Литораль (ручная сборка) - Буржская Ксения

— Да, — отвечает он спустя какое-то время (и Анну это тоже почему-то выбешивает — эти его затянувшиеся паузы, во время которых она успевает решить — одно за другим, что он специально молчит, треплет ей нервы или умер). — Фарш взял, помидоры и вино. Две бутылки, как ты и просила.

Идиот с пряниками.

Уроки, в общем, заканчиваются где-то к двум.

Анна проходит через школьный двор, залитый чернилами ночи, выдерживает улыбку простилищ — так она называет про себя рассыпанных по двору учеников, каждому из которых нужно сказать «до свидания», — скрывается на остановке и там, наконец, закуривает.

Внутри все как будто расширяется с первым же вдохом. Голова начинает кружиться.

Анна курила, как школьница, все время шкерилась: курить ведь на остановке у школы тоже небезопасно — сюда могут явиться дети, а то и Усатая, и тут уж не избежать нравоучений, а это было бы сегодня лишнее, то есть совсем.

На остановку является Еся.

Анна выбрасывает сигарету в урну. Не докурила.

С Есей Анна, конечно, дружит долго, так долго, что некоторые их общие ученики уже сами женились и вырастили детей, но помнит и торт, и ту фразу, брошенную однажды Есей на педсовете. Анна тогда была еще молодой — моложе, во всяком случае, чем сейчас, и воспринимала свою работу как место, где на тебя смотрят — вот ты стоишь, и они смотрят, понимаешь, — и выглядеть ей хотелось хорошо, как любой женщине.

Но вдруг словно гром среди ясного неба: «родители жалуются». Сусанна вызвала ее на педсовет, сказала прямо: «Есть информация, Анна Сергевна, что ученики не могут сосредоточиться. Отвлекаются, вы меня извините, на ваши формы. И я вот смотрю сейчас на вас, — и Усатая просканировала ее сверху вниз, как магнитно-резонансный томограф, — и вижу, что это имеет место быть».

Анна тогда возмутилась и сказала, что одета она просто нормально, как и следует одеваться женщинам в светском государстве, а Еся зачем-то вставила: «Но не женщинам вроде тебя». Анна вспыхнула и жутко обиделась, а Еся потом оправдывалась, что просто сделала ей неудачный комплимент, неуместно пошутила.

И Анна, конечно, тогда ее простила, но помнит крепко — Еся, если что, нож ей в спину воткнет и еще прокрутит. Поэтому курить у школы с ней точно не стоило. А вот на ядовитый ужин можно и позвать. Эту шутку на самом деле придумал Толя — были и у него какие-то глубоко запрятанные задатки юмориста: ядовитым ужином они называли все странные вечера, когда в одном месте собирались спорные персонажи. У каждого были такие знакомые, и все они не гнушались время от времени заходить в гости.

А уж когда за одним столом собирались Антонина Борисовна, Еся и Алка, это был настоящий серпентарий и Анне нужно было противоядие или чтобы они просто сожрали друг друга.

Но две бутылки, две бутылки, она же просила четыре.

— Заедешь вечером? — спрашивает Анна у Еси, заранее зная ответ.

Еся из тех, кто никогда не откажется поесть на халяву, а еще из тех, кому искренне нравится ее муж, кто был бы не прочь, будь Толя свободен…

— А это удобно? Толик не будет против?

— Толик будет рад тебя видеть. А также мать его.

— О! И Антонина Борисовна?

— Куда ж без нее.

— Что ж, приду, спасу тебя, друг мой, — Еся смеется своим беззлобным хорошеньким смехом, и Анна даже вспоминает, за что ее полюбила. — Что принести?

— Побольше терпения, Еся, — командует Анна и заскакивает в подъезжающий автобус. — И вина бутылку, будь другом!

Еся, махнувшая ей рукой, быстро исчезает, притворившись точкой на карте Земли.

Антонина Борисовна уже ждала ее в дверях собственного дома как в гости.

— А, вот и она, вот и она, — пропела свекровь и загребла Анну, оглушив запахом пота, лука и ядреных цветочных духов. — А что ж, не ждали вы меня? Холодильник пустой…

— Как пустой? — вскинулась Анна, тут же себя приструнив. — Я же Толю просила сходить, говорит, купил…

— Толя купил, но разве ж это еда? — Антонина Борисовна уже хлопотала на кухне: перебрасывала с руки на руку свои жирные непрошеные котлеты, а потом отправляла их на сковородку с салютом масляных брызг. — Ты очень много работаешь, Анечка, дом без тебя остыл.

