Подводные камни - Антон Тарасов

Распахнулась дверь — Андрей и сам не раз так открывал их, ногой, с силой, когда возвращался среди ночи с очередной попойки у Велицких. Андрей обернулся. В дверях стоял отец. Таня его не видела и не могла видеть. Наверное, она и не слышала.

— Вон, вон из дома!

— Отец?

Павел Ильич повернулся, и Андрей разглядел в его руках ружье, немного старомодное, тяжелое, с массивным деревянным прикладом, украшенным металлическими узорами. Ружье стояло у отца в кабинете, за всю жизнь Андрей только раз видел, чтобы отец брал его с собой на охоту.

— В Либаву, на погрузки, в грязь! — голос Павла Ильича дрожал. — Убирайся! Зарабатывай на хлеб, живи, как сердце просит, раз оно просит такого низменного, отвратительного.

Андрей хотел было что-то сказать, но его оглушил выстрел. Резкая боль пронзила подбородок, в глазах потемнело. В следующую секунду тихо заплакала Таня. Запахло чем-то кислым, гарью.

— Павел Ильич, родненький, да что вы наделали! — где-то рядом причитала Прасковья, — да как можно так, помилуйте!

Андрею повезло: пуля задела подбородок и вошла в стену. Прасковья хотела было помочь Андрею, приблизилась к нему, но Павел Ильич был неумолим:

— Проша, отойди! Танечка, все пройдет, не вспомнишь потом этого подлеца!

— Пропадите в безвестности, сгиньте! — шипел Андрей, превозмогая боль, схватившись рукой за подбородок, откуда сочилась кровь. — Кого? Меня выгоняете? Да я студент! Я в таком обществе бываю! Я…

— Убирайся! — оборвал его Павел Ильич. — Убирайся, покуда не послал за полицией и не отправил на каторгу! И это сын, мой сын! Боже мой, как я заблуждался!

Пока Андрей одевался, надевал пальто, вся одежда пропиталась кровью. Павел Ильич молча рассматривал свое старое ружье, его руки слегка подрагивали.

— Я еще…

— Молчи, — Павел Ильич даже не смотрел на Андрея, его больше заботила Татьяна, вокруг которой, причитая, суетилась Проша. — Не хочу ничего слышать. Проша, дай ему два рубля, чтоб с голоду не помер, пусть берет все, что нужно, и катится. Иначе на каторгу!

Мысли больше не крутились в голове. Уверенность куда-то испарилась. Андрей, сжимая пальцами скользкий от крови подбородок, добрел до Фонтанки, умылся снегом, теряя сознание, присел на ледяной безжизненный гранит и уснул.

Мелкий снег почти прекратился. Засверкали звезды, но почти сразу скрылись. Снова повалил снег, теперь уже тяжелыми крупными хлопьями, укрывая собой все, что еще не было укрыто. 

II

Марина хороша собой. Мужчины это замечают, подчас реагируют слишком бурно, навязывая на знакомство, за которым трудно угадать какое-то продолжение. Она высокая, с копной рыжеватых волос, вечными веснушками, которые ее нисколько не портят, и широкой улыбкой, немного коварной на первый взгляд, но от того притягательной вдвойне. Ее подбородок украшает едва заметный шрам, оставшийся с детства.

Когда Марина смотрит на тебя, то возникает чувство, что твоя внешность ей безразлична: она проникает куда-то глубоко, в сознание, в суть. Правда, ей не чужды дорогие подарки, походы по ресторанам и прочие атрибуты благополучия. А потому суть, в которую она проникает, большей частью финансовая. Конечно, можно ее в этом упрекнуть, но что это изменит? У нее свои взгляды на жизнь, у тебя свои — и только бог знает, кто из вас действительно прав. Знает, но молчит.

Молчал и тогда, когда она впервые села в машину к незнакомому мужчине, умчалась с ним куда-то на другой конец города и там испытала все прелести шикарной и беззаботной жизни. Поразвлекшись, наевшись осетрины и выпив шампанского — и это в непростые девяностые — с немаленькой суммой в кармане она появилась дома на следующее утро, когда ее разыскивали не только родители, но и соседи, и участковый. Марине было шестнадцать. Наплакавшись, мать собрала ее вещи и отправила жить к бабушке.

— Я больше не могу терпеть твои выходки, краснеть за то, чем и с кем ты занимаешься, — спокойно сказала она. — Бабушке все равно, а мне нет.

Жизнь Марины понеслась, полетела куда-то вперед. Постепенно ей наскучили великовозрастные папики — впрочем, скорее это они в какой-то степени потеряли к ней свой интерес. Все-таки в шестнадцать и в отсутствие жизненных забот, груза опыта девушка гораздо симпатичнее, чем на десяток лет старше с багажом тревог, забот и сомнений.

