Грань дозволенного - Василий Михайлович Подкованный

нас невидимой стеной. Причиной тому был страх оказаться с нами в одном положении, но…

– Да, приятного аппетита, – с издевкой в голосе поздоровалась Стася, проходя мимо. За ней уже семенила братва.

…На всякое действие есть противодействие. Так случилось и сейчас.

Стася взяла себе одну тарелку супа. Вопреки ожиданию, с торжественным видом она прошествовала мимо нас, прямо к столу, за которым сидело большинство наших одноклассников. Коля исподлобья смотрел на пасынков времени, проходящих мимо, я же интуитивно сжимал побелевшими от напряжения, вспотевшими пальцами вилку. Стоит ли говорить, что само появление Стаси в столовой могло означать только одно – она здесь далеко не ради еды.

– Привет, ребята. Всем приятного аппетита, – Грохнув поднос на стол, девушка приветливо улыбнулась. Рядом, проталкивая сжавшихся в ожидании нехорошего одноклассников, присаживалась братва.

– А пожелать приятного аппетита в ответ? – В дотоле дружелюбном голосе Стаси послышалась угроза. Отсюда мне было прекрасно всё видно и слышно.

– Приятного, – раздалось то тут, то там. Лица сидящих посерели, вытянулись, как если бы школьная братия увидела полусгнившего мертвеца.

Девица потянулась к ложке, принявшись преспокойно есть. Минута, две… Стася попросту обедала, как могло показаться. Но не мне.

«Ну да, спуститься похлебать борща в компании хмуро смотрящих по сторонам приматов», – Я отодвинул тарелку – аппетит пропал совершенно. – «Просто, рядом, по-соседски. И никакого подвоха».

– А чего это все так притихли? – внезапно спросила Стася, отложив ложку. – Когда я зашла, вы о чём-то так оживленно переговаривались, но сейчас все молчат.

Мои предположения оказались верны: до этого была лишь прелюдия к этому паскудному спектаклю. А тем временем, Ясенева, поправляя манжеты на униформе, продолжала:

– Класс – это как большая семья, в которой ни у кого не должно быть секретов. Верно, Вань?

Долофеев, к которому неожиданно обратилась Стася, вздрогнул.

– Да, – только и выдавил заметно побледневший Ванька.

– Ну, раз так… – Стася подняла свою наполовину полную тарелку, передавая её сидящему рядом Ковалёву. Тот, набрав побольше слюны, от души плюнул в борщ. Затем передал следующему. Гогоча, в тарелку высморкался Блинов, хихикая сплевывали туда и «девочки». Пройдя круг, тарелку с содержимым поставили прямо перед носом Долофеева, который бледнел всё больше. Один из сидящих напротив отморозков снимал всё на камеру.

– Отведай нашего гостеприимства, – Стася наклонила голову. – Стесняться не нужно – ведь мы одна семья.

– Прекрати это, – Староста резко поднялась, не в силах терпеть это. – Ты что, совсем свихнулась?

– Чё встала? Ща ляжешь! – рявкнул один из холуев, с силой пихнув Олю. И лежать бы Оле с разбитой головой, если бы не подоспевший вовремя Коля, подхватившей её. Я уже выбегал из-за стола.

– Стоять! Мы же с тобой договорились, Оленька, – не сводя с Ваньки режущего, выбивающего всю волю взгляда, холодно сказала Стася. – Или ты всё ещё хочешь продолжить наш разговор? Сидите и не рыпайтесь.

– То, что ты творишь… – Староста запнулась, не находя нужных слов. И не нашла бы – елейно-слащавый синоним «беспредел» для описания подобного никак не подходил.

– Если у тебя помимо нотаций есть что-нибудь ещё, выкладывай, – пренебрежительно кинула Стася. – А если нет…Супчику, кстати, не хочешь?

Оля не ответила. До крови закусив губу, она быстро пошла к выходу.

– Я за ней, – шепнул мне Евстафьев. – Всё равно здесь ничего хорошего мы не увидим.

Братва проводила его смешками и сальными шуточками, я же, дождавшись, пока хорошо сбитая фигура Коли исчезнет за поворотом, вновь обратился к столу.

– Кушай на здоровье, – Стася, подперев голову руками, зло улыбнулась.

– Я… – просипел Долофеев, мотая головой.

– Или ты брезгуешь нами? – Братва угрожающе надвинулась на сжавшегося Ваньку, который переводил взгляд то на одно, то на другое лицо, ища поддержки. Но все вокруг молчали, уткнувшись в тарелки и делая вид, что это их не касается. Да что там – все боялись даже пошевелиться, а дежуривший по столовой учитель намеренно игнорировал происходящее, отойдя в дальний край столовой.

–Ешь, – Стася хищно ухмыльнулась.

– Пацаны, не надо, давайте как-нибудь… – Голос обезумевшего от страха Долофеева дрожал.

– Жри, не то свои потроха собирать по полу будешь! – Блеснуло лезвие ножа, приставленного к боку Ваньки. Киря Лизанный с обезображенным от гнева лицом нетерпеливо дрожал. – Ну, давай!

– Давай, давай! – кто-то бахнул по столу кулаком. – Живее!

Трясущейся рукой, Ванька взял в руки ложку. Зачерпнув из тарелки, ложка, дрожа и запинаясь, двинулась к его рту…

Борясь с порывами тошноты, я, матерясь, не в силах больше смотреть на это отвратительное зрелище, пошёл к выходу.

***

Я снова сидел на уже знакомом, обитом плюшем диване. Несмотря на его удобство и уют, он был сродни электрическому стулу – директриса всегда усаживала провинившегося на этот диван, после чего начинала по кирпичику разбирать человека. А перемывать кости она умела. Точнее, перемалывать.

– Ну, и долго будем яриться? – коротко спросила директриса, не глядя на меня.

Я неопределенно пожал плечами – что я мог ей сказать? Пока Стася со своей сворой меня окончательно не сломают или забьют насмерть? Или пока я не забью насмерть саму Стасю? Да, пожалуй, эта мысль мне начинала нравиться всё больше.

– Молчишь? – из задумчивости меня вывел душный, как июльский полдень, голос директрисы. – А следовало бы говорить. Вот скажи мне – к чему весь этот концерт?

– Мне тоже было бы интересно, – буркнул я.

– Не ерничай, – пыхнула порохом глава школы. – Ты что же, совершенно не беспокоишься за свою характеристику? Ведь всё, что ты творишь плачевно отразится на твоём будущем, при поступлении в институт, на работу… Заведенное дело погубит тебя – так зачем же ты втаптываешь в грязь сам себя?

– Это за меня делает Стася.

– Стася? – Директриса округлила глаза. – Да она, скорее, последнюю рубаху тебе отдаст! А ты хамишь, мордобои устраиваешь, против неё коллектив – который уже повсеместно её принял – настраиваешь…

Тут я уже не смог стерпеть, едко усмехнувшись. Директриса моего смешка не заметила, продолжая свою восторженную речь.

– …Она очень хорошая девочка. Начитанная, эрудированная, все учителя её хвалят. Спортом занимается, на чемпионаты ездит, родители у неё замечательные. Воспитанная. И чего ты на неё взъелся? Зачем её преследуешь, лезешь на рожон?

Я впервые изумленно вперился в директрису взглядом. До этого момента я считал, что она попросту слепа, как крот, и не хочет или не может видеть творимое Стасей по какой-либо причине…

– Слушай, ты ведь парень неплохой – помню скворечники на деревья вокруг школы прибивал, да и на олимпиадах по истории и физике места брал… Давай я тебя от греха подальше в другую школу переведу? На Севастопольском