Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна

Неизвестно, сколько бы еще просидела в столовой Лера в своих невеселых раздумьях, если бы в дверях не показался Максимов. Едва заметив его, она поспешно поднялась и вышла, ощущая спиной его пристальный взгляд. Гнев на шефа перебил жалость к себе, и остаток дня Лера проработала в спокойном, даже веселом настроении.

4

За ужином Машка неожиданно оживилась. Сначала рассказала Лере смешную историю о том, как некий Коля Мухин принес в садик мамин мобильник, по ошибке захватив его вместо своего, игрушечного. Телефон мирно лежал у пацана в кармане штанов, но во время тихого часа вдруг затрезвонил на всю группу.

Прибежавшая на шум рассерженная Катерина Михайловна потребовала отключить игрушку, но не тут-то было. Коля тыкал во все кнопки, а проклятый аппарат если и замолкал, то на несколько секунд, а потом начинал сигналить заново. Наконец воспитательница выхватила мобильник из рук парня, но от волнения и злости нажала на «Yes» вместо «No», и из трубки на всю комнату отчетливо разнесся бас Колиного папы, на чем свет стоит ругавшего Колину маму за то, что она так долго не отвечала на его звонки.

Тихий час, конечно, сразу закончился. Какой там сон, если все тринадцать человек хохочут в голос, и даже суровая Катерина Михайловна держится за бока и вытирает навернувшиеся на глаза слезы.

Вечером сотовый благополучно вернули хозяйке, которая даже не заметила его отсутствия, думая, что телефон со вчерашнего дня спокойно лежит в ее сумочке. Колина мама была домохозяйкой, и кроме мужа на мобильный ей почти никто не звонил.

Вся эта история так развеселила Машку, что она долго в ярких красках описывала ее Лере. Та сидела, внимательно слушая дочку, боясь спугнуть ее хорошее, радостное настроение, и понимающе кивала головой. Наконец, когда девочка закончила свой рассказ, Лера решилась и осторожно спросила:

— Машуня, ведь тебе уже нравится в садике? Смотри, ты привыкла, тебе весело, ты смеешься. Так?

— Не так. — Машка сразу помрачнела, насупила светлые, круглые бровки. — Я все равно не хочу туда ходить.

— Но почему? — допытывалась Лера. — Из-за Катерины Михайловны? Видишь, она не такая уж строгая, просто вас много и ей приходится нелегко…

— Не из-за нее, — перебила Машка. — Из-за Вовки Звончука.

— Господи, — опешила от такого перехода Лера. — Ну, а он-то чем виноват?

— Ага, чем! — запальчиво проговорила девочка. — А что он лезет? То за косу дернет, то ножку подставит. А сегодня… — Машка округлила глаза и произнесла страшным шепотом: — Сегодня вообще полез целоваться! Представляешь?

— А ты что? — машинально поинтересовалась Лера.

— Я? — зловещим голосом переспросила Машка. — Я ему врезала так, что он отлетел. Будет теперь знать!

Лера в изумлении смотрела на дочь. И ее она всю жизнь считала робкой, домашней, не приспособленной к коллективу и не умеющей за себя постоять? Или любого, даже самого мягкого человека можно вывести из себя и заставить действовать жестко и решительно?

Машка тем временем, выпустив пар, слегка успокоилась, заметила Лерино смущение и проговорила виновато:

— Я плохо сделала, да? Ты бы так не поступила?

Лера вспомнила сцену в кабинете у заведующего и невольно улыбнулась:

— Ты молодец. Я поступила бы точно так же. Одно дело дергать за косички и подставлять ножки, но приставать с поцелуями — это уж слишком!

— Вот именно, — обрадованно подхватила Машка, не почувствовав в словах матери иронического подтекста. Помолчала, раздумывая о чем-то своем, затем тихонько спросила: — Мам! А папа скоро вернется?

— Скоро, Машенька, — с трудом выдавила из себя Лера. — Подожди еще чуть-чуть.

— А мне кажется… — Машка подозрительно шмыгнула носом и отвернулась в сторону. — Мне иногда кажется, что он… вообще не вернется. — Последнюю фразу она произнесла совсем шепотом. Губы ее скривились, по щеке покатилась светлая одинокая слезинка. Машка быстро, провела ладошкой по лицу.

— Что ты! — Лера обняла девочку, прижала к себе, поцеловала в теплую, сладко пахнущую макушку. — Он обязательно приедет. Скоро. И поведет тебя в зоопарк.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— В цирк, — поправила Машка. — Он обещал в цирк. А… — она замялась, напряглась, точно сжатая пружинка, — а почему Катерина Михайловна сказала, что он нас… бросил?

