Гостиница - Владимир Васильев (Ташкент)

«Король-Олень… — подумалось ей, — может быть, это заколдованный принц?..»

Красивая сказка. Только она давно уже разучилась принимать всерьез такие сказки. В жизни заколдованных принцев заменяют зачуханные мужья… Впрочем, когда-то и они казались принцами…

А Олень все бежал за ней по берегу и трубил, призывая ее.

«Зов плоти…» — подумалось Женщине, ибо эта Плоть во всей своей романтичной, дикой красоте летела вдоль реки и взывала к ней.

И зов этот не был ей безразличен. Напротив, что-то в Женщине резонировало с ним, заставляя сердце биться учащенней и вынуждая неосознанно подгребать к берегу… Она вдруг увидела себя Оленихой, летящей рядом со своим Оленем по мягкой зеленой траве, полной дурманящих весенних ароматов, воспламеняющих в каждой клеточке ее стремительной молодой плоти жажду любви… И это было прекрасно!..

Когда Женщина это представила, Олень вдруг взлетел в воздух и, описав красивую дугу над водой, нырнул в реку, вызвав фонтаны брызг и нервную дрожь разбегающихся в страхе и смущении волн.

— Глупенький ты мой, — растроганно прошептала Женщина и поплыла к Оленю. Он тоже плыл к ней, но она не знала, хорошо ли плавают олени, и потому боялась, как бы он не утонул.

Женщина плыла по течению на мелководье, где бы он мог почувствовать твердое дно под копытами. А Олень, нырнувший впереди нее, греб навстречу против течения.

Он уже стоял на дне, перегораживая течение, когда она достигла его и, ухватившись руками за рога и шею, чтобы не снесло, взобралась, вернее, всплыла, несомая течением, на оленью спину и сжала его бока ногами.

Даже в воде ощущалась теплота его тела, и нервная дрожь, пробегавшая по мышцам, еще не остывшим от бега, передавалась ей. Женщина крепче обняла Оленя руками за шею и ногами за круп, ощущая его желание и нетерпение.

— Глупенький мой король, — прошептала она неожиданно низким голосом, — мы же такие разные!.. Я не Олениха, а Женщина и не могу быть твоей королевой. — И поняла, что искренне жалеет об этом факте.

А Олень, словно почуяв ее состояние, задрожал еще сильнее и направился к берегу с драгоценной ношей на спине. Он явно желал отобрать ее у реки. Но Женщина помнила ощущение дискомфорта, испытанное ею на берегу и соскользнула с его спины в воду.

— Подожди, милый, — бормотала она, оглаживая его шерсть, — посмотри, как здесь хорошо — чисто и прохладно… Никаких слепней, комаров и противных колючек. Давай, я помою тебя, и ты будешь чистенький и новенький, как олененок…

Она запустила пальцы в его шерсть, добираясь до кожи и действуя ногтями, как скребком. Она обмывала его с нежностью и тщанием, словно младенца. Хотя в те незапамятные времена, когда ей приходилось купать младенцев, помнится, при подобной процедуре она не испытывала такого волнения…

Нравилось ли это ему? Ей казалось, что нравилось. Во всяком случае, он не делал попыток уклониться.

А Женщина закрыла глаза — так ей вдруг захотелось — продолжая свое действо на ощупь. И осязание стало творить с ней нечто невообразимое. Трудно было понять, что происходит с ее ощущениями — не то она почувствовала себя Оленихой, прижавшейся боком к своему нетерпеливому Оленю, не то Оленя вдруг ощутила своим юным мужем, млеющим под ее ласками… И ей совсем не хотелось открывать глаза и разрушать странную иллюзию. Женщине казалось, что исчезли и река, и берег, а ее подхватил раскаленный язык пламени, от которого было почему-то не больно, а если и больно, то боль эта дарила наслаждение. Она сгорала, будучи не то Женщиной, не то Оленихой, и не думала о том, что, сгорев, может превратиться в пепел. Она ощущала, как сгорая, превращается в свет…

…Может быть, когда превращаешься в свет, просто не замечаешь пепла? Пепел обнаруживается позже, когда свет уже улетел…

…Открыв глаза, Женщина обнаружила себя лежащей на траве. Нет, трава была совсем не колкой, а напротив — очень даже нежной и лежать на ней было приятно. Она повела рукой за головой и нащупала тонкую оленью ногу. Тогда, изогнувшись, Женщина запрокинула голову и увидела красавца-оленя, горделиво воздевшего над ней голову. В глазах его еще пылал огонь, но светилась и нежность, которая делала огонь таким добрым…

Олень возвышался над ней, как памятник самому себе. В его позе победителя было что-то карикатурное, несмотря на очевидную красоту. И женщина рассмеялась. А рассмеявшись, сгруппировалась и легко поднялась на ноги, хотя на мгновение ей показалось, что Земля вращается чуть быстрее, чем обычно, отчего она не очень твердо держится на ногах. Но чувствовала она себя прекрасно и смеялась от души.

Олень непонимающе покосился на нее громадным глазом, и она ласкающе провела рукой по его морде.

— Ах ты, мой Король-победитель, — вздохнула Женщина, отсмеявшись. — Я не знаю, что это было со мной — сон, обморок или сказочное превращение… Это было прекрасно… Но неужели ты полагаешь, что таким образом можно покорить меня? Что этого достаточно, чтобы я стала твоей Королевой?.. Мне понравилась твоя сказка, но, как видишь, она оказалась бессильной превратить меня в олениху… Может быть, я даже жалею об этом…

Она посмотрела на реку и ощутила ее чарующую глубину. Непрерывность течения наполняла душу покоем и уверенностью в следующем мгновении.

А Женщина хотела покоя. Не потому, что устала пылать, а от ощущения, что вспышка, взрыв, пылание не могут быть способом существования. Мгновеньем, переходным состоянием — да, вполне, но не способом существования. А течение, казалось, именно для этого и приспособлено — оно вечно и неизменно. По крайней мере, таковым представляется…

Что может противопоставить ему Олень, слоняющийся по лесным чащобам?.. Только мгновения…

Женщина прижала оленью морду к своей груди, потом поцеловала его и, еще раз вздохнув, шепнула:

— Я буду помнить тебя, Король-Олень… — и бросилась в поток. А он, как будто только и ждал ее, подхватил и повлек в дали-дальние… Он — поток?.. Или она — река?..

Эта альтернатива имела значение не очень долго — пока не утих окончательно пламень внутри, сначала превратившись в маленький мечтательный уголечек сожаления и грусти, а потом — в зыбкую тень. Впрочем, долго или недолго — определение весьма расплывчатое. Какова мера долготы — мгновения, жизни?..

Женщина чувствовала, что именно в этом аспекте мира произошли какие-то изменения — то она отсчитывала время с четкостью метронома, то совершенно теряла ощущение его.

Она плыла, лежа на спине, и смотрела на небо, плавно менявшее звездную черноту на голубизну и обратно. В этой смене красок, неповторимых в оттенках, но неизменных в основных тонах, была такая же красота и очарование постоянства, как в течении реки, частью которой Женщина себя ощущала.