Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

Современники отмечали скромность Екатерины в еде и питье. Повальное пьянство, царствовавшее при дворе Петра Великого, было изгнано из императорских покоев.

Важное место в жизни двора, да и вообще в русской культуре второй половины XVIII в. занимал театр. Театрализованная условность — характерная черта жизни средневекового общества[13], но для просветителей театр был не только развлечением, но и средством проповеди общественно-политических, социальных и прочих идеалов. Не случайно поэтому уже коронационные торжества Екатерины в январе 1763 г. были грандиозным театрализованным действом, главным постановщиком которого был основатель русского театра Ф. В. Волков. В 1766 г. указом императрицы была создана Театральная дирекция во главе с близким к ней И. П. Елагиным, в 1773 г. — открыт Петербургский публичный театр, для которого выстроено специальное здание. В летнее время спектакли давались также в Деревянном театре на Царицыном лугу, а с 1785 г. — в Эрмитажном театре, где зрителями были в основном придворные аристократы.

Как уже упоминалось, музыку Екатерина не любила, но, подчиняясь принятым правилам поведения, вынуждена была присутствовать на оперных спектаклях и концертах. Согласно сохранившемуся свидетельству, в зале при этом находился человек, подававший императрице знак, когда нужно было хлопать. В 1764 — 1767 гг. при дворе выступала французская комическая опера, оставшаяся затем в России и дававшая спектакли «для народа». В последней трети века получила распространение и русская комическая опера, первая постановка которой прозвучала в Москве в 1779 г. Директором придворной капеллы был назначен знаменитый русский композитор Д. С. Бортнянский, до этого десять лет проживший в Италии, где поставил три свои оперы.

Но если музыку Екатерина лишь терпела, то истинной ее страстью было коллекционирование предметов изобразительного и прикладного искусства. Она собирала картины, статуи, рисунки, гравюры, резные камни, фарфор, изделия из драгоценных металлов, книги, монеты, медали и даже минералы. Уже в первые годы пребывания у власти она стала скупать за границей целые коллекции и библиотеки. Ее агенты по всей Европе выискивали для нее предметы искусства, присылали ей каталоги, по которым она умело и со вкусом выбирала то, что хотела бы иметь.

Так, в 1778 г. она писала Гримму: «Сегодня рисунки Рафаэлевых лож попались мне в руки. И только одна надежда меня поддерживает. Пожалуйста, спасите меня: пишите Рейнфенштейну, чтоб он заказал мне копии этих плафонов, как и стен, в натуральную величину. Я приношу обет Св. Рафаэлю во что бы то ни стало построить его ложи и поставить в них копии, потому что я непременно должна их видеть, как они есть. Я питаю такое благоговение к этим ложам, к этим плафонам, что не пожалею расхода на здание и не успокоюсь, пока все это будет поставлено».

Страсть императрицы к коллекционированию имела два важных последствия. Во-первых, Екатериной был основан Эрмитаж — один из крупнейших художественных музеев мира. Во-вторых, поведение императрицы служило примером для подданных, и потому в это время складываются достаточно многочисленные частные коллекции живописи и крупные библиотеки, в том числе известные собрания Шереметевых, Голицыных, Безбородко, Строгановых, Воронцовых и других. Развивается и русская национальная живопись, также поощрявшаяся Екатериной и ее окружением. С конца 1760-х гг. начинают проводиться первые художественные выставки, аукционы картин, издаются теоретические труды по изобразительному искусству, расцветают таланты А. П. Антропова, И. П. Аргунова, Ф. С. Рокотова, Д. Г. Левицкого, В. Л. Боровиковского, А. П. Лосенко.

В повседневной жизни, в быту Екатерина была довольно скромна. Страсть к нарядам и драгоценностям она утолила еще в ту пору, когда была великой княгиней, и, став императрицей, позволяла себе роскошь лишь постольку, поскольку этого требовало ее положение и необходимость поддерживать статус одного из самых пышных дворов Европы. Последнее воспринималось людьми того времени как один из признаков могущества государства. С годами же императрица все чаще даже на официальных церемониях (конечно, когда это позволял этикет) появлялась в скромных платьях и головных уборах, резко контрастировавших с нарядами многих придворных дам. В этом проявлялась нарочитая скромность, подчеркивавшая, что и в такой одежде она остается великой императрицей.

