Усталые люди - Арне Гарборг

А ну, как за всем этим все-таки кроется влюбленность?

Вот-то было-бы мило, да! Нарушить сердечный покой женщины, не имея на это ни тени какой-бы то ни было причины или основания; сделать ее несчастной может быть на всю жизнь, не желая, да и не будучи в состоянии ничего дать ей взамен, ни даже воспоминания, которым могла-бы она жить… поистине великолепно.

Ха, ха! Эх ты, блаженный дуралей! неужели опять принимаешься ты за старое? Она может оказаться «несчастной»? Уж не счастлива-ли она теперь? Неужели лучше умирать от скуки, чем умирать от горя? Понятие «нравственнаго» почти всегда совпадает с понятием «малодушнаго». Я «не хочу сделать ее несчастной», т. е. я знаю, что она, во всяком случае, будет несчастна, но «не хочу брать на себя никакой ответственности»: не хочу никакого неудобства для собственной своей особы. Молодая девушка должна погибнуть; так пусть ее погибает от скуки, – в этом я, во всяком случае, ни при чем!

Вот, что называется «иметь чистую совесть».

К тому-же тут не грозит никакой опасности. В ней совсем нет страстности, – этим отличаются многие, выдающиеся своею красотою, женщины. Потому-то, говоря относительно, и остаются они так часто не замужем. Потому-то также и говорится, что лучше всего умеют любить некрасивые. Пол сказывается в них сильнее. Красивые и холодные редко влюбляются, а следовательно столь-же редко пробуждают и ответную любовь; если и выходят они замуж, то, обыкновенно, из любопытства или ради общественного положения и т. п. Когда в один прекрасный день фрекен Гольмсен надоест её девичество, она выйдет замуж за какого-нибудь богатого малого, который будет в состоянии доставлять ей лошадей и брильянты.

Вообще говоря, женщины любят не так, как мы. Любовь женщины обозначает, что ей нужен отец для её ребенка; а тот-ли, или другой окажется им, это еще не так важно. Не дается ей наилучший. – она плачет, и берет следующего за ним.

А если, в худшем случае, она и не выйдет замуж, то и тут опасность не так еще велика. Эти старые девы прекрасно пробивают себе дорожку в жизни. «Женский вопрос» в конце-концов, кажется, только плодит еще большее число старых дев. Для женщин есть один только существенно важный вопрос: вопрос пропитания; раз удается им самим снискать себе пропитание, они посылают к черту и мужа, и супружество; так восхитительно хорошо чувствовать себя независимой от этих противных, тщеславных, самонадеянных мужчин.

Дамы постоянно употребляют эти торжественные, пустые, общие слова, которые до такой степени бесцветны и грубы. Одно из двух: или вещь «восхитительна», или она «отвратительна»; к человеку они чувствуют или «любовь», или «холодность»; по отношению к общим вопросам они или «увлекаются до безумия», или их «ненавидят» – с подчеркиванием. Одно из двух: черное или белое. Более тонкая характеристика их не интересует.

– «Да, но чего-же другого можете вы ждать от нас, раз мы ничему не учились?» – говорит Фанни.

Замечательно. Прежде Матильда как будто-бы даже несколько увлекала меня: она казалась мне такой наивной, ребячливой, так восхитительно легкомысленной; теперь же я сижу у неё и чувствую себя не по себе, и думаю о Фанни.

Сегодня вечером я принужден был, наконец, закрыть глаза и вообразить, что это ее держал я в своих объятиях…

Постоянно только то и представляется нам достойной целью наших стремлений, что не дается нам в руки.

Следует жениться пока молод; иначе не женишься никогда.

Отчасти сказывается все сильнее и сильнее собственная нерешительность, частью же слишком многое узнаешь – через посредство женатых друзей.

Великий Боже!.. что это за горемычные мужья! Как можно дольше стараются они сохранить счастливый вид и говорят:

– Женитесь же, друг мой; это единственное, что есть на свете! – но раз удастся вам застать их где-нибудь в общественном месте за третьим стаканом (если только они посмеют разрешить себе третий стакан), – они пускаются во все тяжкия.

Они начинают говорить о «женщине». В общих фразах, в форме отвлеченных теорий. Они слыхали, что иные мужья говорили… тот или другой известный женский врач полагает… я читал известную физиологию женщин доктора N N, и там сказано… – А если мужчины начинают в общих фразах говорить о «женщине», то тут стоит только навострить уши, потому что под этими общими фразами почти всегда скрывается нечто личное.

Мне знакомы два главнейших вида супружеских сетований.

