Австрийская площадь или петербургские игры - Андрей Евдокимов

Поразмыслив, Петр решил, что не стоит игнорировать коммунальщиков как влиятельную силу в городской политике. Но у водопроводных генералов не было яркого лидера. Конечно, если не брать в расчет Яковлева, по всем статьям подходившего на первую роль.

Петр хорошо помнил, как энергично боролся Владимир Анатольевич за мандат депутата Ленсовета в 90-м году. Он был тогда главным инженером жилищного треста и сумел мобилизовать почти всех дворников своего района. Те не за страх, а за совесть ходили по квартирам, клеили на домах его листовки и срывали чужие. Он совсем немного уступил конкуренту, безвестному выдвиженцу от демократов. Уступил только потому, что не использовал антикоммунистическую риторику.

«Но сейчас не 90-й, сейчас 96-й, — думал Петр. — Избиратель другой. Тот, кто попробует раскинуть старые карты „коммунист-демократ“, обречен на провал. Похоже, никаких других мыслей у Собчака нет. Тогда почему же не Яковлев? Если он решился, то все делает правильно — выжидает, до конца используя возможности своей должности».

Полистав записную книжку, Петр нашел телефон знакомого социолога, занимавшегося массовыми опросами.

— Не мог бы подсказать, какие рейтинги у наших политиков? — спросил Петр, когда тот снял трубку.

— Не для печати: Собчак падает, и падает капитально, Болдырев и Беляев устойчивы в первой тройке. Близко к ним — Щербаков. На прошлой неделе за уровень отсечения перешли Левашов и Андреев. Но они по известности отстают на порядок.

— А Яковлев?

— Это который заместитель мэра, что ли? — удивился собеседник.

— Да, Владимир Анатольевич…

— Сейчас посмотрю, — в трубке долго слышался шелест бумаги. — Да ты как в воду глядишь. Цифры малюсенькие, но очень интересная динамика. Твой Яковлев прибавляет по две-три десятых процента в неделю. Давно прибавляет. И без обработки понятно — это тенденция. Еще немного — и засветится на всю катушку. Как мы проглядели, ума не приложу. Ему уже сейчас место в первой пятерке. Спасибо, что подсказал.

— Никому не говори, — предупредил Петр, — а мы учтем твои заслуги при распределении доходов.

1.11. Воруют все, а сажать некого!

Дочитав оперативную справку, заместитель начальника УБЭП полковник внутренней службы Александр Вадимович Микин горестно вздохнул:

— Мэры, пэры, дэ-э-пута-а-ты. Угораздило же вляпаться! Чуть высунемся — развалят дело. А ты чего сидишь, как ХЭР? Иди, работай!

Однако майор Калинченко только передвинулся на самый краешек стула, всем своим видом выказав готовность идти куда следует.

— Ну, что еще у тебя? — миролюбиво спросил Микин.

— Крупняк высвечивается…

— Где?

— Все там же, на Петроградской.

— Так докладывай, как положено: кто, сколько, откуда. Короче, делай, как отцы и деды учили — ложи рапорты на стол.

— Не хотелось бы, Александр Вадимович, раньше времени… Пока знаю только я и наш новенький, помните, которого из района перевели. Его сестра в администрации, в канцелярии работает. Она замужем, фамилии разные…

— А я, стало быть, третьим буду? — хмыкнул Микин, вспомнив Мюллера со Штирлицем: «Знают трое- знает и свинья!»

— Я вам верю, — тихо и очень четко произнес Калинченко.

— А товарищей, значит, за дерьмо держишь? — так сказал бы Микин и грохнул бы кулаком. Да, так сказал бы Микин лет этак десять назад, и у любого остались бы на плечах только дырки от звездочек.

Но времена изменились, и полковник Микин, уже выслуживший законную пенсию полгода назад, промолчал. Он понял, что майор не оформляет разработку потому, что не хочет светить агентов. Разумеется, сестра нового опера — только ширма, на крайний случай. Были, были у Калинченко другие источники. Этим майор и славился — в любом месте обзаводился нужными людьми. Большинству из них даже в голову не приходило, какую роль они играют в запутанных играх со скучным названием — оперативно-розыскная деятельность

— Чаю хочешь, Глеб? — спросил Микин и, не дождавшись ответа, высунулся в приемную.

— Два чая, Любочка, мне — полторы ложки.

Полковник пил чай без сахара, и только секретарша знала истинное значение его слов — что бы ни случилось, пятнадцать минут Микина нигде и ни для кого нет, ровно пятнадцать минут.

— Плохо выглядишь, — Микин уселся за приставной столик напротив майора.

