Призрак счастья - Наталия Рощина

— Нет, я бы с Жоркой сутками возилась. Только нельзя мне этого делать. Столько всего еще нужно успеть, ведь мне, и ему предстоит долгая жизнь. Нужно прожить ее достойно и дать максимально возможностей сыну. Именно поэтому я должна работать. Кто знает, может, он захочет продолжить мое дело. У него должен быть аналитический ум, я уверена.

— То, что мальчик толковый — нет вопросов. Есть в кого!

— Грех не воспользоваться плодами трудов его отца.

— И матери тоже, — Саша закивал головой. — Этого со счетов сбрасывать не стоит.

— О моих достижениях пока говорить рано. Я стараюсь.

— У вас все получится.

— Надеюсь, надо меньше языком болтать, а больше действовать.

Начались будни. Каждый день Мартова убеждалась, что жизнь продолжается. Она ведет тебя заданным путем и никогда не сбивается с курса. Время отсчитывало очередной период. Оно делало это с невероятной скоростью. Вот и маленькому Жорке исполнился год. Дедушка сделал заключение, что настоящий мужчина растет. Внешне он все больше напоминал Мартова. Кира Сергеевна говорила, что и поведением он не похож на Литу. Она была не такой усидчивой и спокойной, как малыш. Наверное, мальчик вобрал в себя все от отца. Только глаза, как у матери — голубые, огромные, пытливо изучающие все происходящее вокруг. Малыш был очень серьезным, самостоятельным, любил копаться с машинками, не привлекая к себе внимания. Сосредоточенно играл с пирамидкой, смеясь, разбрасывал кубики, а потом потешно собирал их в коробку. Он показывал пальчиком на интересующий его предмет и с удовольствием слушал объяснения. Выражение его личика непрестанно менялось. Лита улыбалась, глядя, как он серьезно хмурит брови. Это дедушкина работа. Он словно готовил внука на роль актера. Каждый раз осваивал с ним новое выражение лица и был чрезвычайно рад, что Жорке удается повторить. Владимир Петрович играл с ним в косолапого медведя, свирепого тигра, трусливого зайца. Движения малышу удавались не всегда, а вот гримасы получались замечательно. Теперь наступила бабушкина очередь говорить, что дед совсем голову потерял. Заставляет ребенка, года от роду, заниматься чуть ли не актерским мастерством. Ее слова безответно повисали в воздухе, да и настаивать на прекращении таких игр она не собиралась. В какой-то степени в ней взыграла обыкновенная ревность. В то время у Киры Сергеевны снова начался период обострения ее болезни и большую часть дня она проводила в постели. Владимир Петрович заканчивал работу над новым учебником и весь погрузился в это трудоемкое занятие. Но, в отличие от бабушки, в выходные обязательно навещал внука. За ним заезжал Игорь и отвозил скучающего по внуку деда. Вечером серо-голубая «мазда» мчала Владимира Петровича обратно. Кира Сергеевна настолько плохо себя чувствовала, что даже при таких условиях не могла позволить себе поездку. Лита целыми днями была на работе, только в воскресенье она полностью посвящала себя сыну. Поэтому всячески приветствовала любое проявление внимания к Жорке со стороны близких. Последнее время получалось, что рядом с Жоркой бессменно находились Стеблова и Саша с Игорем. Малыш рос общительным, улыбчивым. Лариса постоянно повторяла, что у психоаналитика не может быть другого ребенка. Он с молоком матери впитал страсть к общению. У Жорки всегда поднималось настроение, когда к ним приходили гости. Круг их не был слишком широким: кроме бабушки и дедушки приходила Лариса Шмелева с детьми, Антон Сайко, врач-педиатр, наблюдавший за ребенком. Лита не стремилась к тому, чтобы двери ее дома гостеприимно распахивались перед новыми людьми. Она почувствовала, что в какой-то степени стала консервативной и закрытой. Улыбка, озаряющая ее лицо, чаще служила маской для того, чтобы скрыть подлинное внутреннее состояние. Пустота, образовавшаяся в душе после смерти мужа, не заполнилась окончательно. Лита боготворила Жорку, но эта бесконечная любовь имела оттенок горечи. Малыш учился поднимать голову, садиться, держать в руках мяч, подниматься, ходить. Мама смотрела на него с гордостью, огорчаясь оттого, что не может разделять свои чувства с любимым человеком. На глазах происходила целая эволюция: от первой улыбки до первого самостоятельного шага, первого слова «дать». Елена Васильевна с гордостью сообщила новость Лите, едва та переступила вечером порог дома. Конечно, это было настоящее событие! Прошло не так уж много времени, а с маленьким Жоркой произошли значительные перемены. Из беззащитного комочка он превратился в полного эмоций, сил и жизнерадостности человечка. Маленькая копия Мартова с радостью встречала маму после работы. Он с визгом бросался ей навстречу, и та подхватывала малыша на руки. Целовала, прижимала к себе теплое, родное, нежное создание. И каждый раз подсознание возвращало туда, где глубоко засела мысль:

