Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

IV

Скоро мне в школу, и Жамират уже заранее начала беспокоиться. Придется ей искать другого возчика. Хаматкана она ни за что не хочет брать, потому что он не слушается.

Мне тоже не хочется уходить от Жамират. Правда, и по школе соскучился. Недавно, проезжая мимо школы, заглянул через забор. Школа стояла непривычно тихая. Двор зарос травой…

Под яблоней сидел Хаджумар, директор. Он меня не заметил. Мне же не хватило смелости поздороваться с ним. Хороший у нас директор, все его уважают. Даже самые разбалованные ученики слушаются его с первого слова. Хаджумар немногословен, но уж если что скажет, то, как говорится, в самое яблочко.

В прошлом году в это же время Хадзыбатыр сдал свои документы в джермецыкскую школу. Это русская школа. Я тоже было загорелся. Да и Хадзыбатыр изо всех сил уговаривал меня: мол, русский язык будем лучше знать.

Это Хадзыбатыр не сам придумал, это его отец Аштемыр так захотел. Стоило ему услышать, что племянник учительницы Фатимы поступил в русскую школу, как и Аштемыр заторопился. Он даже и слушать не хотел о том, что племянник Фатимы и до этого учился в русской школе. Теперь его мать лежит в больнице, и мальчику нельзя одному оставаться в городской квартире. Поэтому его тетя Фатима привезла к себе. Она бы его и в нашу школу отдала, но он плохо знает осетинский язык.

«Чем он лучше тебя?» — сказал сыну Аштемыр с присущим ему высокомерием.

И отправился к Хаджумару за документами сына.

Хаджумар пытался его отговорить:

«Хадзыбатыр не владеет русским языком. Трудно ему там будет».

То же самое ему говорили и в Джермецыкке, но он никого не стал слушать, и Хадзыбатыр поступил в русскую школу.

Пример Хадзыбатыра соблазнил и меня. Я завидовал ему, когда он уходил в школу в Джермецыкк. А особенно когда он начинал рассказывать о своих новых друзьях — русских мальчиках.

Конечно, после семилетки я бы тоже перешел в эту школу, и так было бы правильнее, потому что я к тому времени лучше овладел бы русским языком. Но два года ожидания показались мне целой вечностью. Учиться в Джермецыкке — мечта не только ребят, родителям тоже хочется, чтобы их дети как можно раньше выучили русский язык. Почему(-то им кажется, что все владеющие русским языком после средней школы обязательно поступят в институт, постигнут высоты наук, выйдут в большие люди.

А наверно, это не совсем так. Ведь многие девушки и гоноши из Джермецыкка, окончив среднюю школу, не поступают в вузы, так же как и мои односельчане.

Тут главное — хорошо учиться.

Да я и не думал об институте. Просто мне хотелось поскорей выучить русский язык. Пусть мне завидуют!

А было так. Из Джермецыкка пришел один русский, хотел купить у нас теленка. И как же неловко мне было идти за учительницей Фатимой — без переводчика мать никак не могла объясниться с этим человеком.

Сначала Дзыцца и слушать не хотела о Джермецыкке. Но когда я рассказал ей о Хадзыбатыре, она согласилась пойти со мной в школу к директору. Один-то я не осмелился.

Хаджумара мы встретили во дворе школы. Он был в темно-зеленом кителе, в синих галифе. На голове фуражка с лакированным козырьком. Начищенные сапоги блестели. В одной руке у него была папироса, в другой — коробка спичек.

Поздоровались.

— Вот захотел в Джермецыкскую школу, — помолчав, сказала Дзыцца.

Хаджумар прикусил нижнюю губу. Оглядел, будто видит впервые, здание школы, закурил.

— А своя, значит, разонравилась?

Дзыцца не нашлась что ответить. С этим мы и вернулись домой.

Сначала мне было обидно. Но когда Хадзыбатыр через несколько месяцев отказался ходить в Джермецыкк, я успокоился. Прав был Хаджумар — своя школа не хуже.

Сегодня мы с Жамират работу закончили пораньше. Дудтул совсем поправился. Последнее время и на ночь оставляю его у себя дома. А во двор въезжаю не с пустой арбой. Сколько травы привез корове! Да и дров понемногу заготовил на зиму. На всю зиму, правда, не хватит, придется еще и кизяк запасать. Но слишком тяжелый груз на Дудтула я никогда не взваливал. Жалел его. Не то что наш бригадир Гадацци…

Как-то раз он послал меня на мельницу. После работы. «Привези, — говорит, — муки». Как будто утром нельзя было сказать — я ведь с работы мимо мельницы проезжаю. Захватил бы муку по пути и не пришлось бы еще раз гонять усталую лошадь.

Но нет, Гадацци не такой, ему надо проявлять свою власть. Из-за его прогнившей кукурузы мы с Дудтулом должны специальный рейс сделать. А то, что кукуруза гнилая, я от него самого слышал. Эта мука им нужна для самогона. Я очень тогда разозлился, но вслух ничего не сказал.

