Собирается буря - Уильям Нэйпир

Все воины его племени верили в Аттилу — верили так, как никогда не доверяли Руге или даже бескомпромиссному старому Ульдину.

Аттила был мужем гор, другом пустыни и братом степи. В его душе дул тот же невидимый ветер, который спускался с небес и оживлял сны шамана. Если во главе армий стоял он, никто не мог им противостоять. Вот во что люди верили, и великий гунн знал это. «Армия, которая во что-то верит (все равно во что), всегда одержит победу на той армией, которая ни во что не верит».

И армия верила в него.

Глава 4

Маленькая Птичка

Все было так, как предсказывал Чанат. Маленькая Птичка объявился, услышав где-то (вероятно, ветром принесло) о том, что случилось в лагере гуннов и о возвращении блудного сына, который убил своего дядю голыми руками и ржавым наконечником.

Невозможно сказать, старел ли шаман вообще или каким было по счету нынешнее лето его жизни. В волосах цвета воронова крыла лишь изредка проблескивала седая прядь, а лицо по-прежнему оставалось удивительно красивым и по-детски невинным, хотя ему исполнилось, наверно, сорок или даже шестьдесят. Тонкая кожа покрывала широкие азиатские скулы, на которых разлился лихорадочный румянец, но глаза казались живыми, блестящими и злыми, словно у норки. Какая-либо растительность на лице отсутствовала, и ее следов нигде не наблюдалось. Даже для гунна Маленькая Птичка казался слишком гладким и невинным, словно мальчик. Он убирал волосы наверх в пучок по моде того времени, но связывал их яркой шелковой лентой с цветами, словно женщина. На шее шаман носил бусы, украшенные небольшими черепами животных, а также браслеты и кольца (опять же, подобно женщине). Он наклонял голову влево и вправо, когда говорил, передразнивая и себя, и собеседника. Его одежда выглядела одновременно и нарядной, и рваной. Потрепанную куртку из сафьяна, небрежно распахнутую на груди, украшали грубо сделанные черные маленькие фигурки людей.

Когда Маленькая Птичка отшвырнул свой плащ и пустился в пляс, кружась на месте, ноздри защекотал запах приятного конопляного дыма, глаза стали вращаться, руки разомкнулись, амулеты закружились и смешались. Словно и не существовало никаких различий между одним и другим человеком, и все они, предки и потомки, превратились в нечто единое при повороте колеса судьбы. Но под конец никто из них не стал чем-то большим, чем крохотное черное пятнышко в белом свете вечности…

Шаман позвал кагана Аттилу. Тот сидел у огня и ел с некоторыми из избранных. Чанат и Орест располагались поблизости, как и юный Есукай с хитрым Гьюху.

Маленькая Птичка устроился без приглашения среди них, сложил руки, словно христианский священник, и любезно улыбнулся вождю.

— Великий шаньюй, — сказал шаман, — какое путешествие вам пришлось пережить в мире грез, вам, кому по истечении семи дней не было бы дозволено вернуться в лагерь, чтобы даже вылизать ночной горшок кагана Руги!

Аттила глянул на безумца через косточку, которую тот обгладывал.

— Добро пожаловать обратно, Маленькая Птичка, — громко произнес великий вождь.

— Мой господин! — попытался возразить Есукай.

— Мальчик мой, да пребудет с тобой благочестие и чистота, — воскликнул с досадой Чанат, не отрывая своих темных глаз из-под черных изогнутых бровей от маленького шамана, — но если ты…

— Слушайте! — пронзительно завизжал Маленькая Птичка, смотря в широко открытые глаза Чаната. — Мешок со старыми костями возвращается к жизни и говорит! Я думал, ты уже давно мертв, Чанат.

Чанат дернулся, чтобы схватить шамана за подпрыгивающий пучок волос и утащить куда-нибудь в темное место (и неважно, связан он с богами или нет), но Аттила протянул вперед руку.

— Слова, слова, слова, — произнес он.

Маленькая Птичка, отвернувшись от Чаната, посмотрел с презрительной усмешкой, но затем со слащавой улыбкой снова обратился к кагану Аттиле. Его голос звучал монотонно и нелепо.

— Вы были странником и изгнанником на этой земле, господин, оставляющий после себя вдов, жалким отверженным, презираемым всеми. Ваше чело отметили три постыдных шрама предателя. Как далеко и быстро вы забрались в мир грез! Но пасть и взлететь можно в одно мгновение, ведь никогда не знаешь, какова воля злых и непредсказуемых богов. Обо всех победах и триумфах в этом мире грез станут слагать бессмертные легенды! Несомненно, великий шаньюй, о мой Аттила, маленький князь всего и ничего, — несомненно, боги не оставят вас своим покровительством. Вы будете жить вечно и покорите весь мир. Да, такова ваша судьба.

