Коллекционная вещь - Тибор Фишер

– Пять, – предлагал купец.

– Десять, – говорил Чудонос.

– Хорошо, семь, – с неохотой уступал купец.

– Двадцать, – говорил Чудонос.

– Я же сказал «семь», – удивлялся купец.

– Тридцать, – говорил Чудонос.

– Послушай, мне будет очень непросто найти кого-то, кто дал бы за него десятку. Этими голубыми гиппопотамами я торгую уже больше года.

– Сорок, – говорил Чудонос, начиная злиться. Купец вынужден был прибегать к помощи родни, в том числе жены и двух дочерей, чтобы выгнать из дома Чудоноса, который лез на рожон: «Обмануть меня решили, да?!» Прежние покупатели не желали больше иметь с ним дело, поскольку, во-первых, с ним было совершенно невозможно договориться о цене, а во-вторых, гнать его из дому приходилось по вечерам, когда вся семья была занята стряпней.

Чудонос отправился в Тир, где принялся спрашивать, как найти купцов, торгующих голубыми гиппопотамами. Когда же его привели к такому купцу, он ударил его кулаком в живот, а затем повалил на пол и начал бить ногами, приговаривая: «Обмануть меня решил, да?! Дурака нашел, да?! Думал посмеяться надо мной?! Будь прокляты твои деньги!»

Второго купца, даже не удосужившись показать ему голубого гиппопотама, Чудонос хватил головой о резной стол красного дерева, заметив: «Что ж ты не смеешься?! Язык прикусил, да?» Стоило ему увидеть третьего купца, как он тут же отправил его в нокаут со словами: «Засунь в задницу свои деньги, понял?» Поползли слухи.

Из-за всего этого, а также потому, что уже очень давно он задумал хорошенько проучить посмеявшегося над ним купца с Крайнего Севера, Чудонос вместесо своим товаром сел на корабль, отправлявшийся в Константинополь. Была у него с собой и мумия: в то время европейцы любили за чаем распеленать мумию-другую, и Чудонос надеялся, что ему удастся выгодно ее продать. Он не замечал, что всю дорогу матросы исподтишка подсмеиваются над ним: они-то знали, что за содержимое одной пирамиды Чудонос заплатил кладбищенским ворам впятеро больше обычного.

В Константинополе Чудонос посетил нескольких купцов, говоривших по-арабски, но они предложили ему ту же цену, которую он с негодованием отверг в Александрии. Он отправился в Венецию, но там ему давали еще меньше. Чтобы двигаться дальше, он распродал все что имел, однако монеты ему дали фальшивые, и, когда он попытался ими расплатиться, его арестовали. Тем веменем почти все его имущество погибло от невесть откуда взявшегося землетрясения.

После того как были розданы взятки тюремщикам и уплачено писцу за письмо на латыни, в котором, как полагал Чудонос, он выдавался за человека состоятельного и знатного, в действительности же был выставлен отъявленным негодяем, которого следовало медленно (шутка писца – имелось в виду «немедленно») побить палками, – у Чудоноса не осталось ничего, кроме меня, голубого гиппопотама в левом кармане и мумии. И тем не менее, невзирая на все злоключения, наш герой продолжал продвигаться на север. Он шел босиком, страдал от мучительной зубной боли – однако верил: удача не за горами.

Чудонос не ошибся: за горами никакой удачи не было, за горами был глубокий снег и город Хельсинки. В Хельсинки нас незамедлительно доставили к местному юристу, собирателю курьезов, коллекционеру, который готов был приобрести любой, даже самый экзотический хлам.

Входим, и Чудонос сразу же понимает: перед ним Он, Великий Насмешник, тот, кого искал он столько времени. Чудонос не обращает никакого внимания на двухголового теленка, трехметровых крыс, на всевозможных уродцев, клыки мамонта и прочие сваленные как попало курьезы. Он сразу же забывает про все выпавшие на его долю злоключения, про то, что на днях он отморозил три пальца на одной ноге и два на другой. Он демонстрирует коллекционеру меня и мумию: будь что будет, пан или пропал.

Есть у человека одна потребность, которая почти столь же насущна, как потребность в сне, пище или в воде, но поскольку потребность эта в сравнении с любой физической не столь сильна и мучительна, мы порой ее недооцениваем. Эта потребность – жить по правилам. Правила правят миром. Стоит нам пренебречь одним сводом правил, как на смену ему тут же возникает другой. Солнце всходит – солнце заходит. Вы курите вашим богам фимиам – они вам за это даруют здоровье. Идешь в магазин желаний – и приобретаешь товар. Мне, пожалуйста, волны поменьше. А мне – урожай побольше. Для взрослых правила – то же, что для младенца соска или погремушка. Если подыхает твоя любимая свинья – значит, на это существует какое-то правило. Нет ничего страшнее, чем отсутствие правил. Люди готовы превозносить самые худшие правила – лишь бы только небосвод не обрушился на них беспричинно, против правил. Что может быть хуже, чем фортуна, спущенная с поводка?!

Существует категория людей, которых я, по аналогии с правдоискателями, называю «правилоискателями». Все они, не важно как и где, устанавливают свои правила. Не ешь это. Не ешь то. Не полагается носить больше шести серег одновременно. На первом свидании не целуются. Если A, B и C хотят продать свое пиво, все гда найдется D, который за них это пиво продаст. Надо же как-то сбалансировать законодательную, исполительную и судебную власть. К черту удачу – им правила подавай. Правил становится тем больше, чем громче люди ими похваляются – как если бы от правил хоть в малой степени зависел их успех! Отсюда же притягательная сила таинственности: лучшие правила – под прилавком.

Юрист (Паразитиссимус под номером пять тысяч четыреста тридцать два) с любопытством разглядывает мумию. Бывший надсмотрщик фиговых плантаций выглядит, прямо скажем, неважнецки; из-за того, что он неоднократно мокнул под дождем и падал в грязь, на плечах у него вырос гигантский бледно-зеленый гриб. Вид у гриба довольно аппетитный.

– У меня уже два таких, – говорит Паразитиссимус. – Приобрел их в прошлом году. Гриб, впрочем, недурен. Что же до голубого гиппопотама... – И он показывает пальцем на полку, где красуются сразу три миниатюрных голубых гиппопотамчика.

Чудонос озадачен, но когда безошибочным международным жестом, однозначно читающимся: «Говорю же, нет. Проваливай со своим товаром куда подальше!» – Паразитиссимус ставит точки над i, он, хоть и с некоторым опозданием, прозревает. Все кончено. Последние надежды втоптаны в грязь.

В эту самую минуту в дом врывается местный землепашец. Падает ниц на ковер и дрожащим от волнения голосом изрекает:

– Ваше паразитичество, я нашел чудо из чудес, – и достает громадную замороженную игуану. – Дракон, ваше паразитичество. Юный дракон.

Паразитиссимус его воодушевления не разделяет. Он идет к книге, находит в ней соответствующую иллюстрацию и демонстрирует ее землепашцу:

– Что это?

– Дракон, ваше паразитичество.

– Ничего подобного. Позволь, я познакомлю тебя с буквами "и", "г", "у", "а", "н", и уверен, ты помнишь нашу старую знакомую, букву "а". Игуана – рептилия из далекой Америки.

– Но каким образом это существо оказалось здесь? У нее ведь нет крыльев.

– Об этом же наверняка подумала перед смертью и твоя игуана – если к игуанам вообще применимо слово «думать». Посмотри на эту иллюстрацию повяимательней, и ты заметишь на заднем плане пьяного моряка, который оплакивает свою пропавшую игуану. Спасибо, конечно, что принес показать, но у меня уже есть два экземпляра покрупнее.

Землепашец молча взирает на свою рухнувшую надежду. Чудонос теряет терпение. Он вооружается замороженной игуаной и пытается нанести Паразитиссимусу удар, однако его мишень неплохо знакома с людьми, которые хотят нанести ей тяжкие увечья; используя в качестве щита бывшего надсмотрщика фиговых плантаций, юрист от удара уклоняется. Они пляшут по комнате, нанося поправимый и непоправимый ущерб бесценным экспонатам, и землепашец, дабы снискать расположение юриста, впивается четырьмя имеющимися в наличии зубами Чудоносу в ляжку. Появляются слуги, и, отбиваясь тем же самым холодным оружием, Чудонос выбегает из дому на бескрайнюю снежную равнину.

Заключение. Чудоноса обнаружили весной, когда он оттаял и упал с дерева, все это время служившего ему приютом. Паразитиссимус снял с него посмертную маску, чтобы, рассказывая о размерах его носа, не быть голословным.

Я и голубой гиппопотам пополнили – без лишних слов – коллекцию юриста.

Мумию никто брать не хотел. Извлеченная из могилы, переходившая от одного грабителя к другому, испытавшая презрение многих купцов, она проделала расстояние в тысячи миль и вот теперь вновь должна была оказаться под землей. Посмертное фиаско. Слух об этом дошел до местного священника, который забрал мумию в церковь, решив похоронить ее по христианскому обряду. Священник считал своим долгом приобщать язычников к церкви и представившейся возможности, разумеется, упустить не мог.

Замороженная игуана исчезла не менее таинственно, чем появилась. И тут мы вступаем в область невероятного. Невероятное встречается в нашей жизни довольно часто. Правда, далеко не все окружающие нас чудеса так же экзотичны, как история о кладбищенском воре из Египта, который попытался избить финского стряпчего обледеневшей ящерицей; в то же время окружающие нас чудеса отнюдь не менее невероятны оттого, что в них не фигурируют замороженные игуаны. Невероятное является нам не только в образе замороженной игуаны, но и в образе нелюбимой мебели, соседа-домоседа, неразделенной любви и неинтересной работы.