувства. Ночное погружение – это погружение в глубины самого себя, в опасный мир, населенный демонами и чудовищами.

Я совсем спятил. У меня с собой никакого оружия, кроме ножа. Так можно и жизнью поплатиться.

Десять метров. Черно наверху, черно внизу. Барабанная перегородка вдавливается во внутреннее ухо. Больно… Маневр Вальсальвы: рот закрыт, нос зажат, зажмуриться и выдохнуть.

Безмолвие… Нарушь безмолвие. Дыши… Сфокусируй внимание на танце пузырьков, на гуле крови, наполняющей твои артерии… Дно… Цель – достигнуть дна… Преодолеть эту смертельно опасную слабость. Найти источник жизни.

Западня. Ты подумал про западню? Впереди, позади. На меня могут напасть откуда угодно. В любую секунду. Взмах лезвия. Шланг перерезан. Смерть.

Двадцать метров. Светлячок. Светлячок в огромном враждебном небе. Глыбы воды стараются раздавить меня, размолоть, стереть в порошок. Маска давит на лицо, высасывает глаза. Все мои органы сжимаются. Легкие, пищевод, желудок.

Меня тошнит, сейчас вырвет. Я спускался слишком быстро. По правилам – пятнадцать метров в минуту. Не больше. Не больше, иначе сдохнешь, взорвешься… Безмолвие… Нарушь безмолвие… Бегут пузырьки. Течет кровь. Стучит сердце.

Сколько еще спускаться? Сколько? Где я? У меня поменялись местами понятия верха и низа… Пузырьки, смотри на пузырьки. Они поднимаются, значит ты опускаешься. Клаустрофобия. Холод глубин сковывает мышцы, превращает плоть в камень. В ушах гудит, кровь заполняет полости… Дыши. Дыши. Пятью восемь – сорок. Шестью восемь – сорок восемь. Девятью восемь… Восемьдесят… Нет… Семьдесят… семьдесят два. Страх, смерть, боль. Смех. Металл… Элоиза. Я люблю тебя, я люблю тебя… Франк… Франк Шарко, комиссар полиции. Шарк, акула. Акула живет в воде… Вдох… Я живу в воде… Выдох… Комар, хоботок, укус… Вдох… Темно внутри, темно снаружи. Выдох…

Передо мной мелькнула белая ступня. Шум, мгновенная вспышка ужаса. Потом вся нога. Сердечный ритм ускорился втрое. Шестьдесят, сто двадцать, сто восемьдесят… Паника. Я задыхаюсь. Воздух, дайте воздуха! Как надо дышать? Воздуха!.. Рот! Вдохни ртом, выдохни через нос… Еще раз. И все сначала… Слушай свое сердце… тук-тук… тук-тук… тук-тук… Вдох-выдох, вдох-выдох… вдох… выдох… Вот так… Дыши глубоко. Ты еще жив.

Человек в гидрокостюме лежал внизу, подо мной, его конечности были опутаны толстой веревкой, пропущенной через приваренные к стенке карабины. Я видел его лишь мгновениями, когда на него попадал свет моего фонаря. Теперь Тиссеран дышал непрерывно, выпуская серебристые цепочки пузырьков.

Рядом с ним два баллона с кислородом, два источника жизни, от которых змеился шланг.

В луче «маглайта» выкатившиеся из орбит глаза с кровавыми прожилками. В них ужас умирающего животного. Охваченный паникой человек трясет головой, извивается, стараясь сбросить путы. У него сорвался клапан, послышалось нечто вроде сдавленного рычания. Вода с бешеной скоростью хлынула ему в рот, будто плотину прорвало.

Я задержал дыхание, зажал ему подбородок – давай, глотни моего воздуха. Он укусил мой октопус, попытался вывернуться. Дыши, твою мать, или подохнешь! Выбора нет. Кулаком в висок. Оглушенный, он делает большой глоток воздуха. Ну вот. Успокойся…

Теперь моя очередь… Я дышу. Его очередь… Моя очередь… Его очередь…

Перерезаю веревки, они лопаются… Руки и ноги я ему не развязываю: освободившись, он попытается меня утопить.

Его очередь… Моя очередь… Вдох-выдох. Ты должен жить, слышишь? Живи! Его очередь… Глотай воздух! Глотай! Хлебни этой блядской жизни! Обхватываю его под мышками и энергично двигаю ластами. Чувствую сильное сопротивление, что-то мешает. Странно. Что его удерживает? Последний рывок – и мы отделяемся от дна.

И тут он скрывается за пузырьками. Он выпускает их сотнями, он так отчаянно вопит, что, кажется, пробивает стены безмолвия. Он отказывается от кислорода, взгляд мечется под маской. Вниз. Он смотрит вниз.

Направляю туда фонарь. Луч становится оранжевым. Смесь желтого и красного. Желтый свет моего фонаря, красный цвет его крови. Кровь течет из его левой ноги. Хлещет.

