Публицистика 1884—1900 гг - Артур Дойл

Поясню свою мысль примером. Допустим, противник закрепился на холме, заняв площадь в тысячу на сто ярдов. Если мы обрушим сюда 100 000 пуль, то в среднем на квадратный ярд придется по пуле. Но 100 000 пуль — сущий пустяк: это всего лишь содержимое магазинов десяти тысяч стрелков. Можно представить себе, сколь уязвимой окажется эта позиция, если нам удастся при ведении огня таким методом добиться той или иной степени точности. Однако в настоящее время не существует средства, с помощью которого можно было бы контролировать точность поражения цели. Попросите лучшего снайпера британской армии, чтобы тот заставил пулю упасть вертикально вниз на холм в пятистах ярдах, и он, беспомощно поглядев на винтовку, вынужден будет признать, что не в состоянии выполнить подобную просьбу. Наверное, он поднимет винтовку и под углом разрядит ее в воздух, но — сделает это вслепую, а потому поразит какую-то местность вдалеке от цели и не сможет скорректировать ошибку, просто потому, что не узнает, куда именно упала пуля.

Я провел эксперименты с небольшим, простым и экономичным устройством, которое, будучи прикреплено к винтовке, позволит стрелку точно определить угол подъема ствола, чтобы пуля опустилась вертикально вниз и поразила цель, находящуюся на определенном от него расстоянии. Это устройство будет легким и дешевым (стоимостью всего около шиллинга); оно займет немного места и не станет мешать обзору. При этом оружие может быть использовано для ведения как прямого, так и падающего огня, по распоряжению офицера.

Убедившись в основательности собственного предложения, я, естественно, захотел, чтобы оно тут же было рассмотрено и, в случае одобрения, использовано в войсках. Поэтому, письменно обрисовав идею, я связался с военным ведомством, и мое письмо было должным образом переправлено генеральному директору отдела артиллерии. Только что я получил его ответ:

«Военное ведомство, 16 февраля 1900 года.

Сэр! В отношении Вашего письма, касающегося устройства для перевода винтовки в режим «падающего» огня, я уполномочен Государственным секретарем военного министерства проинформировать Вас о том, что он не станет беспокоить Вас по данному вопросу.

Остаюсь, сэр, Вашим преданным слугой (подпись неразборчива). Генеральный директор отдела артиллерии».

Итак, сэр, мое изобретение, возможно, полнейший вздор, а возможно, событие исторического масштаба; в любом случае, мне не предоставили возможности ни объяснить его суть, ни продемонстрировать принцип действия. Может быть, нечто подобное уже испытывалось, и идея потерпела фиаско; если так, почему бы не проинформировать меня об этом?

Я показывал устройство солдатам действующей армии, один из которых все еще залечивал пулевое ранение ноги выстрелом из «маузера», — и все они сошлись на том, что моя идея основательна и применима на практике. И тем не менее, я не имею возможности быть выслушанным. Если каждый, кто пытается внести какое-либо усовершенствование в систему вооружения нашей страны, встречает такой же радушный прием, какой выпал на мою долю, не стоит удивляться тому, что свои самые последние изобретения мы обнаруживаем в руках наших противников задолго до того, как сами получаем возможность ими воспользоваться. Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб», 19 февраля.

Мистер Конан-Дойл и ведение обстрела под высоким углом

«Вестминстер газетт»

26 февраля 1900 г.

Сэр! Только что я обратил внимание на интервью в «Вестминстер газетт», касающееся моей неудачной попытки вынудить военное ведомство ознакомиться с моими взглядами относительно метода обстрела под высоким углом и рассмотреть средства, которыми я предлагаю осуществлять его регулировку.

Капитан Кэньон, как я заметил, утверждает, будто я получил три письма по этому вопросу, из которых привел лишь последнее. Он добавляет, что именно таким был бы официальный ответ, если бы вопрос был поднят в Палате. Полагаю, что это не так, поскольку заявление капитана Кэньона от начала и до конца ошибочно.

Из отдела артиллерии я получил два письма по обсуждаемому вопросу и опубликовал первое. Я не стал воспроизводить текст второго, поскольку он полностью повторял предшествующий, с той лишь разницей, что после слов:

«… не станет беспокоить Вас по данному вопросу» было добавлено: «поскольку применение этого метода обстрела не представляется желательным». Таким образом, я получил два письма, которые являются в сущности двумя копиями одного ответа. Где же они, эти три письма, которые, как здесь утверждается, были мне отправлены?