Анна кивнула, твердо решив пропустить эту реплику и все последующие, а потом достала из-под раковины одну из двух купленных Толей бутылок — разумеется, самого дешевого совиньона — и стала ее открывать, прямо на кухонном столе, поверх салфеточек, разложенных свекровью, чтобы красиво.

Пока Анна, кряхтя, ввинчивала штопор, а потом вытаскивала его, уперевшись ногой в табурет, Антонина Борисовна не сводила с нее удивленных встревоженных глаз:

— Ты что же, вот прямо сейчас выпивать начнешь? Практически в полдень? Не дожидаясь гостей?

Анна наконец расправилась с пробкой, налила вина — четверть стакана всего, быстро-быстро его осушила, практически залпом, и ответила, ставя стакан в мойку перед носом свекрови:

— Нет, не в полдень. Сейчас четыре. И вину надо подышать, не то оно задохнется.

Еся приходит с громким звонком — в двадцать часов ровно.

— Что-то поздно вы ужинаете, уже все остыло, — бросает Антонина Борисовна в спину Анне, когда та идет открывать. — Да и вообще, могли бы сегодня по-семейному.

— Мы давно уже договорились. Толя меня не предупредил, — спокойно отвечает Анна.

Еся кидается Анне на шею, как будто не виделись вечность, хотя они всего несколько часов назад разъехались с одной остановки в разные стороны.

— Ах, Есенька, здравствуйте, здравствуйте, давно вас не видела, чудно, что зашли, — Антонина Борисовна бросается к Есе, как будто только ее и ждала.

— И я очень рада! — приторно говорит Еся и протягивает коробку конфет, явно одну из тех, что ей подарили в школе на Новый год. Конфеты внутри коробки лежат комком, топорщатся горкой посередине.

Анна следит за этой сценой, прислонившись к дверному косяку.

— Проходите, деточка, я тут как раз наготовила! — Антонина Борисовна провожает гостью на кухню, как будто кухня ее. — Вы ведь знаете мою Аннушку, она так много работает, что, если бы не я, вы бы сейчас грызли корочку хлеба.

Еся смеется и говорит, поглядывая на Анну:

— Спасибо, да я не голодная.

— Никаких отговорок. Вам сколько котлет?

Анна устало садится на табуретку рядом с Есей. На кухне всего две табуретки у стола — Наум давно не ест вместе с ней и Толей, примерно с тех пор как вылез из своего детского стульчика, да больше тут и не влезет, честно сказать. Антонина Борисовна нависает своим широким бюстом над столом, в руках сковородка с подпрыгивающим маслом.

Анна встает, как в троллейбусе, чтобы уступить ей место, но Антонина Борисовна протестует:

— Сиди-сиди, ты весь день на ногах. Давай я тебе котлетку. — И она шлепает что-то черное и масленое в стоящую перед Анной тарелку.

Тошнота подкатывает к горлу.

Тем временем Еся послушно начинает ковырять котлету, как отличница в школьной столовой.

Анна пинает ее ногой под столом, тоже как в школе, и кивает головой в сторону балкона, мол, пойдем курить.

На улице тихо сыплет снег. Всё чернильного цвета, кроме желтых отблесков от машин.

— Мне кажется, я хочу развестись, — шепотом говорит Анна.

— Да ты что! — вскрикивает Еся и пошатывается, как будто сейчас перевалится через перила. — Где ты сейчас мужика найдешь?

— Ты о чем?

— Какой бы ни был, а твой, — говорит Еся.

— А что значит «какой бы ни был»? Я, может, лучшего хочу.

— Лучшее — враг хорошего, запомни. — Еся аккуратно раздавливает бычок в импровизированной пепельнице — стеклянной баночке от йогурта со вкусом малины и манго. — Нормальный мужик у тебя. Если бы у меня такой был, я бы не выделывалась. А свекровь — ну что свекровь, потерпеть же можно…

Анна отмахивается вроде бы как от дыма, на самом деле от Есиных завистливых уговоров, и, чрезмерно толкнув балконную дверь, которая тут же стукается об стену, так что свекровь вздрагивает, вваливается в кухню.