На раздумья времени уже нет! Надо рвануть! Рвануть вверх! Скорее! Как можно скорее! Забыть про ступени декомпрессии! Тридцать метров… Сейчас накопившийся в его теле азот устремится в артерии. В сердце будут разбухать пузырьки. Легкие могут взорваться. Но выбирать не приходится – или это, или жаркая ласка кровотечения… Что до меня, я рискую не меньше. Азот никого не щадит…

Работаю ногами так, что едва не рвутся сухожилия. Все мои органы взывают о помощи, легкие горят, мозг в черепной коробке расширяется. Диафрагма сокращается. Дышать невозможно… Кислорода! Вдох! Вдох! Не могу!.. Остановка дыхания. Еще десять метров… Тиссеран потерял сознание, наглотавшись воды.

Нестерпимая боль в ушах. Барабанные перепонки вот-вот лопнут…

Свет наверху. Скрещенные лучи, живые, подвижные… Невнятные голоса… Теперь крики… Поверхность воды прорвана… У меня кружится голова… Все словно отдаляется.

А потом… больше ничего…

Глаза открыты. Там, в тумане, расплывчато, окаменевшие лица, испуганные взгляды. У меня на лице кислородная маска. Сколько времени я был без сознания? Вокруг мел. Карьер…

Встаю, слегка оглушенный. Рядом со мной неподвижный Тиссеран. К его груди присосались электроды. Гидрокостюм разрезан. Электрический разряд, тело выгибается дугой… Все кончено.

День встает над лужей крови.

Солнечные лучи падают на пористый камень – он медленно впитывает красную змею, обвившую безжизненное тело…

Глава восьмая

Если бы сейчас обрушились потоки воды, если бы поднялся ураган, если бы он с корнем выворачивал деревья и срывал крыши с домов, если бы в воздухе кружило разъяренное чудище – торнадо, циклон, – возможно, я почувствовал бы свое единство с этой формой мятежа, возможно, моя ярость нашла бы выход, а не теснилась бы внутри, сотрясая мою плоть.

Санитары на фоне мелового миража засовывали труп в зловещий мешок, левая рука со сведенными судорогой пальцами еще торчала наружу. Ужас не отпускал Тиссерана до самой смерти, этой страшной смерти, сомкнувшей под толщей воды исполинскую белую челюсть.

Кровотечение вызвала струна для резки масла, обмотанная вокруг его бедра под гидрокостюмом. Невидимая, она была пропущена через крохотные дырочки в неопрене[9] и прикреплена к решетке на дне колодца. Чудовищная выдумка – как только мы начали подниматься, проволочка перерезала бедренную артерию.

Об этом, должно быть, мученик и хотел мне сказать, исходя предсмертным криком…

Вдали два полных черной ярости лица, два лица мрачнее тучи – даже восходящее солнце не заставит их просветлеть. Это Леклерк и Дель Пьеро, разбуженные самым жестоким образом. Окружной комиссар разорался, даже еще не добравшись до меня:

– Ты выдернул меня из постели и скинул на руки труп – изволь теперь внятно объяснить, что произошло!

Ситуация и впрямь могла сбить с толку кого угодно. Когда мы расставались накануне, я был почти сдувшийся, как проколотая шина, а сегодня оказался за шестьдесят километров от кабинета Леклерка, среди каменного хаоса, и только что поднялся из глубин, куда нырял за типом, чью жизнь, несомненно, сам и оборвал.

Дель Пьеро, стоявшая слева от Мартена, одернула свой безупречный пиджак. Ее тоже вытащили из постели и тоже спешно вызвали, но она нашла время подрисовать черные глаза и скрутить в тугой узел рыжие волосы. Красота и порядок.

Я стал рассказывать с самого начала… Послание, вырезанное на церковной колонне… Поездка к Полю Лежандру… «Тимпан Блудницы»… Совмещение частей шифра, которое привело меня в Шом-ан-Бри… А потом сюда, к бездне с черными водами.

– Вы говорите, вторую половину шифра украли? То есть у нас не осталось никаких следов?

У комиссарши особый дар – ударить по больному месту со стервозным шиком.

– Не повезло… – ответил я, даже не пытаясь скрыть, что устал до предела. – Оказался в неподходящем месте… в неудачное время…

– Вот потому и необходимо выезжать с группой. Для чего, по-вашему, существуют правила?

– Но…

– Вы позволите? – задал ей риторический вопрос Леклерк, отводя меня в сторонку.

Дель Пьеро демонстративно отвернулась и щелкнула зажигалкой.

– Послушай, Шарк, – начал окружной комиссар. – Сделаем так, как обычно делают в подобных ситуациях. Поедешь с нами на Орфевр, запишем твои показания и попробуем разгрести эту кучу дерьма.