«Вестминстер газетт» искажает мои слова, утверждая, будто я заявил, об успехе своей идеи. Напротив, я готов признать, что допустил ошибку. Другое дело, что сам принцип верен — просто детали нуждаются в более тщательном рассмотрении. Примени мы этот метод обстрела (заранее заручившись той или иной степенью точности), отряд Кронье, окруженный на замкнутом участке силами численностью в 20 тысяч человек с винтовками Ли-Метфорда, ни при каких условиях не смог бы выдержать осаду. Каждый квадратный ярд его позиции был бы покрыт падающим огнем, и бурам оставалось бы разве что вырыть себе по норе, чтобы укрыться от прямого попадания сверху.

Что касается утверждения капитана Кэньона о том, что ветер может помешать такому ведению огня и даже сделать его опасным для стреляющих, то оно совершенно справедливо. Но я и не предлагал снимать у винтовок обычный прицел; падающий обстрел не должен будет использоваться при неблагоприятных погодных условиях. Большую точность мог бы, конечно, обеспечить специальный патрон с утяжеленной пулей и меньшим количеством кордита. Высота, на которую поднимается пуля, выпущенная из обычного патрона, такова, что с момента выстрела и до ее падения на землю проходит 55 секунд.

Капитан Кэньон наверняка будет утверждать, что отправленные его кабинетом письма выдержаны в стандартной форме, но я — не только от своего имени, но и от имени всех, кто пытается таким же образом помочь своей стране, — протестую как раз против ее оскорбительной краткости.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб».

Эпидемия брюшного тифа в Блумфонтейне

«Бритиш медикэл джорнэл»

7 июля 1900 г.

Сэр! Вы выразили весьма благосклонное пожелание, чтобы я после отъезда из Англии отправил Вам заметки по любому поводу, какой только покажется мне достаточно важным. До сих пор загруженность мешала мне выполнить эту просьбу, и даже эти комментарии наверняка покажутся Вам поверхностными.

Когда придет время и нация вернет наконец долг благодарности людям, которые отдали себя этой войне, боюсь, почти наверняка обделенными вниманием останутся те, на чью долю выпала самая тяжелая и вместе с тем важная работа. Прежде всего, это — комиссариат, железнодорожники и полевые санитары. Существенная роль двух первых групп сомнению не подлежит: без провизии и железных дорог на войне не обойтись. Однако куда более опасная и трудная доля выпала третьей группе людей.

Вспышка эпидемии брюшного тифа в наших южноафриканских подразделениях явилась бедствием, масштабы которого невозможно было ни предвидеть, ни даже в полной мере оценить. Естественно, пока шла война, мы старались не придавать особого значения этой проблеме. Но эпидемия была ужасна, и причинила она огромный ущерб, как на количественном, так и на качественном уровнях. Об эпидемиях подобных масштабов в ходе современных войн мне до сих пор слышать не приходилось. Я не имел доступа к официальной статистике, но знаю, что только в течение одного месяца с тифом — этой самой изнуряющей и продолжительной лихорадкой — слегло от 10 до 12 тысяч человек. Был месяц, когда 600 человек были похоронены на блумфонтейнском кладбище. И день, когда только в этом городе скончались 40 человек. Эти факты, получи они в свое время широкую огласку, позволили бы Претории ужесточить сопротивление. Говорить об этом стало возможно только сейчас, когда худшее позади.

Что же помогло нам преодолеть этот непредвиденный и беспрецедентный кризис? Прежде всего — самоотверженный труд врачей и преданность санитаров своему делу. Когда департамент сталкивается с задачей, требующей в четыре раза больше людей, чем имеется в распоряжении, решить ее можно только одним путем: заставить каждого работать за четверых. Благодаря этому кризис и был разрешен. В некоторых госпиталях санитары дежурили по 36 часов в течение двух суток; обо всех ужасах, связанных с теми обязанностями, что приходилось им выполнять, лучше меня расскажут те, кому пришлось пережить эту болезнь.

Санитар, как известно, — не самый живописный персонаж военного времени. Скромному служащему, скажем, госпиталя Св. Иоанна, штат которого набирался из числа рабочих одного северного города, всегда было далеко до подтянутого, холеного армейского фата, а сейчас он и вовсе пришел в плачевное состояние. Усталые, осунувшиеся лица, заношенная форма цвета хаки (которой в Англии, надеюсь, мы никогда не увидим — хотя бы в интересах общественного здоровья) не источают лучей боевой славы. И тем не менее, эти люди — истинные патриоты: многие из них, взяв на себя этот изнурительный труд, значительно проиграли в заработке, а взамен обрели лишь смертельную опасность, которой в течение 12 часов они подвергаются не меньше, чем скаут, пробирающийся к вражескому копье[4], или артиллерист под обстрелом «пом-пома».