Узник в маске - Жюльетта Бенцони

8 мая на площади перед церковью начался карнавал. В этот день под звон колоколов и под пушечные залпы в город въехала золоченая карета короля. Его приветствовали байи и другие отцы города в красных шапочках и мантиях, а танцоры в белых одеждах с разноцветными лентами и бубенчиками пустились в пляс. Главными цветами этой страны были белый, красный и черный, но к ним теперь примешивались синие с золотом мундиры мушкетеров, красные с золотом куртки рейтаров и перья всех цветов радуги на шляпах знатных сеньоров, дам и всех тех, кто мог себе позволить такое украшение. Городок превратился в настоящую выставку шелков, бархата, атласа, тафты, кружев, жемчуга и драгоценных камней. Все это переливалось в непрерывном движении, сияло на солнце. Воздух был наполнен бренчанием гитар и пением скрипок. Кардинал Мазарини постарался на славу, Сен-Жан-де-Люз был полон радости, изящества и молодости. И неудивительно ведь здесь двадцатилетнему французскому королю предстояло обвенчаться с испанской инфантой.

Карета и фургон госпожи де Фонсом остановились перед домом Эшевери, преодолев толпу, торопившуюся на берег, чтобы полюбоваться морским парадом. Здесь, у дома, было относительно тихо. Судовладелец встретил гостей с отменной учтивостью и проводил их в светлый зал, где в Ожидании ужина им были предложены вино и сладости. При этом происходил обмен банальными любезностями, как происходит всегда, когда встречаются незнакомые люди.

Сильви, хрустя марципаном, пыталась определить происхождение незнакомого, но чрезвычайно приятного аромата. Любопытство заставило ее нарушить приличия и обратиться к хозяину дома с такими словами:

— Прошу меня извинить, сударь, но меня интригует этот пленительный запах…

Хозяин с улыбкой ответил:

— Немудрено, что он вам неизвестен, я сам познакомился с ним совсем недавно. Это шоколад — любимый напиток маршала Грамона, который тоже пользуется моим гостеприимством в те дни, когда не считает необходимым отправляться по делам службы в Байонну. Он приучился его пить, когда находился в Испании, где просил от имени короля руки инфанты.

— Шо?..

— Шоколад, герцогиня. Господин маршал теперь жить без него не может. Он привез большую партию и располагает рецептом приготовления.

— А вы сами его пробовали?

— Конечно. Маршал не преминул меня угостить, но, признаться, пока еще не превратил меня в любителя шоколада, подобного ему самому. На мой вкус, напиток чересчур сладок. Впрочем, говорят, он чрезвычайно полезен для здоровья, возвращает силы…

— Кажется, я знаю, о чем речь, — вмешался Рагнель — Ацтеки называют этот напиток «нектаром богов». Конквистадор Эрнан Кортес привез его из Мексики. Кажется, в тех землях эти крупные бобы используются в качестве денег. Весьма редкий, а значит, дорогой продукт.

— Испанцы уже разбивают по ту сторону Атлантики целые плантации этого растения, однако пока что пить его могут себе позволить разве что короли да гранды. Главные его ценительницы — дамы.

— Из чего следует, — сказала Сильви со смехом, — что бедняга маршал не сможет его пить часто и долго!

— Отнюдь. Ведь наша будущая королева — большая любительница шоколада и запасла его немало. Кроме того, господин де Грамон полон решимости закупить достаточно продукта, чтобы открыть в Байонне «шоколадное заведение», как он сам это называет. Надеюсь, запах не вызовет у вас неприятных ощущений, герцогиня, он нередко здесь витает. Впрочем, если вы будете возражать, то я готов…

— Не беспокойтесь, в крайнем случае я открою у себя окна. Не создавайте трудностей маршалу. А сейчас, господин Эшевери, позвольте поблагодарить вас за радушный прием. Мне бы хотелось переодеться. Ведь меня ждет аудиенция у их величеств!

— Разумеется, разумеется! Как только будете готовы, слуга вас проводит. Король остановился у Логобиага, а королева-мать — у Харанедера. Оба эти дома — самые красивые в городе.

Спустя час Сильви покинула дом Эшевери в паланкине. На ней было платье из белой тафты с большими черными разводами; его покрой можно было бы назвать рискованным, но столь безупречная фигура подчеркивала элегантность наряда. На голове у Сильви была широкополая бархатная шляпа с белыми перьями.

Прямо у дверей ее внимание привлек видный мушкетер, которого она как будто видела раньше. Он делал вид, что заинтересовался жилищем судовладельца, но при этом проявлял редкую неуклюжесть, ходил быстрым шагом взад-вперед, резко останавливался, озирался и вздыхал. Более неприличное поведение трудно было себе представить. Приглядевшись, Сильви узнала того самого мушкетера, который привез ей королевский указ. На вид ему можно было дать лет тридцать. Сильви хотела было предложить ему помощь, но, побоявшись показаться назойливой, приказала носильщикам не останавливаться.

Совсем скоро она оказалась в красивом зале, залитом солнцем, где располагались придворные королевы Анны. В данный момент они были представлены всего двумя людьми, вездесущей госпожой де Мотвиль, наперсницей и лучшей подругой королевы, и племянницей Марией-Луизой Монпансье-Орлеанской, прозванной Большой Мадемуазель. Прозвище восходило ко внезапно посетившей ее во время Фронды идее развернуть пушки Бастилии против королевских войск, готовых штурмовать Париж. С тех пор ее окружал ореол воительницы. Войдя в роль, она не снимала мужской охотничий костюм и, казалось, была в любую минуту готова вскочить на коня, чтобы от кого-то спасаться. Охотничий костюм был, впрочем, неизменно украшен чудными драгоценностями.

Внешне это была крупная особа тридцати трех лет, определенно наделенная отменным здоровьем, обладательница величественной осанки, но, увы, не красоты. Будучи богатейшей женщиной Франции — среди прочего, ей принадлежали княжества Дом и Ла-Рошсюр-Ион, герцогства Монпансье и Шательро, графство Э, — она потеряла счет претендентам на ее руку, но замуж все не выходила. Женщина добропорядочная, хоть и амазонка, она повторяла, что «любовь существует не для благородных сердец» и что лично она не согласится ни на кого ниже короля. Впрочем, не обладая способностью предугадывать будущее, она упустила английскую корону, отказавшись стать женой будущего Карла II, когда тот еще находился в изгнании.

В действительности все ее мечты были обращены к Людовику XIV; ей и в голову не приходило, что она может ему не понравиться. Мазарини положил конец ее притязаниям, чем и вызвал праведный гнев, желание якшаться с принцами-бунтарями и разворачивать пушки. Дело кончилось ссылкой. Прощена она была уже три года назад, но сперва, отвергнув очередного претендента в женихи — португальского короля (даже ради королевского трона она не пожелала связываться с полоумным паралитиком), уединилась в своем замке Сен-Фаржо. Это добровольное изгнание было прервано королевской женитьбой, заставившей Мадемуазель снова занять принадлежавшее ей место в семье.