Полет ласточки - Мириам Дубини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привет! Как дела?
— Отлично, — ответил Ансельмо за двоих.
Потом оглянулся на Грету, словно ища подтверждения своим словам, и отъехал назад, ближе к ней: лицо, разгоряченное быстрой ездой, запах дороги и ветра.
— Мы едем с самой улицы Джентилини, — улыбнулась Грета. — Мы даже ни разу не остановились. Такое солнце!
Она сказала все это, будто предвосхищая вопрос Эммы. Это был лучший ответ, который она могла дать.
— Так вы, наверное, пить хотите. Пойдемте закажем какой-нибудь drink! — предложила Эмма.
Лючия скривила рот:
— Я бы предпочла какой-нибудь фруктовый сок.
— Лючия, drink — это все, что пьется, — терпеливо объяснила иностранка.
— И фруктовый сок пьется!
— Похоже на то…
— Тогда я за!
— Я тоже, — одобрила Грета. — Мы только припаркуемся и догоним вас.
Они слезли со своих велосипедов и стали связывать их вместе, по-прежнему улыбаясь куда-то в пустоту.
Эмма и Лючия сели за столик из кованого железа, залитый мягким вечерним солнцем. Эмма тут же принялась листать меню, а Лючия все не сводила глаз с подруги.
— Она меня немного пугает.
— Кто?
— Грета.
— Почему?
— Не знаю… она такая… не знаю… улыбается… Ты видишь, как она улыбается? Я к этому не привыкла, мне кажется, это вообще не она. Как ты думаешь, она… не пьяная?
Эмма рассмеялась так громко, что на них оглянулись ребята за соседним столиком.
— Ш-ш-ш! — зашипела Лючия. — Нехорошо сплетничать за спиной.
— А мы не за спиной.
— Нет?
— Нет, мы рядом с ними.
— Действительно. И что?
— Просто мы не за спиной.
— И?
— И значит, можем говорить все что захотим.
— Все-все?
— Да тут и говорить-то не о чем… — подвела итог Эмма, возвращаясь к меню.
— А по-моему, она выпила какой-то drink. Смотри, она смеется! Абалдеть! Грета смеется!
— Нет, Лючия. Она не выпила.
— А что тогда?
— Я тебе потом объясню. Они идут.
Лючия покраснела, взяла меню и спряталась за его обложкой из черного бархата.
— Так каков твой план? — спросил Ансельмо, не тратя времени на церемонии.
Эмме это очень понравилось, и она тут же принялась объяснять:
— Я уже говорила Грете, что у нас есть только один способ узнать, кто потерял пакет, — посмотреть видеозапись из автобуса, в котором его оставили… А теперь угадайте, кто вчера был на званом ужине семейства Килдэр?
Никто даже не попытался разгадать загадку.
— Генеральный директор всего трамвайно-автобусного управления города Рима. Какое совпадение!
Это не совпадение. Совпадений не бывает. Бывают редкие моменты, когда Вселенная, кажется, слышит тайные мысли некоторых своих обитателей. У Ансельмо была только одна тайная мысль. Он таил ее, чтобы не испугать Грету, он скрывал ее за поцелуями, надеясь, что мысль исчезнет. Но она не исчезала. И ее услышали.
— Что он тебе сказал?
— Не очень много, но мне удалось выяснить, где хранятся такие записи.
С этими словами Эмма достала из кармана сложенный лист бумаги и развернула его на столе, показывая всем карту, распечатанную из Интернета.
— Улица Мальяна, — сказала она, указывая на желтую полосу рядом с голубой лентой Тибра. — Здесь находится одно из автобусных депо. И видеоархив. Осталось только как-то туда проникнуть. Это непросто. Насколько я поняла, чтобы просмотреть запись, требуется разрешение полиции. Или…
— Или? — заинтересовалась Лючия, вынырнув наконец из-под меню.
— …или отправиться туда ночью и проникнуть в архив тайно. Но это может быть опасно.
— Скажи лучше — невозможно! Да мы даже через ограду перелезть не сможем! Вот если бы мы умели летать… — размечталась Лючия.
Подруги замолчали и одновременно посмотрели на Ансельмо, словно ждали от него предложений. А Грета закрыла глаза, отвлекшись на пустоту, вдруг возникшую в животе, как той ночью на вилле Челимонтана, когда Ансельмо поднял ее в воздух. Открыв глаза, она встретилась взглядом с Ансельмо. Он думал о той же ночи и о той же ограде.
— В архив пойду я, — сказал юноша. — Один.
В ночную смену
Тот, кто теряется в облаках,
превращается в невидимку.
Его шаги становятся неслышными,
мысли — головокружительными, дыхание —
свободным и таким же необходимым, как дождь.