В отличие от многих других государей, в разное время занимавших российский трон, Екатерина взошла на него, имея не только ясное представление о принципах, по которым она будет править, но и вполне определенную политическую программу. В основе ее лежали прежде всего идеи, почерпнутые ею из книг просветителей, которые, в свою очередь, были последователями рационалистических философов второй половины XVII в. Пожалуй, ключевым словом в представлениях тех и других об идеальном устройстве государства было слово «закон». «Человечеству, — замечает историк Е. В. Анисимов, — казалось, что наконец найден ключ к счастью — стоит правильно сформулировать законы, усовершенствовать организацию, добиться беспрекословного, всеобщего и точного исполнения начинаний государства. „…“ Отсюда „…“ оптимистическая наивная вера людей XVII-XVIII веков в неограниченные силы разумного человека, возводящего по чертежам, на началах опытного знания, свой дом, корабль, город, государство».

Дать народу разумные и справедливые законы, которые обеспечат всеобщее благоденствие, — в этом любимые и почитаемые Екатериной авторы видели основную задачу просвещенного правителя страны. А она мечтала прослыть именно таким просвещенным монархом. Новые законы должны были регулировать все сферы жизни, и, таким образом, государство становилось правовым — «законной монархией», то есть таким, в котором все совершается по букве писаного закона. Законом, и только им, должна быть ограничена и свобода граждан. Они, граждане, наделены определенными правами, обязанностями и привилегиями в зависимости от принадлежности к тому или иному сословию. Причем привилегии — это неотъемлемое свойство всякого сословия, играющего в государстве свою, отведенную ему роль. Государство, те, кто им управляет, и граждане связаны системой взаимных обязательств, обязанностей, неукоснительное соблюдение которых является их долгом. Так обеспечивается стабильность государства, его процветание, «общее благо». Следить же за тем, чтобы законы не нарушались, и с их помощью регулировать, регламентировать жизнь населения — одна из функций государства, которую оно исполняет при помощи аппарата управления. В нем, в свою очередь, важное место отведено полиции, ибо она, как заметил еще Петр I, «есть душа гражданства». Государство же должно заботиться о воспитании подданных в духе законности, точного исполнения гражданских прав и обязанностей.

Такое государство в XVIII в. назвали регулярным или полицейским. Выражение «полицейское государство», как отмечает американский историк Дэвид Гриффите, означало лишь «государство, в котором правитель заботится о благосостоянии подданных и стремится создать его путем активного вмешательства в их повседневную жизнь». «Географические и научные открытия, как и ускорение интеллектуального развития, способствовали постепенному возникновению представления о том, что созданный Богом мир не завершен, а его продуктивные возможности безграничны, — разъясняет другой американец, Марк Раев. — Более того, человек сумел обнаружить законы, регулирующие природу, и, основываясь на этом знании, считал возможным использовать свои силы для максимального увеличения ресурсов как в материальной, так и в культурной сферах. Рост продуктивных возможностей должен был сперва принести пользу государству и его правителям, а затем постепенно увеличить благосостояние и процветание почти всех членов общества. „…“ Достичь этого можно было с помощью образованной элиты администраторов под руководством государя, который воспитывает население для продуктивной работы через регулярность и плановую деятельность центральной власти. „…“ Эту новую политическую культуру обычно называют регулярным полицейским государством».

Такова была теория, взятая на вооружение Екатериной II. В том, что она применима к России, императрица не сомневалась, ибо была убеждена, что Россия — часть Европы и, следовательно, у нее общая с Европой судьба. «Россия есть европейская держава», — писала она в 1766 г. Именно в приобщении России к Европе видела она прежде всего заслугу своего великого предшественника Петра I: «Перемены, которыя в России предприял Петер Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены были к нам смешением разных народов и завоеванием чуждых областей. Петр Первый, введя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такия удобности, каких он и сам не ожидал».