На определенном этапе жизни Марина подметила горестный факт: мужчины, с которым она не прочь была бы связать свое будущее, сознательно ее сторонятся, будто от и до досконально знают ее биографию, улавливают целый сплав не самых славных моментов. Марина смирилась с этим, ведь те, кто желал насладиться ее обществом на ночь, две, неделю, от силы месяц все равно находились, хоть и не с такой легкостью, как это было раньше.

Ей бы строить карьеру. Но модельный бизнес ей не светит, рыжие там не нужны, а сколько ни пыталась Марина хоть как-то перекрасить свои волосы, все равно с первого взгляда знающий человек угадывал, что и к чему. Бумажная волокита офиса ее тоже не привлекала, как и торговля и все остальное. Домохозяйкой она тоже не была — просто не приучена была вести домашнее хозяйство, а перекусить что-то предпочитала где-нибудь по дороге, на ходу, или в ресторане — с очередным новым знакомым. К тому же, пока была жива бабушка, она стирала и готовила, так что Марина могла полностью сосредоточиться на своих, куда более важных заботах.

— Бабуля, не жди, буду на днях, — бросала она и, действительно, пропадала надолго, на столько, что другие родственники, не будучи в курсе происходящего, давно стали бы бить тревогу.

Когда бабушка умерла, Марине осталась комната в тихой коммуналке, бабушкина библиотека, сплошь состоявшая из редких фолиантов и сберкнижка с накоплениями. Уладив все формальности и получив, с ведома родителей через какое-то время деньги, Марина, с присущей ей беспечностью, спустила их на одежду, новые серьги и прочие маленькие женские радости. Этого ей показалось мало — и в расход пошли книги. Сытинских изданий в кожаных переплетах с тиснением хватило примерно на год безбедной жизни.

Это может показаться удивительным, но Марина нигде никогда не училась, кроме школы, не работала и не работает сейчас: в эту минуту она сидит в коктейльном баре, потягивая «Лонг айленд» и ожидая подругу детства, Вику. С Викой они ровесницы, правда, Вика разведена и у нее есть ребенок. Ее жизнь более размерена — менеджер в офисе, весь день обзванивает фирмы и собирает информацию в рекламные каталоги. Зарплата там не выдающаяся, но Вика не жалуется, ее устраивает это спокойствие, эта скучная работа, которая не отнимает много сил, не выматывает, не изнуряет.

— Приветик, Мариночка, — Вика немного запыхалась. — Я ненадолго, уговорила маму посидеть с дочкой. Как мы давно не виделись, с ума сойти!

— Не так уж и давно, Вика, в том месяце. Забыла? Ай-ай-ай! Мы еще обсуждали твою сумочку, помнишь? Кстати, где она? Тебе очень шла.

— Знаешь, как-то разонравилась она мне, — Вика скинула с себя куртку и плюхнулась в удобное кожаное кресло. — Иногда вроде бы ничего, но быстро надоедает, слишком яркая, слишком броская, на работе все сразу заметили. А лишнее внимание мне совершенно ни к чему.

Вика заказала чашечку кофе. Марина усмехнулась: ей было сложно понять, как можно себя ограничивать в желании немного расслабиться, когда тому способствовали обстоятельства.

— Ну, рассказывай, — Марина закинула ногу на ногу и взяла в руку бокал с коктейлем.

— О чем?

— Не о чем, а о ком. Помнишь, я тебе звонила, а ты мне ответила, что не можешь говорить, так как едешь к какому-то сногсшибательному мужчине. Вот и интересно, что у тебя с ним получилось, если получилось хоть что-то.

Вика сделала такое удивленное лицо, что Марина фыркнула.

— Подруга, не стесняйся, ты же знаешь, — она ударила себя ладонью по губам. — Я могила, дальше меня это никуда не пойдет!

— Ладно, расскажу, — вздохнула Вика. — Да ничего у нас с ним не было, просто развела его и на справочник, и на все остальное. Начальство мое осталось очень довольно, премию обещали, все-таки нечасто такое бывает. Пообедали с ним, он такой милый! Но староват.

— Нет старых мужчин, подруга, есть наше нежелание смириться с собственным возрастом, — у Марины было свое мнение на этот счет. — Когда ты молодая, тебе все равно, чем и с кем заниматься. А потом, когда мудреешь, то понимаешь, что есть мужики и немужики, те, у кого ни гроша за душой и от которых максимум, что ожидаешь — это три изнасилованные розочки на восьмое марта. Ты говоришь, у него с денежками порядок?

— Уверена, что там их куры уже не клюют, — Вика внимательно наблюдала за подругой. — Ого! Да ты охотница, глаза уже загорелись! Я узнаю этот взгляд! Маринка, да ты что, он же женатый, да и действительно немолодой уже.

— Немолодой? — загадочно переспросила Марина. — Сколько ему?