Тот, кто теряется в облаках, больше
не находится никогда.
Он грустно пролетает над улицами,
по которым ходят люди, но никогда
не опускается на землю.
Он в последний раз за этот долгий день поцеловал Грету и зажег ночные фары. Она провела рукой по его лицу: под ладонью — чуть шершавая от едва появившейся щетины кожа.
— Сегодня пойдешь?
— Да.
— Позвони мне, когда вернешься.
— Конечно! — поспешил заверить Ансельмо.
— В любое время. Не бойся меня разбудить.
— И ты ничего не бойся.
Улыбка. Улыбка в ответ. Такие непохожие друг на друга.
Улыбка Ансельмо была тугой. Как нить, протянувшаяся между их глазами.
Едва они попрощались, нить разорвалась и улыбку сменило тяжелое выражение.
Какое облегчение! С тех пор как сегодня вечером Грета вошла в мастерскую, Ансельмо пытался скрыть тревогу последних дней за маской с приподнятыми углами губ, и теперь у него болели скулы. А что, если она заметила? Вряд ли. Впрочем, он слишком мало ее знал, чтобы судить о подобных вещах…
Утомленные глаза вглядывались в пугающую пропасть. Там не было Греты, там его ждала тень постыдного сомнения. Пограничная полоса, откуда невозможно разглядеть траекторию пути. Как слишком крутой поворот или слишком высокий подъем. Как спуск, который вел серпантином от Корвиале.
Ансельмо прибавил скорость, надеясь сократить расстояние между собой и горизонтом. Поискал глазами подъем и, найдя его, приподнялся на педалях, чтобы от прилагаемых усилий чувствовать себя сильнее. Спуска он был недостоин. Поэтому свернул на узкую улицу, вдоль которой тянулись только что распустившиеся деревья. Их кроны взрывались в ночи одна за другой рядом с его велосипедом ослепительными искрами розовых лепестков. Он ехал, петляя из стороны в сторону. Его отвлекали запахи и звуки, и он старался ехать быстрее. Еще быстрее. Только чтобы устоять перед весенним пожаром.
Когда он доехал до улицы Мальяна, была ночь.
Ансельмо захотелось стать невидимкой. Надо просто расправить руки и перелететь через ограду. Он знает, как это делать, он уже делал это. Это легко, когда на тебя никто не смотрит. Или когда на тебя смотрят только зеленые глаза Греты. Но ее здесь нет.
Зато здесь есть темные стеклянные глаза пяти видеокамер и чуть поодаль — воспаленные от бессонной ночи глаза охранника.
Ансельмо замер в тени деревьев, внимательно изучая обстановку. Ему надо было подняться вверх и исчезнуть из поля зрения камер и охранника. Он пробежал глазами по верхушкам деревьев и крышам соседних зданий. Если перепрыгнуть с веток на террасы, а с них на крышу депо, он рискует всего тысячную долю секунды. Потом он станет невидимым. Ансельмо быстро привязал велосипед и подошел ближе.
Он не был уверен, что у него получится. Вполне возможно, он разучился не только видеть, но и летать. Ансельмо тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли, и собрался. Закрыл глаза, сомкнул руки, перестал дышать. Потом согнул все суставы тела, вбирая в себя свет всех посланий, и стал сжимать их в круги. Плотнее, еще плотнее. Он чувствовал, как их движущая сила вибрирует пружиной в каждой его связке. Он пригнулся к земле, и земля оттолкнула его. Пружина распрямилась, распахнув его руки в рывке светящихся полос. Вспышка радуги — и он в небе. Один шаг по верхушке ели, второй — поверх антенны соседнего дома. И мягкая посадка на плоскую крышу депо. Светящиеся ленты погасли одна за другой. Ансельмо почувствовал, как их энергию впитал радостный вихрь в венах.
— У меня получилось, — сказал он звездам.
Небо ответило порывом ветра. Ветер усиливался, но Ансельмо даже не попытался проследить за рисунком посланий, потерянных в воздухе. Не сейчас. Сейчас ему надо попасть в архив и забыть обо всем остальном.
Словно в подтверждение этих мыслей, у его ног прополз луч света. Свет струился из-под железной двери, ведущей в депо. На лестнице послышались шаги. Ансельмо посмотрел вокруг в поисках чего-нибудь, что могло бы наделать много шума. И нашел. Старую сломанную антенну. Ансельмо поднял ее и изо всех сил бросил в дверь. Металлический гром эхом отозвался на лестнице. Шаги ускорились. Дверь открылась, отбросив на крышу прямоугольник света. В прямоугольнике вытянулась тень человека.
— Шум на крыше. Иду проверить, — сказал охранник в рацию.