— Да и вы, Александр Вадимович, не с курорта, — парировал Калинченко.

Поставив между ними поднос с чашками и сахарницей, секретарша переключила телефоны и до отказа повернула громкость стоявшего в углу телевизора.

— Давай, колись, — сказал Микин, морщась от оглушительной музыки.

— В дополнение к той справке, — тихо начал Калинченко. — Позавчера Никитин получил у Серова письмо о финансировании именно кравцовской квартиры. Оно зарегистрировано, как положено, но неясно, где хранится. Вот копия.

В бумаге, которую взял Микин, было всего четыре строчки: «Департамент по содержанию жилищного фонда просит силами Управления Петроградского района осуществить функции заказчика по объекту, находящемуся в Вашем районе — ул. Зверинская, д. 42, кв.81. Работы оплатить с бюджетного спецсчета в „Стройбанке-СПб“. Заместитель директора департамента К.А. Серов».

1.12. НА ВКУС — ВАКСА, НО СИРЕНЬЮ ПАХНЕТ

Жизнь стала меняться. Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, как спуск под гору после затяжного подъема. Первым видимым признаком перемен стала секретарша главного редактора Таня, хамоватая девица 19 лет с телосложением молотобойца.

— Рубашкина срочно к шефу, — скомандовала она, влетев в комнату и почему-то обращаясь к Чернову.

— Иди, Петруха, кайся, — сказал тот и стряхнул со стола крошки, оставшиеся после ежеутреннего распития.

— Чего там стряслось? — удивился Рубашкин.

— Чо, чо! Ствол через плечо!

— Может, перед тем добавим? — Петр почувствовал смутную тревогу.

— Верная мысля приходит опосля, — Чернов достал из под стола бутылку. — Давай на посошок!

— Помни главное: блуди, но не попадайся, попался- не признавайся, сношать начнут — волком вой, но молчи! — отдуваясь после глотка, вымолвил Чернов. — Кстати, загадай шефу загадку: на вкус — вакса, а сиренью пахнет. Что это такое?

— Ну, где Рубашкин? — донесся из коридора голос секретарши.

— Иду, иду, — Петр на ходу разжевал пластину засохшей жевательной резинки.

В приемной, у двери в кабинет Ефремова сидел вооруженный пистолетом охранник в военной форме. Он, ни слова не говоря, внимательно осмотрел Петра и чуть отодвинулся, освобождая проход. Другой охранник оказался внутри, а прямо напротив двери, за приставным столом сидела полная женщина, тоже в форме. Ефремов, как обычно, восседал в своем кресле, но выглядел смущенным.

— Вы — Рубашкин? — спросила женщина. Петр кивнул.

— Дайте паспорт или удостоверение личности, — она говорила сухим, каким-то бесцветным голосом, — вам пакет спецпочтой.

Расписавшись в прошнурованном журнале, Петр разорвал засургученный конверт со штампом «правительственное». В нем оказалось письмо из управления информации и пропуск в Смольный с пометкой «Аппарат мэра СПб» и оттиском подписи Собчака.

— Мы должны лучше освещать работу городских властей, и я рекомендовал вас специальным корреспондентом при мэрии. Там дали согласие на вашу кандидатуру, — Ефремов едва взглянул на адресованное Петру письмо. — Должен заметить, что последнее время вы стали более соответствовать стилю нашей газеты. Даже, я бы сказал, с точки зрения внешности…

«Вот зануда, — тем временем думал Петр, — бубнит, лишь бы бубнить, как будто он тут при чем. Хотя без него не обошлось — фотография на пропуске из моего личного дела».

— Внешность моя ему стала нравиться, — ответил Петр на вопросительный взгляд Чернова, — дескать, соответствует.

— А ты и вправду облагородился. На лице — повышение уровня вальяжности, прическа — как будто каждый день из салона красоты. И вообще… Глаженый! Да ты не красней, родимый, я же не в укор, а от зависти.

Петр почувствовал, что и вправду краснеет. Ира почти каждый день оставалась у него на ночь и по утрам действительно поправляла ему волосы, но он не ожидал, что кто-нибудь обратит на это внимание.

Через неделю Петру освободили отдельный кабинет и провели три телефона: обычный городской, смольнинский и селекторный, из кабинета Ефремова. Впрочем, у себя Петр бывал теперь не часто. По меньшей мере три раза в неделю он таскался по утрам в мэрию на всевозможные совещания и заседания, а возвращаясь в редакцию, писал скучные заметки, похожие друг на друга, как штампованные железки: состоялось-де то-то и то-то, выступили те-то и те-то, а мэр (или, в его отсутствие, заместитель мэра) отметил необходимость повысить, изыскать, строго спросить.