Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов

несомненная заслуга сведения воедино огромного материала, в преодолении узких рамок локального исследования, что позволило ему выйти на крупные проблемы. Так, он указал на исключительно большое значение аграрной колонизации в истории Прованса, Лангедока и Каталонии, на длительное отсутствие здесь сильной публичной власти, привлек внимание к возникновению на рубеже X–XI вв. частных замков и некоторым другим сторонам того явления, которое в дальнейшем, после работ П. Тубера о средневековом Лацио, стало называться incastellamento.

В 1970 г. вышла книга немецкого историка О.Энгельса, посвященная проблеме покровительства и территориальной власти в Руссильоне и соседних с ним областях[76]. Автор убедительно обосновал значение судебно-административной зависимости в формировании южнофранцузской сеньории. Ценным в работе О.Энгельса представляется также рассмотрение проблемы на протяжении большого отрезка времени, но это достоинство имело и оборотную сторону: более многочисленный и разнообразный материал XI–XIII столетий довлел над автором при анализе источников каролингского времени. Французские ученые встретили книгу сдержанно; даже тех, кто был в состоянии ее прочитать, она отпугнула излишним юридизмом и погруженностью в теоретические споры, мало кому интересные за пределами Германии.

Различие научных дискурсов оказалось еще более серьезным барьером в случае с книгой С.М. Стама о социально-экономическом развитии Тулузы в XI–XIII вв.[77]. Написанная на основе многочисленных и разнообразных источников, со знанием специальной (в т. ч. краеведческой) литературы и общей проблематики истории средневекового города, она не получила тем не менее признания ни во Франции, ни в других странах Запада. Причина, насколько я мог понять, не столько в конкретных выводах автора, прежде всего о полном упадке южнофранцузских городов в раннее средневековья, сколько в жесткости и даже некоторой агрессивности историографических оценок и в излишней, на взгляд западных ученых, демонстрации своей приверженности марксизму. Сказалось и по-своему понятное недоверие французов к любому иностранцу, пишущему об их стране и их городе, ни разу в нем не побывав и, что более существенно, не имея доступа к архивным материалам, применительно к избранному автором периоду достаточно многочисленным (тридцать лет назад, до появления некоторых важных публикаций источников, это было особенно ощутимо). Незнание французскими медиевистами русского языка также явилось серьезным препятствием, но значение этого фактора не стоит переоценивать: переводы исторических трудов во Франции достаточно распространены, дело прежде всего в наличии интереса. За рубежом мало кто способен оценить, чего стоило С.М. Стаму, даже с технологической точки зрения, написание его очень незаурядной книги, и уж тем более непонятен интеллектуальный климат, в котором она создавалась. В глаза бросается непривычная и, для многих, неприемлемая форма, другие ассоциации и условности, вникать же в содержание кажется необязательным, хотя по некоторым из затронутых автором тем (например, о торговле хлебом и солью) ничего равнозначного до сих пор не опубликовано. Это несправедливо и обидно, но это реальность. Некоторым утешением может служить тот факт, что в этом пренебрежении нет ничего специфически антироссийского: чужая по стилю, проблематике и методологии немецкая литература во Франции также игнорируется, и лишь немногим меньше[78].

Вплоть до 60-х гг. раннее средневековье было представлено в южнофранцузской медиевистике почти исключительно работами по истории церкви и политических институтов, сквозь призму которой изредка и весьма традиционно рассматривались отдельные вопросы социальной и экономической истории. Примером могут служить статьи А. Дюпона, бывшего в 1966–1972 гг. председателем Исторической ассоциации Лангедока и Руссильона, об институте aprisio, мало чем отличающиеся в трактовке этого вопроса от вышедших в конце XIX — начале XX вв. работ Э. Кове, П. Эмбар де ла Тура и Г. Мелькиора[79]. Новые источники вводились в научный обиход медленно, еще медленнее усваивались новые методы и подходы. Положение стало меняться с оформлением в 60-е гг. школ Ф. Вольфа в Тулузе и Ж. Дюби в Эксе, ориентированных в первую очередь на социально-экономическую историю — несомненно, под влиянием школы "Анналов", чей авторитет был в то время очень высок. Новые акценты не замедлили сказаться на тематике региональных исторических журналов[80] и проводимых ежегодно конференций исторических обществ Прованса и Лангедока. Одна из таких конференций, состоявшаяся в 1968 г. в Тулузе, под председательством Ж. Шнейдера, и посвященная особенностям феодализма в Аквитании, Лангедоке и христианской Испании[81], по своему значению вышла за рамки рядового симпозиума и стала важной вехой в изучении южноевропейского средневековья. Выступавшие, в том числе П. Боннасси, Ш. Игунэ, Э. Манью-Нортьеи Ж.-М. Фонт Риус, привлекли внимание медиевистов к таким вопросам, как роль замков в перестройке сеньории, распространение на крестьян феодальной присяги, преимущественно договорный характер внутрисеньориальных отношений. Дальнейшие исследования показали обоснованность обращения к этим проблемам, но в 1968 г. их можно было только сформулировать: многим докладчикам не хватало конкретного материала.

С особой ясностью этот недостаток проявился в обзорных работах этого времени, прежде всего в вышедших в конце 60-х гг. "Истории Лангедока" под редакцией Ф. Вольфа и "Истории Прованса" под редакцией Э. Баратье[82], открывших задуманную старым тулузским издательством Privat огромную серию книг по региональной истории франкоязычного мира. Трудности возникли уже при подборе авторов: оказалось, что разделы по раннему средневековью писать толком некому, и. это пришлось делать редакторам, хотя и тот, и другой были специалистами преимущественно по более позднему периоду. Но литературу они знали отменно, поэтому можно не сомневаться, что обескураживающая беглость, обтекаемые формулировки и, называя вещи своими именами, поверхностность очерков истории докаролингской эпохи (почти полностью сведенных к рассказу о событиях политической и церковной жизни), вызвана именно состоянием историографии и отчасти источников. Начиная с каролингской эпохи, Ф. Вольф и Э. Баратье уделяют внимание и социально-экономической истории (которой оба занимались специально и очень плодотворно), но вплоть до XIII в. излагают ее схематично и достаточно традиционно, явно испытывая дефицит информации.

Этот недостаток был в известной мере преодолен в 70-е годы. В 1974 г. вышла в свет фундаментальная монография Э. Манью-Нортье о Лангедоке конца VIII — конца XI вв.[83] Научная биография автора ("Школа Хартий", затем занятия историей права под руководством П. Урлиака) предопределили подход и исследовательские интересы. Акцент сделан на социально-политических отношениях светского общества и церкви, т. е. на том аспекте действительности, который лучше всего отражен в дошедших до нас источниках; вопросы социально-экономической истории рассмотрены менее пристально. Тем не менее, взгляды Э. Манью-Нортье на этот предмет достаточно ясны. Она считает, что в VII–VII вв., по сравнению с поздней античностью (из источников этого времени она упоминает только Вестготскую правду, Эдикт Ротари и "Таблички Альбертини"), социально-экономический строй Лангедока не претерпел сколь-нибудь существенных изменений, что еще в XI в. здесь преобладали крупные хозяйства, принадлежавшие фиску, и лично