Аттила по-прежнему не реагировал.

Маленькая Птичка вздохнул. Скрестив ноги, он сел в пыли и с досады встряхнул головой. Затем посмотрел вверх и сказал более привычным голосом:

— Итак, великий шаньюй, где вы были? Что делали?

Аттила отложил в сторону косточку и вытер губы.

— Везде, — ответил он. — И нигде.

Маленькой Птичке понравился ответ, и он улыбнулся.

— А почему вы не вернулись раньше?

— Ты знаешь. Закон племени был против меня.

— Такому господину, как вы, — тихо вмешался Гьюху, — не стоит бояться закона.

— Не льсти мне, — сказал Аттила, даже не смотря на него. Каган по-прежнему не отрывал глаз от Маленькой Птички. — Я не выше законов. И не выше законодателей.

Наступила полная тишина. Шаман понял смысл его слов.

— Кроме того, — добавил Аттила, — мне было чем заняться.

— Что вы сделали? — спросил Маленькая Птичка более тихим голосом.

Голос Аттилы тоже не был громким:

— Чего я не сделал?!

В огне что-то треснуло. Мужчины, сидящие вокруг, замерли в ожидании, почти со страхом глядя на него во все глаза. Лишь Орест смотрел в землю, пока его каган шептал странные, но древние слова.

Был я правителем, был и рабом,Был я безумцем, плутом и глупцом,Каплей росы на траве и орлом над горой,Тысячи жизней взял я с собой…

— Это слова шамана, — тихо произнес Маленькая Птичка.

Аттила кивнул:

— Ты был девять лет в пустыне и в высоких горах священного Алтая, Маленькая Птичка. Но мне пришлось провести там тридцать. А тридцать лет — это длинный промежуток времени.

Шаман отодвинулся от того места, где сидел.

— Посмотри мне в глаза.

Тот отвернулся.

— Посмотри мне в глаза.

Собеседник кагана выполнил приказ, и ему не понравилось то, что он увидел. Глаза Аттилы стали желтыми в свете костра и засверкали, словно у льва. Они безжалостно прожигали насквозь, подобно лучам солнца. Шаману приходилось видеть такие глаза прежде, но не у человека.

Маленькая Птичка задержал на нем взгляд немного подольше, а затем, ни сказав более ни слова, он вскочил на ноги, как юный гимнаст, и поспешил прочь, к потемневшим палаткам.

Остальные тоже почувствовали смутный страх, откланялись и вскоре молча исчезли, опустив головы. Ушли все, кроме Чаната, который остался возле огня, и верного Ореста, лежавшего на земле с закрытыми глазами.

Аттила долго смотрел в костер, и пламя, танцуя, отражалось в его глазах.

Через некоторое время Орест заговорил. Повернувшись к Чанату, он произнес:

— Друг, расскажи мне о Маленькой Птичке.

Чанат долго думал, потом ответил:

— Я помню историю Маленькой Птички еще со времен своей юности. Такое не забыть никогда.

Старик потянул за травинки, вытряхнул семена, высыпал их на ладонь и стал рассматривать, затем нагнулся вперед и сдул.

— Когда шаман был молодым…

Чанат наблюдал, как семена падают в огонь и погибают.

Скрестив ноги, Аттила сидел на другой стороне костра, вглядываясь в тлеющие угольки и положив руки на колени, погруженный в раздумья и молчаливый, словно каменный бог.

— Когда шаман был молодым, его уже считали безумцем, — сказал Чанат, — но не таким, каким он стал сейчас. Сумасшедший юноша с головой, полной видений и грез. Затем Маленькая Птичка встретил девушку, это случилось на празднике. Она была очень красива. Сначала девушка безжалостно насмехалась над шаманом. — Чанат улыбнулся. — Как жестоко и надменно она вела себя с Маленькой Птичкой! Чтобы проверить, конечно. Как и все женщины, кокетничала она без меры, и шаман обожал ее. Но своими жестокими шутками девушка причиняла Маленькой Птичке боль, подобно многим женщинам племени. Затем дразнила его и нещадно бранила. «Ты ничтожный коротышка! — могла закричать она своим звонким девичьим голосом так, что весь лагерь слышал и смеялся. — Я презираю и тебя, и землю, по которой ты ходишь! Твои руки похожи на женские, ты дрожишь, заслышав писк ягненка, ты пугаешься при виде капли дождя на носу. О, как я ненавижу тебя!» Она могла придумывать оскорбления бесконечно, как это случается с женщинами, когда они к кому-то неравнодушны.

Орест молча засмеялся. Сейчас его глаза открылись и смотрели на звезды, словно что-то ища.