Харон - Игорь Николаевъ

Мужчины были в меру сдержаны, в меру раскованы и безупречно галантны, женщины очаровательны и веселы. Ютта поделилась рецептом своего божественного ужина, а Иван украдкой перевел дух. Все в порядке.

Приближалась кульминация – поздравление Его Величества в девять вечера. По давней традиции Новый Год в России являлся достаточно обыденным календарным днем. Административно-плановый и финансовый периоды заканчивались в феврале, двадцать второго, а на следующий день, в годовщину Акта император подводил итоги ушедшего года, рассказывая о достижениях и умеренно печалясь о неудачах, делясь с подданными планами и намерениями Империи. Традиция пошла еще с Ольги, поначалу поздравление печаталось в ежедневных газетах, затем переместилось на радио, а в последние годы проникло и на телевидение. Обычно обращение было недолгим, минут на пять-семь, и эту речь полагалось слушать стоя, с шампанским наготове. Конечно, стоять предписывалось только мужчинам.

Иван включил телевизор, то есть, не телевизор, а визограф или просто «новостник», так это здесь называлось. Покрутил диск настройки, уходя с американских «World News», по которым вечерами оттачивал свой английский. Петроградская волна, самое то, до заветного момента оставалась всего пара минут.

Ютта достаточно хорошо владела русским, но политические речи ее совершенно не интересовали. Константин Второй внушительно говорил, слегка покачивая кистью правой руки в такт словам, как дирижер, выделяющий наиболее значимые вещи. Лимасов хранил суровое молчание, как и подобает верноподданному в присутствии самодержца, пусть оный присутствует в образе электронов на прозрачном экране. Анна так же встала и слегка прижалась к спутнику, на самой грани приличий, чуть склонив голову на мощное плечо Гордея. Ютта пообещала себе обязательно познакомиться ближе с черноволосой красавицей, сотканной из тайн и загадок. Черновские взялись за руки и улыбались, не то словам Константина, не то своим мыслям, а может быть просто в знак хорошего настроения. Иван тоже улыбался, но его улыбка была адресована ей и только ей, Ютта чувствовала это исконным женским чутьем.

И неожиданно все изменилось.

- Теперь наш противник лишился того военного превосходства, которое он имел в первые месяцы войны, - хорошо поставленным голосом возвестил из «новостника» Константин. - Момент внезапности израсходован полностью, тем самым ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано неожиданностью нападения. Теперь судьба войны будет решаться постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество соединений, вооружение, организаторские способности начальствующего состава...

Иван вскинул голову, будто прислушиваясь к визгу падающего снаряда, так резко, что Ютта втянула голову в плечи, а Лимасов недоуменно взглянул на попаданца. Мертвенная бледность заливала лицо Терентьева, а зрачки, наоборот, расширились едва ли не во всю радужку.

- Несомненно, прежде всего то, что за этот период вражеские орды ослабли. Их людские резервы на исходе, техника изношена, сырье на исходе. Их кадровый офицерский состав частью истреблен, частью же разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением. Их рядовой состав, серьёзно ослабленный в ходе операций, получает все меньше пополнений. Напротив, Имперская Армия стала организованнее и сильнее, чем в начале войны, мы сумели восполнить потери, офицерские кадры закалились в боях, а генералы обрели новый опыт и прозорливость…

Легкий мелодичный звон прозвучал подобно щелчку кнута – стиснутый «плебейским хватом» фужер сломался у основания, по пальцам Ивана потекли тонкие алые струйки, срываясь крошечными каплями прямо на скатерть, но он не чувствовал этого. Терентьев смотрел в пустоту немигающим взором, он смотрел, но не видел окружающего, словно вглядываясь в бездны прошлого. Ужасного прошлого, о котором Ютта никогда не спрашивала мужа.

- Айвен… - она неосознанно использовала то имя, под которым узнала его летом минувшего года. – Кровь… У тебя на руке...

Иван посмотрел на сжатый кулак с обломком бокала все тем же невидящим взглядом.

- Это - не кровь, - глухо проговорил он. - Кровь будет весной. Я знаю. Теперь я это точно знаю...

- Недалек тот день, когда наша армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от имперских границ и освободит захваченную Европу. Следующий, тысяча девятьсот шестидесятый год станет годом великих побед!

Император закончил свою речь, из динамиков донесся грохот оваций. Иван прошептал посеревшими губами:

- Безумцы.

Глава 2

Александр Поволоцкий родился и провел юность в Сибири, где зима долгая, а минус сорок – вполне рядовая температура. Он прожил некороткую жизнь и изрядно поколесил по миру, но самым лучшим местом на земле считал Кавказ. Когда господь делил богатства земные, то здесь он определенно не скупился на чистый прозрачный воздух, лазурно-синее небо, горы и ущелья, бриллиантово-сверкающие речки и изумрудные травы. Никаких комаров, мокреца, гнуса и прочей кровососущей дряни, от одного воспоминания о которой передергивает любого таежника. Даже зима здесь приходила не ранее декабря, набирала силы к январю, а в феврале уже стыдливо собирала пожитки, извиняясь за то, что слишком загостилась. На Кавказе было хорошо. Именно поэтому здесь сконцентрировались основные санатории и курортные лечебницы Империи. Сейчас большая их часть, формально находясь в ведении гражданской медицины, фактически работала на реабилитацию раненых.

Раненых…

Поволоцкий потряс пальцами, как музыкант перед роялем, провел ладонями по гладкой мраморной балюстраде. Руки … слушались. Для нынешнего состояния — почти идеально. Медик прошелся по короткой крытой галерее, пять шагов в одну сторону, пять в другую. На дворе стоял конец февраля, однако днем ртутный столбик редко опускался ниже плюс десяти. Кое-где даже зеленели травяные поросли, пусть и изрядно пожухлые, с примесью желтизны. Изредка налетал стылый ветерок, запускавший холодные иголки под легкую куртку, но хирург не замечал этого, погруженный в свои мысли. С утра солнце попыталось пробиться лучами сквозь облачную завесу и, обессилев, оставило это занятие. Общая хмурь очень точно соответствовала душевному состоянию Поволоцкого. Надо было идти на обед, затем на процедуры, но ничего не хотелось. Даже осознанное понимание необходимости режима и лечения не могло заставить его сбросить апатию и сумрачную грусть.

- Борисыч! Эй, Борисыч! – трубно воззвали из-за спины.

Поволоцкий обернулся. По правой лестнице поднимался, шагая через две ступеньки, незнакомец, широко распахнувший руки в медвежьем объятии, на руках поблескивали странные металлические штуки, похожие на крючья. В первое мгновение хирург его не узнал и даже отступил на шаг, больно уж крючья походили на орудия убийц из страшных баек у костра.

- Борисыч, ну ты прямо как не наш фершал, - усмехнулся незваный гость, теперь его голос показался знакомым. Поволоцкий всмотрелся в исхудавшее лицо, перечеркнутое тенями и глубокими морщинами. Пожалуй, если «уширить» его раза в два, да еще убрать седину…

- Майор… Черт побери, Захарыч! – воскликнул он в тон пришельцу, шагая навстречу.

- Не узнал, черт медицинский, - рокотал Петр Зимников, крепко обнимая хирурга и стуча его по спине своими железными лапами. – Ну что же ты, как будто и не служили вместе…

- Ну, извиняй, - оправдывался медик, отступая на шаг, всматриваясь в знакомое и одновременно чужое лицо командира. – Ты сам на себя не похож.

- Это да, - поскучнел Зимников, он поднял руки на уровень глаз и посмотрел на них, как в первый раз. Теперь стало видно, что кистей у него нет, а из рукавов свободной теплой пижамы выглядывают крючья, похожие на никелированные садовые грабельки. – Что не похож, это точно.

- Да чего же мы стоим, - спохватился Поволоцкий. – Давай-ка внутрь.

Пятигорский государственный санаторий раскинулся у горы именующейся Машук и сам носил название «Машук», обличавшее богатую фантазию какого-то чиновника. По сути это был не просто санаторий, а целый комплекс, объединивший курорт, здравницу и центр реабилитации для военных. Как способный к самообслуживанию и не нуждающийся в круглосуточном наблюдении, Александр Поволоцкий занимал однокомнатный номер с собственной кухней и санузлом. Впрочем, еды в «доме» он не держал, предпочитая столовую, зато подвесной шкафчик над столом заполняли коробочки и мешочки с разнообразными травами – хирург верил в могущество официальной медицины, но не гнушался и природными средствами. Благо, на городском рынке торговал один хитромудрый старичок, уже более полувека собиравший полезную окрестную растительность.