Крепкий ветер на Ямайке - Ричард Хьюз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Назад, назад, чертовы дурачки! — закричал отец в ярости. — Домой!
Они остановились, ошеломленные; впоследствии у них возникло представление, что эта буря была какой-то небывалой силы. Оказалось, что они вымокли до нитки — должно быть, в тот же момент, когда выскочили из дома. Молния сверкала беспрестанно, огонь играл прямо у папиных железных стремян, и внезапно они представили, как ему страшно. Они влетели в дом, потрясенные до глубины души, и почти в тот же миг он тоже уже был в доме. Миссис Торнтон кинулась к нему:
— Мой дорогой, как я рада…
— Никогда не видал такой бури! Почему, скажи на милость, ты выпустила детей наружу?
— Я и вообразить не могла, что они сделают такую глупость! И я все время думала… но хвала Господу, ты вернулся!
— Я надеюсь, худшее уже позади.
Возможно, так оно и было, но в течение всего ужина молния сверкала, почти не угасая. Джон и Эмили ели с трудом: воспоминание о том мгновении, когда они увидели лицо своего отца, преследовало их.
Трапеза вообще получилась не особенно приятная. Миссис Торнтон приготовила для мужа его “любимое блюдо”, а, как известно, нет ничего, чем можно было бы сильнее досадить капризному человеку. В середине трапезы, сопровождаемый вспышками молнии, появился Сэм, и церемония прервалась; он с сердцем швырнул носовой платок на стол и заковылял прочь.
— Скажи на милость… — начал мистер Торнтон.
Но Джон-то с Эмили знали, в чем тут дело, и были совершенно согласны с Сэмом относительно причин бури. Воровство и вообще дело скверное, а уж в воскресенье!..
Тем временем молнии продолжали свою игру. Из-за грома разговаривать было трудно, да ни у кого и не было охоты болтать. Только гром и был слышен да стукотень дождя. Как вдруг под самыми окнами раздался совершенно ужасающий нечеловеческий вопль ужаса.
— Табби! — закричал Джон, и все бросились к окну.
Но Табби уже юркнул в дом, а вслед за ним, в пылу преследования, летела целая компания диких котов. Джон на одно мгновение приоткрыл дверь в столовую, и кот проскользнул к ним, взъерошенный и задыхающийся. Но даже после этого зверюги не оставили своих попыток: какая безумная ярость увлекала эти исчадья джунглей преследовать его аж до самого дома, вообразить невозможно, но они были здесь, в передней, и затеяли кошачий концерт; и, как будто подвластный их заклинаниям, гром пробудился с новой силой, а молния затмила хилую настольную лампу. Стоял такой шум, что передать нельзя. Табби, шерсть дыбом, скакал вверх и вниз по комнате, глаза его горели, он бормотал и иногда как бы издавал восклицания таким голосом, какого дети никогда у него не слышали и от какого кровь у них стыла в жилах. Его, казалось, вдохновляло присутствие Смерти, он вел себя чрезвычайно загадочно, точно некий ужасный властелин, а снаружи, в передней, бесновался этот адский пандемониум.
Пауза не могла долго продолжаться. За дверью столовой стояла большая цедилка, а над дверью было веерообразное окошко, давно уже разбитое. Что-то черное, вопящее промелькнуло сквозь это окошко, приземлившись посреди накрытого к ужину стола, раскидав вилки и ложки и опрокинув лампу. И еще, и еще — но Табби уже был таков, он выпрыгнул через окно и молнией унесся в кусты. Целая дюжина диких котов перепрыгнула, один за другим, с крышки цедилки прямо через веерное окошко на стол, а оттуда — прочь, по его горячим следам. В мгновение ока дьявольские охотники и их отчаявшаяся дичь исчезли в ночи.
— Ох, Табби, миленький мой Табби, — причитал Джон, а Эмили снова ринулась к окну.
Они пропали. Ползучая растительность в джунглях, озаряемая молниями, походила на гигантскую паутину, но ни Табби, ни его преследователей видно не было.
Джон ударился в слезы, впервые за несколько лет, и бросился к маме. Эмили замерла у окна, как пригвожденная, ее взгляд в ужасе был прикован к тому, чего она на самом деле не могла видеть, и вдруг она почувствовала себя больной.
— Господи, что за вечер! — простонал мистер Бас-Торнтон, ощупью пытаясь найти в темноте все, что осталось от его ужина.
Чуть погодя хижину Сэма охватило пламя. Из окна столовой они видели, как старый негр, театрально шатаясь, направился во тьму. Он швырял камни в небо. В минуту краткого затишья они услышали, как он плачет:
— Разве я его не вернул? Ведь я же вернул дурную вещь? Потом сверкнула еще одна слепящая вспышка, и Сэм рухнул, где стоял. Мистер Торнтон резко оттащил детей назад и произнес что-то вроде:
— Пойду посмотрю. Не пускай их к окну.
Потом он затворил и запер на засов ставни, и исчез. Джон и малыши продолжали всхлипывать. Эмили захотелось, чтобы кто-нибудь зажег лампу, она бы почитала: это помогло бы ей на время забыть о бедном Табби.
Следует думать, что ветер, должно быть, уже некоторое время усиливался, но сейчас, к моменту, когда мистер Торнтон трудился, втаскивая тело старого Сэма в дом, это был уже далеко не обычный шторм. Тело старика, суставы которого окостенели, вероятно, еще при жизни, волочилось безвольно, как у червя. Эмили и Джон незамеченными выскользнули в переднюю и были безмерно поражены, увидев, как оно болтается; они с трудом оторвались от этого зрелища и вернулись в столовую прежде, чем их обнаружили.
Там миссис Торнтон героически восседала в кресле, читая наизусть псалмы и стихи сэра Вальтера Скотта, а ее выводок сгрудился вокруг нее. Эмили попыталась отвлечь свои мысли от Табби, вновь воскрешая в памяти все подробности своего Землетрясения. Временами шум, нарастающие раскаты грома и нескончаемые пронзительные вопли ветра, которые она до сих пор едва замечала, становился таким громким, что ему почти удавалось вторгнуться в ее внутренний мир; ей хотелось, чтобы эта гадкая гроза поторопилась и поскорее закончилась. Сначала она представила реальную картину землетрясения в последовательности его течения, как если бы оно происходило вновь. Потом она облекла его в форму Oratio Recta, устной речи, изложив в виде рассказа, начинающегося все с той же магической фразы: “Однажды я пережила Землетрясение”. Но очень скоро вновь появился драматический элемент — на этот раз в виде благоговейных комментариев ее воображаемой английской аудитории. Покончив с этим вариантом, она сделала еще одно