«Никогда тебя не обнимут крепкие, надежные руки отца…»

Лита запрещала себе думать об этом. Иначе не избежать топтания на месте. Ей так нельзя. Она должна оставить привычку постоянно возвращаться в прошлое, ведь тогда вся суть дальнейшего бытия теряет смысл. Когда-то с отказа от прошлого начался ее полный счастья период. Мартову удалось убедить ее в своих силах, сделать переоценку возможностей, и тогда все стало на свои места. Так будет и теперь. Ей грешно сетовать на судьбу. Она обладает многим из того, о чем тысячи людей не смеют мечтать. Лита не имела в виду деньги, богатство, хотя и это играло свою роль. Она, прежде всего, обращалась к воспоминаниям о любви, подарившей ей новый мир, перспективы и, конечно, Жорку. Именно это придавало нынешнему существованию ощущение реальности, целостности. Лита частенько проводила сеанс аутотренинга: «У меня все в порядке. Моя жизнь складывается так, как должна. Я чувствую себя в безопасности. Все будет хорошо». Это помогало на какое-то время, а потом, чувствуя подступающую апатию, раздражительность, хандру, Мартова снова начинала работать над собой. Она должна уметь справляться с собственными проблемами, иначе как можно помогать другим? Кира Сергеевна точно улавливала изменения в настроении дочери. Она старалась подбирать нужные слова, чтобы помочь Лите выговориться, раскрепоститься, не носить в себе нелегкий груз. Иногда эти слова сочувствия, поддержки казались Аэлите бессмысленным набором звуков, но она была все равно благодарна за Проявление внимания, заботы. Они предполагают определенный ритуал. Они — очередной шаг в будущую, новую, неизвестную пору жизни, которая неумолимо продолжалась.

Невероятные людские истории, проблемы, которые ей как психоаналитику приходилось решать, говорили об этом. А она участвовала в этих перипетиях, внося свой вклад в покой, поселяющийся в душах ее пациентов. Лита была в своей стихии. Работа приносила удовлетворение, не давала копаться в себе. Даже после десятичасового рабочего дня женщина часто не ощущала усталости. Она радовалась каждой победе. И неизвестно, кто кому был больше благодарен: человек, покидавший кабинет, или остающийся в нем психоаналитик. Лариса удивлялась работоспособности своей начальницы. Часто, когда из офиса уходил последний посетитель, Лита оставалась работать на компьютере. Она отпускала Ларису, и только молчаливый Саша оставался в приемной. Аналитическая работа притягивала Мартову магнитом. Она любила без суеты во всем разобраться. Она могла бы работать и дома. Но бывали случаи, когда она чувствовала, что не стоит делать перерыва на дорогу домой и общение с Жоркой. Она физически не могла освободиться от проблем, которые ей предстояло решить. Каждый человек со своей историей на время полностью овладевал мыслями Литы. Пропуская через себя информацию, она за несколько приемов помогала ему избавиться от ненужного груза ситуаций, подсознательных комплексов. Мужчины и женщины, переступавшие порог ее кабинета, через две-три встречи считали ее своим лучшим другом, их благодарность не имела границ. Умение расположить к себе, настроить на откровенную беседу помогало Лите разбираться с их проблемами. Мартова не могла объяснить, как это у нее получается. Просто она интуитивно чувствовала, как нужно вести себя с совершенно незнакомым человеком, нуждающемся в помощи. В беседе с одним журналистом она назвала себя врачевателем душ. Пока ей это удавалось.