Поехал. На краю села я догнал Бимболата. Он тоже на мельницу направлялся.

— Куда это ты, Казбек, на ночь глядя?

Я сказал. Он тоже рассердился на Гадацци.

— Вся их родня такая, — сказал Бимболат, — я их всех хорошо знаю. И отец такой был. А дед — так тот славился своей жестокостью. А Гадацци им подражает. Можно бы и завтра привезти этот мешок. Или он боялся, что до утра не доживет?

Бимболат не хотел садиться в повозку. Но я его уговорил.

Приехали. Но тут оказалось, что кукурузу Гадацци еще и не мололи. Ну разве нельзя было узнать прежде, чем посылать человека? Ведь он с работы мимо мельницы шел, мог бы спросить. Но где там! Боится свою честь уронить. Вроде бы с него погоны сняли, если бы он лишний раз поговорил с мельником!

Но все-таки приехали не зря, погрузили муку Бимболата.

Уже совсем стемнело, когда мы вернулись в село. Уже и лампы зажгли. Только в окнах Цымыржа нет света, будто вечер к ним приходит позже, чем к другим. Вечно он с женой из-за этого ругается. «Не умеешь, — говорит, — керосин экономить!» А что однажды у него с сыном получилось… Об этом все село знает.

Как-то зимним днем Цымыржа сидел дома около горящей печки. Скрутил цигарку. В это время из школы вернулся сын.

— Подай мне огня, — сказал Цымыржа.

Мальчик бросил свою сумку, схватил коробку спичек, зажег и поднес спичку к его самокрутке. Цымыржа, вместо того, чтобы прикурить, размахнулся и дал мальчику пощечину.

Жена Цымыржа набросилась на него:

— Что с тобой случилось? Зачем ребенка бьешь?

— А пусть он попробует в следующий раз около горящей печки мне спички зажигать!

— Ты же сам огня попросил! Бог бы тебя наказал!..

— Попросил. Ну и что же? Свою голову не надо иметь?

— Чего ты от него хочешь, чтоб тебя бешеные волки съели!

— Надо же спички беречь! В печке поленья горят. Можно же было догадаться! Привыкли на готовом! Не знаете, почем фунт лиха! А следовало бы хоть раз поинтересоваться, откуда идут и дрова, и спички, и кое-что еще…

Все у нас уже знают, почему в окнах Цымыржа позже всех загорается свет.

На улице, под акацией, сидели старики — Ханджери и Каламыржа.

— По-моему, Дудтул уже на тот свет поглядывает, — сказал Каламыржа, — уж больно у него походка осторожная стала.

— Да что там говорить, — поддержал его Ханджери, — кляча — она и есть кляча.

Бимболат лукаво улыбнулся.

— Какая же это кляча? Девушка в двадцать три года о женихах помышляет, а ты хочешь Дудтула в этом возрасте к Бараштыру[6] отправить!

— Неужели ему уже двадцать три года? — удивился Ханджери.

— Ей-Богу, целых двадцать три, двадцать четвертый пошел. Мы его с Байма вместе покупали. Он за Дудтула такую корову отдал! А как начали строить колхозы, Байма сам отвел его на колхозный двор. Правда, с условием, что коня закрепят за ним. До самой войны на нем работал.

Байма — это мой отец. Поэтому я никогда не замахнулся кнутом на Дудтула.

А вскоре мне пришлось снова столкнуться с Гадацци. Я ехал с дровами из леса; набрал там сучьев, валежнику. Вот уже миновал кладбище. Дальше дорога вдет под гору. Я соскочил с арбы, иду рядом с Дудтулом, придерживаю его. Переехали через мост, теперь рукой подать до дома. Садиться в арбу не стоит, дойду и пешком.

Откуда ни возьмись Гадацци:

— Стой!

Я остановил коня.

— Ты где был?

Будто сам не видит.

— Почему взял коня без спросу?

Я молчал: я знал, что каждое мое слово будет еще больше выводить его из себя.

— Весь в отца пошел!

Ну, этого я уже выдержать не мог.

— Что плохого сделал мой отец?

— Весь заказник вырубил — вот что он сделал? А теперь ты взялся!

Я взялся! Не видит, что ли, какие дрова у меня на возу? Да еще и на отца клевещет!

— Вот когда отец вернется с войны, тогда ты это ему и скажи. Он поговорит с тобой!

— Ты мне зубы не заговаривай. Отвечай: почему взял коня без спросу?

— Захотел и взял! Еще что?

Руки у меня начали дрожать, гнев душил меня.

— Сейчас я тебе покажу, мерзавец!

— Попробуй! Попробуй только!

Я поднял с земли два камня. Гадацци не ожидал этого и растерянно остановился.