— Когда это она сказала? — Леру точно током дернуло, даже дышать стало больно. — Кому? Тебе?

— Елене Ивановне, — доверительно сообщила Маша. — Она вчера думала, что я спала. А я не спала и все слышала. Катерина Михайловна сидела за столиком и говорила: «Девчонка отца все ждет, а его давно и след простыл. Чем обманывать, мамаша уж сказала бы».

— Ты ошиблась, — твердо проговорила Лера. — Она вовсе не тебя имела в виду.

— А кого? — Машка с надеждой подняла глаза.

— Другую девочку. Совсем другую, ее нет в вашей группе.

— Она в соседней? — догадалась Машка.

— Она вообще не в вашем садике. Про нее в газете писали, вот Катерина Михайловна и прочитала. И решила рассказать Елене Ивановне. Ясно?

— Да. — Машка прерывисто вздохнула. — Ты можешь со мной немного посидеть, пока я буду засыпать?

— Конечно.

Лера вымыла дочку, уложила на кушетку, укрыла одеяльцем. Машка тут же повернулась на бок, лицом к ней, взяла Лерину ладонь в свои руки, старательно зажмурилась.

В этот вечер она долго не засыпала. Лежала с закрытыми глазами, вздыхала, ворочалась. Лера и сама чувствовала себя точно на сковородке. Вот ведь зараза эта веснушчатая Катерина!

Для того ей все рассказали, чтобы она во время тихого часа молола своим длинным языком! Хоть бы потрудилась посмотреть, спит ли ребенок!

А может, она права, эта воспитательница? Хватит морочить Машке голову, пора рассказать ей правду. Через несколько месяцев девочке исполнится шесть, в общем-то она довольно взрослая для того, чтобы все понять. Все равно до конца в красивую сказочку, придуманную Лерой, Машка больше не верит. Оттого и не засыпает, вертится с боку на бок.

В любом случае нужно еще раз поговорить с Ильей. К черту Лерину гордость. Надо позвонить ему, не дожидаясь, пока он соизволит сделать это сам. Поставить вопрос ребром. Пусть приходит к ребенку! Пусть Машка знает, что Илья бросил не ее, а Леру, а она осталась для него по-прежнему любимой и самой дорогой на свете.

Лера уже давно оттягивала этот неприятный разговор, предчувствуя, что ничего хорошего из него не выйдет. В самом деле, ну что она может? Алименты с отца суд имеет право взыскать, а обязать к общению с дочерью — нет, не имеет.

Машка заснула, продолжая во сне сжимать руку матери, а Лера просидела полночи без сна, но так и не нашла оптимального решения проблемы. В конце концов она решила выждать еще чуть-чуть, надеясь, что, может, все-таки Илья усовестится и объявится сам. Это была страусиная политика, и Лера прекрасно понимала, что просто прячет голову в песок. Но уж слишком многое навалилось на нее в последнее время, чтобы со всем справиться достойно. С такими мыслями она и заснула на самом исходе ночи, когда до начала рабочего дня оставалось всего два с половиной часа.

5

Лера честно постаралась выполнить все обещания, данные ей Скворцову: уговорила Наталью самолично делать ему уколы вместо Насти, чем несказанно обидела последнюю, договорилась, правда не без скандала, на кухне о том, чтобы иногда кашу деду заменяли на что-нибудь более удобоваримое. Кроме того, она теперь тщательно следила за тем, чтобы санитарки Галя и Надюша регулярно открывали в палате форточку, что они раньше делали далеко не всегда, хоть это и входило в их обязанности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Единственное, чего не удалось сделать Лере, это поговорить с родственниками старика. Они в больнице так и не появлялись, Светка их координат не знала, а Максимов на просьбу Леры дать телефон опекунов Скворцова ответил неожиданно резким отказом.

Сам же дед чувствовал себя сносно и, хоть продолжал ворчать, во время утренних обходов, все же стал более покладистым и сговорчивым. Особенно обрадовал его принесенный вместо овсянки омлет. Он долго придирчиво разглядывал желтоватую массу, лежащую на тарелке, затем осторожно подцепил кусочек вилкой и отправил в беззубый рот. Прожевал, замер на несколько секунд, точно прислушиваясь к тому, как пища улеглась в желудке, и стал есть дальше, поспешно, жадно, причмокивая и разбрызгивая слюну.