Некоторые говорят: женщина холодна. У неё мало или совсем нет известного интереса; она делает это лишь по обязанности или из послушания. Тут они понижают голос до шопота и говорят: «Вы не поверите, до чего это общераспространенно; не один муж доверял мне, что…

Впрочем, я и сам всегда это предполагал. Обыкновенно это просто-напросто обозначает, что данная барыня вышла замуж не любя… что разумеется бывает нередко.

Ну, это во всяком случае может быть довольно неприятно. Но кажется еще хуже приходится мужьям влюбленных в них жен; по крайней мере, если верить доктору Кволе.

Время от времени я встречаюсь с ним у Ионатана; но он несколько упорен, и мне трудно заставить его вполне развернуться. Сегодня вечером однако же нам привелось просидеть довольно долго вместе за стаканом, и я до того приставал к нему, что наконец раззадорил его и заставил-таки хотя бы несколько высказаться передо мной.

Замечательный малый, крестьянин-студент, застенчивый, сдержанный, с широким неправильным лицом и маленькими, милыми глазами; обыкновенно весел; многое испытал и передумал и, разумеется, многое „пережил“; вообще интересный человек.

Он решился на смелый эксперимент, – женился на предмете своей юношеской страсти, но так поздно, что оба они, как он, так и она, к тому времени значительно уже поотцвели.

– Вообще, большинство мужчин находит, что женщины по натуре холодны, – подзадоривал я.

Он слегка пожал плечами:

– Дело в том, батюшка, что есть мужчины, не обладающие способностью разбудить женщину. А раз женщина проснулась в ней… то, вообще говоря, вряд-ли может быть повод жаловаться на холодность. Скорее напротив.

– Вот как? Но это меня удивляет.

– Женщина – носительница рода par excellence, уж это я знаю, – проворчал он. – И это вполне естественно.

Я спорил с ним до тех пор пока наконец не выяснил себе в достаточной степени его положения, после чего мне стало как-то не по себе. Во всяком случае, она права, эта фрекен Бернер, с её браком по рассудку.

Всевозможные истории несчастных супружеств приходят мне теперь на память. Сегодня встретил я на улице агента Лунде, и при этом вспомнил, что он мне как-то рассказывал.

– Нет, вы послушайте! право-же это смешно: всю молодость проводим мы в погоне за женщиной, а в зрелом возрасте мы не знаем, что сделать, лишь-бы как-нибудь отделаться от неё. Потому-что последнее право гораздо труднее первого.

– Ну… неужели закон в этом случае недостаточно либерален?

– Закон? О!.. он достаточно глуп в этом отношении; но его всегда можно обойти; нет, тут, видите-ли, все дело в женщине.

– Ну, ей вы конечно могли-бы постараться надоесть в достаточной степени.

Он засмеялся. – Да, надоесть-то я ей надоел; но разойтись… – хо, хо, хо! Вот видите-ли, я пошел было даже на скандал. Да, на открытый скандал, да; так что она узнала о нем.

– Ну?

Он опять засмеялся внутренним, себе на уме смехом, неприятно действовавшим на нервы.

– Она простила мне! – сказал он.

– Да, но в конце концов?

– О, да, раз за разом. Немножко поплачет; проделает один или два припадка с судорогами; а когда все приличия спасены, – видите-ли, тогда подносит она мне на подносе свое прощение… хо, хо, хо, хо!.. Человек интеллигентный: нельзя-же так-таки прямо оскорбить женщину!

– Гм…

– Раз довел я дело до того, что она воспроизвела даже последнюю сцену этой комедии, – знаете?.. ну, да, Нора. Убежала, видите-ли. „Слава Богу!“ подумал я, и пошел в клуб; там, изволите видеть, встретив доброго товарища, я хорошенько отпраздновал свое освобождение. Но когда я вернулся домой, – о, то, то. то!.. кто-же это сидит в гостиной, как не моя жена? – в полном дорожном костюме, заплаканная, безобразная, со следами отчаяния, разбросанными по всем стульям. Хо-хо-хо-хо!

– Ну, в таком случае вы могли просто-напросто…

– Тут, разумеется, проделала она первоклассный припадок, – истерика с судорогами, – самый первый сорт!

– Я, надо вам сказать, выдержал его с приличествующей мужчине твердостью: ну, думал я, ведь это уж в последний раз… Наконец, она сообразила, что эта метода перестала уже на меня действовать и не устраняла опасности, а потому она бросилась мне на шею… хо-хохо!.. и простила мне. Ох-хо! да! она не лишена-таки юмору».

Я не помню уже всего, что проделывал этот малый, чтобы оградить себя от прощения своей жены, но у меня сохранились в памяти его последние меланхолические замечания: