Девушка из города башмачников - Эдуард Анатольевич Хруцкий

за линию фронта. Ушли — и пропали. А штаб торопил, готовилось наступление, нужны были сведения. А Борис молчал. У него не было связи. Значит, где-то разорвалась на первый взгляд хорошо налаженная цепочка. Нужно было восстановить пропавшее звено. В тыл должен идти четвертый. И нужно организовать все так, чтобы он непременно дошел. Нельзя упускать главное — фактор времени.

Связного, нельзя пускать одного. Если где-то провалена явка, его надо страховать, чтобы точно определить выпавшее звено. А для этого необходим опытный и мужественный человек.

* * *

Ночью Емельянова вызвал начальник разведотдела 32-й армии.

— Садитесь, старший политрук. Можно курить.

Емельянов знал полковника — чем любезнее он встречал, тем труднее было задание. — Прежде всего я хотел бы спросить вас, есть ли в вашей группе человек, способный выполнить очень серьезное задание. Я спрашиваю это потому, что нужна женщина, обязательно женщина. Она меньше внимания привлекает. Понимаете?

— Так точно, товарищ полковник, понимаю. Найдем такого человека.

— Дело очень сложное, товарищ Емельянов. В районе Осташкова появилась команда некоего гауптштурмфюрера Рауха. Задание этой команды неизвестно. Держится в большом секрете, Раух прибыл прямо из Берлина. Известно только, что в СД его считают одним из лучших контрразведчиков. Видимо, готовится серьезная операция. Командованию необходимо знать каждый шаг этого Рауха. Вчера из партизанского отряда Зуева передали, что связи у Бориса нет. Радист погиб. Молчат и те люди, которых мы послали недавно. Причины пока неизвестны. Наш человек должен перейти линию фронта, в деревне Мезиново на явке встретиться с представителем отряда Зуева. Там на месте он и получит инструкцию. Суть задания — быть связной у Бориса. Кого вы думаете послать?

— У меня есть один человек, но…

— Если «но», то не годится.

— Не в этом дело. Решительная, смелая девушка…

— Кто же?

— Галицына.

— Зина, из Талдома?

— Так точно.

— Слишком молода. А если другую?

— Надо подумать.

— Это и плохо, что надо думать. Вот о Галицыной вы сразу мне сказали, Сергей Иванович. А теперь думаете? Не ручаетесь?

— Да как вам сказать? Просто я Зину в деле-то видел. Потом она в тыл два раза ходила. Правда, недалеко…

— Тыл он везде тыл, а в прифронтовой полосе даже опаснее. Вы поймите меня, ведь ей всего девятнадцать. Я, честно говоря, вообще хотел ее в штаб перевести.

— Не пойдет. — Емельянов засмеялся, полез в карман за папиросами. Разрешите курить?

— Да, курите.

— Не пойдет, да и я бы возражал. У нее, если хотите, Павел Петрович, талант к нашему делу.

— Ну это вы уж хватили, Сергей Иванович, талант. Так что же решим?

— Надо ее посылать.

— Ну что ж, быть посему. Только, — полковник встал, — передайте Симонову, чтобы страховал ее всеми средствами и напарника дал.

— Слушаюсь.

* * *

Ему приснились горы. Уступчивые и острые, словно сломанные зубья. Они, покачиваясь, снимали дорогу. Он гнал мотоцикл вниз, в долину. Он не ощущал скорости, знал только, что она очень велика. А горы смыкались за спиной с орудийным грохотом. Он крутил ручку газа, и она податливо прокручивалась. Лопнул трос. До моста, которого уже не было, оставалось всего несколько метров. На него стремительно надвигались горы, свистящие дупла ущелий.

Раух проснулся от собственного крика. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Он встал, зло толкнул ногой кресло. Приснится же такая гадость. В тридцать лет нервы становятся струнами от старого банджо. Чертова Югославия! Чемодан экзотики. Нет, хватит! Он сыт по горло горами, ущельями, Белградом, похожим на декорацию провинциального театра.

Вызов на Принцальбертштрассе обрадовал Рауха. Месяц назад проверяющий штандартенфюрер Гундт намекал ему на перемену места службы. Рауху смертельно надоело возиться с четниками и усташами. Обычно на такой работе терялась квалификация.

Отто Раух считал себя прирожденным контрразведчиком. Если бы кто-нибудь сказал ему, что он жесток, он просто бы пожал плечами. Его работа — бесконечная шахматная партия. Он играет ее с разными партнерами. Главное — замысел, комбинация. Главное — результат партии. Разве важно, кто и как гибнет в этой игре.

Раух не был трусом, он спокойно относился к крови и смерти. Он отлично знал цену каждому неправильному ходу, поэтому всегда старался иметь в запасе хотя бы три. А как бы он добивался этого какая разница! Разведка не Армия спасения.

В тридцать лет он был оберштурмфюрером и имел Железный крест второго класса. Конечно, немного. Но на самом деле он имел гораздо большее: в картотеке СД его личное дело стояло на особой полке, там, где хранились дела лучших контрразведчиков.

Отто приехал утром, переоделся в парадный мундир и стал ждать. Ждать вызова. Но телефон молчал. Молчал весь день, вечер. Около полуночи Раух позволил себе задремать в кресле. И вот надо же, такой идиотский сон. Он начал расстегивать портупею, вальтер уже основательно намял ему бок.

Телефон звякнул и подавился звонком.

— Оберштурмфюрер! Докладывает унтершарфюрер Лескер! Машина у подъезда. Раух затянул ремень. Последний раз взглянул на себя в зеркало. Мундир сидел как перчатка, ни одной складки. Он рванул с вешалки кожаное пальто и вышел.

Шеф заметно пополнел. Брюшко яичком выпирало из-под пояса портупеи. Но привычки остались прежними. Все так же курил французские сигареты «Капораль», все так же собирал японские четки. Без мундира шеф был похож на адвоката или врача со средней практикой. Шеф смертельно не любил ничего военного, мундир надевал редко и чувствовал себя в нем крайне неловко. Раух не знал, как с другими, но с ним он был домашне приветлив. Угощал тягучим дорогим измирским ликером. Злые языки поговаривали, что в Турции шеф специально держит лишнего офицера, который и снабжает его им.

— Вы знаете, Отто, как мне не хочется отпускать вас из Берлина, особенно в Россию, но что поделаешь. У меня нет более опытного офицера. Я очень ценю ваш ум, и мне, право, жаль растрачивать его на одиночные акции. Но вчера меня вызывал рейхсфюрер. Вы понимаете, Отто… Да сидите, сидите. Рейхсфюрер передал, что он очень доволен вами. Рейхсфюрер передал, что за Югославию вы награждены Золотым немецким крестом и вам присвоено звание гауптштурмфюрера.

Отто вскочил и щелкнул каблуками, выкинул правую руку.

— Хайль Гитлер!

— Хайль, — лениво отмахнулся шеф, сидите же, сидите.

Он разлил ликер. Аккуратно отхлебнул из маленькой серебряной рюмки.

— Теперь к делу. В этой папке план операции. Условное название ее «Ночь». Ознакомьтесь с ней, подумайте и доложите мне свои соображения. Для этой щекотливой акции абвер дал нам надежного человека. Он знает русский лучше, чем их Пушкин, был в Москве, бежал из НКВД. Проверен. Исполнителен, умен, смел.