Консультант для дознавателя-аристократа - Вероника Воронина

поставщиков упоминался в старой переписке — ещё до событий в Нордланде. В письме указано, что следующая поставка будет идти “по зимнему маршруту”, а это — характерный жаргон для определённых транспортных линий через Велесград. Это наш шанс.

— Но как мы туда поедем? — Я скрестила руки. — Нас запомнили. У нас лица не из местных.

— Именно. Поэтому ты и я будем играть... — он сделал театральную паузу, и я сразу насторожилась, — семейную пару учёных. Ты — профессор Аринэ Вэй, я — твой муж, доктор Никола Вэйл .

— Семейную. Пару. — Я повторила, как будто язык не верил в эту конструкцию. — Арчи. Мы даже в лифт не заходим без споров. Как ты себе представляешь совместную жизнь в заснеженной глуши?

Он пожал плечами с невозмутимым видом.

— Три месяца. Рабочее прикрытие. Академия переселенческих исследований уже подтвердила, что у них открыты вакансии. Мы встраиваемся в их команду как специалисты по поведенческим паттернам.

— И что, мы будем ходить за ручку, пить чай из одной чашки и говорить “милый, ты сегодня так хорошо проанализировал биомагию”?

— Только если ты сама захочешь, — хмыкнул он. — Я, между прочим, всё ещё помню, как ты устроила сцену ревности к чайнику.

— Это был опытный чайник с развитым интеллектом! — Я ткнула в него пальцем. — И он подмигивал мне, между прочим. Как раз до того, как ты его сжег совершенно “Случайно”.

— Признаю. Я погорячился.

Мы оба не выдержали и расхохотались. Это был тот самый момент — редкий и нужный — когда всё снова стало как раньше. Немного безумно. Немного нелепо. И, как ни странно… по-настоящему живо.

— Ну что, партнёр? — сказала я, беря у него папку. — Семейная жизнь нас ждёт.

— Если только ты не храпишь.

— Только когда вижу твою физиономию.

Он поклонился, словно это был официальный старт новой операции.

И внутри меня что-то шевельнулось. Чутьё. Или предчувствие. А может — лёгкая дрожь от того, что вот-вот начнётся что-то большое.

Я не сразу осознала, как сильно соскучилась по тишине и теплу, пока не переступила порог дома Анны.

На улице хлестал ветер, стучал ставнями и свистел в щелях, а здесь пахло яблочным пирогом, сушеными травами и чем-то ещё... таким, от чего на душе сразу становилось спокойнее. Наверное, этим пахнет дом, в котором тебя ждут.

Анна встретила меня с лёгкой улыбкой, в вязаном кардигане и с подоткнутыми рукавами. На её щеке осталась мука — скорее всего, от пирога — но она, как всегда, выглядела светло и уверенно, словно сама и была этим домом, уютным, устойчивым и добрым.

— Ну что, разведчица, наконец-то вырвалась из логова дознавания? — подмигнула она, затаскивая меня в дом. — Жива, цела, с руками-ногами и даже причёской.

— Ты не представляешь, в каких условиях мне приходилось работать, — драматично вздохнула я, скидывая пальто. — Арчи довёл меня до ручки. До... ручки от ядовитого котелка! Он перепутал бутыль с реагентом, и у нас чуть не пошёл дым из пола!

— Только из пола? — усмехнулась она. — А я думала, из ушей.

Мы уселись в гостиной, где уже ждал чайник с дымящимся чаем и целая гора десертов: слойки с кремом, миндальное печенье, ягодные корзиночки. От запаха у меня предательски заурчало в животе. Да и душа, кажется, тоже заурчала от удовольствия.

— И ты всё это сама? — спросила я, откусывая слойку.

— Ну, не Арчи же, — усмехнулась Анна. — Хотя, между прочим, Эдгар иногда помогает. У него талант складывать всё в ровные ряды. Даже пирожные. Как на допросе.

Я смеялась и рассказывала ей обо всём: как мы с Арчи переодевались, как он пытался выдать себя за торгового представителя и застрял в дверном проёме с массивной тростью, как жучки, выпущенные мной, забрались в уборную и начали транслировать песни из прошлого века, путая сигналы.

Анна хихикала, прикрывая рот рукой, как будто боялась, что малыш в животе проснётся от смеха.

— И ты хочешь сказать, — протянула она, — что ты не чувствуешь к нему ничего ?

— Совершенно ничего! — Я хлопнула рукой по столу. — Он раздражает меня. Он неаккуратен, вечно опаздывает, пьёт кофе как варвар и... и улыбается своей ухмылкой, будто у него всегда есть последний козырь в рукаве. Это невыносимо!

— А когда он улыбается, тебе хочется...?

— Зашить ему рукав. — Я вздохнула. — Или... может быть... ну, ладно, иногда — просто поцеловать. Но это — исключительно из раздражения!

Анна прыснула в чай.

— Конечно, конечно. И булочки ты ему приносишь из ненависти.

— Это акт пассивной агрессии, — буркнула я.

— Ясно. Ну-ну. Смотри, через пару месяцев будете гулять вместе с колясками. Представляю: ты, он, два ребёнка, спорите, у кого соска круче зачарована.

— Что?! — Я чуть не подавилась чаем. — Анна, ты с ума сошла? Какая коляска?

Она, будто между делом, поднесла к губам чашку и спокойно сказала:

— Ну, как бы... моя — уже в кладовке.

Я уставилась на неё. Потом — на её округлившийся силуэт, на мягкие движения, на то, как она порой держится за спину...

— Анна?! Ты... ты беременна?!

Она кивнула с сияющей улыбкой.

— Уже третий месяц. Мы пока не всем говорим, но ты — особенный случай. Хотела тебе сама рассказать.

Я бросилась к ней через стол, чуть не опрокинув пирожные, и крепко обняла.

— Вот это ты выдала. И молчала столько времени! Это же... Это потрясающе!

Она прижалась ко мне.

— Иногда так приятно просто быть в тишине. В настоящей жизни. С тем, кто рядом. Без дел, без масок, без тайных операций.

Я села обратно на подушку, бережно держа чашку.

— Наверное, это и есть счастье, да?

Анна кивнула. А я вдруг подумала, что если уж у Эдгара получилось быть и дознавателем, и хорошим мужем… то, может, и Арчи — не такой уж невозможный вариант.

Хотя нет. Он всё равно недотёпа.

Но... недотёпа с красивыми глазами и грудной клеткой как у проклятого бога боевых искусств.

Я отпила чай, решив на всякий случай больше ничего не говорить. Особенно — себе.

Скоро за окнами сгустились сумерки. Занавески были задернуты, в камине потрескивали дрова, по дому разливался мягкий янтарный свет. Мы с Анной всё