Рыцарь - Олег Говда

– Прекрати свое сватовство, – одернул разошедшегося старосту Нечай. – Оставь парня в покое. Ишь, распушил перья, старый петух… Твои курочки и сами не против посидеть на новых яйцах. Уж Дубровским стражникам это хорошо ведомо. И мы завсегда готовы, в меру своих слабых сил, улучшать здешнюю породу. Вон, видал – малец пробежал? Ну, вылитый я в детские годы… – закончил он под дружный хохот своих парней.

Староста ответил что-то не менее едкое, и смех плеснулся вновь. Но я уже не прислушивался к их перепалке, спеша на условленную встречу. Почувствовав губами бархатистую нежность кожи Лагуты и вдохнув ее ромашково-мятный запах, я ощутил странную дрожь во всем теле, будто в душе натянулась звонкая струна, готовая лопнуть от одной мысли о девичьих прелестях.

Глава 3

Кладбищенская, если не сказать – могильная, тишина периодически нависала с утра над просторным подворьем и самим замком. Вот только объяснялась она не следствием страшного поветрия, а плохим настроением хозяина баронства Дубров Владивоя. Барон всегда славился необузданностью характера, вспыльчивостью и крутым норовом, а что был он молодым тридцатитрехлетним крепким мужчиной и руку имел тяжелую, то вся дворня – горничные, служанки, ливрейные слуги, поварихи, кухонная и прочая замковая прислуга – сегодня изображали призраков. При приближении барона, – его массивная поступь легко угадывалась издали, – челядь мгновенно исчезала с глаз, словно накрытые тенью коршуна перепелята. А возобновлялась жизнь в замке только после того, как стихали не только шаги, но и эхо от них.

Бешеная злоба нынче просто распирала барона, и уже заранее оставалось посочувствовать тому, на кого она выплеснется. А причина такого настроения была самая банальная и, увы, постоянная – баронесса Катаржина.

Жена заболела еще зимой. Сначала показалось ничего страшного, обычный кашель, но супруге день от дня становилось только хуже. Так минула и весна. А две седмицы тому назад замковый лекарь-хранитель с прискорбием сказал, что дни баронессы сочтены и он совершенно бессилен что-либо предпринять. А вчера более опытный целитель, присланный в Дубров из академии Оплота, осмотрев баронессу, подтвердил, что не в силах ничем помочь. Мол, леди не хочет жить, а посему протянет не больше месяца.

А ведь это означало крушение всех надежд и планов самого Владивоя! Конец власти и привольной жизни. Потому что после похорон, согласно майорату, все права на земли перейдут к его падчерице Анжелине. А та не засидится в девицах и приведет в замок нового хозяина. И тогда Владивою, если молодой барон будет достаточно любезен, в лучшем случае разрешат командовать отрядом наемников и патрулировать Проход в Заскалье. Хотя, скорее всего (Владивой поступил бы именно так и не рассчитывал, что другие будут более милосердны), Анжелина предоставит отчиму право выбрать себе в конюшне любую пару лошадей, добавит к ним средней тяжести кошель с серебром, разрешит забрать личное оружие и тепло попрощается. Настолько тепло и радушно, что отряд вооруженных стражников любезно проводит бывшего барона до самых границ графства. От имени молодой хозяйки по-родственному пожелав никогда более не попадаться им на глаза. Причем все это произойдет в самые короткие сроки!.. Анжелина всегда отличалась взбалмошностью, тем более что пятнадцать лет – возраст самых скоропалительных и непреложных решений. Ну, а новому хозяину, каким бы покладистым он ни был, всегда тесно в одной берлоге с прежним владельцем.

Владивою на мгновение почудилось, что с задымленного потолка потянуло холодом. Хотя даже в лютый мороз в трапезной замка было достаточно тепло благодаря двум огромным каминам, расположенным у противоположных стен и умудряющимся сожрать за один вечер целую поленницу дров.

Барон зябко дернул плечом, плотнее запахнул на груди камзол и жадно хлебнул подогретого со специями вина из услужливо протянутого слугой кубка.

С падчерицей у него как-то сразу не задались отношения.

Когда три года тому назад Владивой женился на еще не переступившей тридцатилетний рубеж вдове своего старшего брата Вертера, баронете уже исполнилось двенадцать, и она вступила в права майората. Несмотря на то, что это обстоятельство лишало Владивоя возможности удочерения Анжелины и он оставался ни с чем в случае преждевременной кончины супруги, даже если бы к тому времени у Владивоя с Катаржиной появилась родная дочь. Барон искренне жалел сироту и всячески пытался заменить ей отца. Но то ли девочка считала себя слишком взрослой, вместе с тем оставаясь совершеннейшим ребенком, то ли нашлись «доброжелатели», но искреннюю заботу со стороны чужого мужчины баронета восприняла не как родственные чувства, а как нечто, имеющее совершенно непотребный смысл. Глупышка! Это сейчас, четыре года спустя, Владивой ловил себя на том, что с удовольствием рассматривает похорошевшую барышню. А тогда – только в огород ворон пугать… Но тем не менее девочка дичилась отчима с каждым днем все больше и больше, пока это не стало заметно со стороны.

Как следствие произошел доверительный разговор баронессы с дочерью. Потом были совершенно глупые, но от этого не менее неприятные выяснения отношений между супругами. Какое-то скомканное примирение всех со всеми, слезы, сопли и, как результат, – щемящее чувство досады и привкус недоверия, с годами так и не прошедший ни у Катаржина, ни у Анжелины, ни у самого Владивоя. Достаточно было увядающей баронессе заметить мужа рядом с хорошеющей дочерью, как у нее портилось настроение и начинались невыносимые мигрени. Анжелина, начавшая постигать таинство отношений между мужчиной и женщиной, вспоминая глупости, которые она себе придумала, мучительно краснела при встрече с отчимом и прятала глаза. А мать, не понимая настоящей причины ее жаркого румянца, доискивалась в поведении девушки иного смысла. Барон от всего этого впадал в настоящее бешенство. Что, с точки зрения больного воображения баронессы, лишь подтверждало его вину.

И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или наоборот – достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью… Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться, чтобы уговорить жену отправить баронету куда-нибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или – на обучение в Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешится навсегда. К сожалению, не в пользу барона.

От таких мыслей Владивой скривился, как от зубной боли, и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса.

Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло.

Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а также военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым мало-мальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг не относилось к сильным сторонам его натуры.

Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина становилось легче.

– Если, господин барон, разрешит сказать… – услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. – Мыслю, беде можно помочь…

Владивой оборотился на голос так резко, что его верный есаул Калита даже отшатнулся. Но барон был отходчив и если не прибил сразу, то после обычно миловал. Главное было не подвернуться под горячую руку. Поэтому весь расчет есаула строился именно на этой черте характера и надежде, что легкий хмель смягчит крутой норов Владивоя и барон выслушает его.

– Ты что-то сказал или мне послышалось?! – Но, несмотря на суровый тон, чувствовалось, что барона заинтриговали слова старого харцыза. – Говори внятней, когда к дворянину обращаешься!..

Калита мысленно возблагодарил Перуна: «Все ж верно подгадал время», – и поклонился.

– Как будет угодно господину барону.

– Да, мне угодно… Так о чем это ты? И какой беде вознамерился помочь?

– Общей… – слово было произнесено одним дыханием, так что даже губы не шевельнулись.

– Но, но! Ты говори, да не забывайся, есаул! – Владивой нахмурился. – Что за вздор? Что у меня с тобой общего?