Фея Альп - Эльза Вернер

— К вам, — подтвердил он. — Дома все благополучно?

— У папы был совсем нехороший вид утром, но все-таки он пошел на охоту, — сказала Эрна. — Мы с Грейфом отправились к нему навстречу, но не нашли его, должно быть, он пошел домой другой дорогой.

Девушка присоединилась к молодым людям, которые сошли теперь с проезжей дороги и направились по довольно крутой дорожке к Волькенштейнергофу. Однако Грейф решительно не желал мириться с присутствием Эльмгорста: он по-прежнему рычал на него и скалил зубы.

— Что это с Грейфом? — с удивлением спросил Рейнсфельд. — Обычно он относится к людям добродушно и доверчиво.

— По-видимому, его любовь к человеческому роду не простирается на меня, — сказал Эльмгорст, пожимая плечами. — Что касается его добродушия, то оно тоже не всегда проявляется: в Гейльборне, в салоне господина Нордгейма, он произвел целый переполох. Фрейлейн фон Тургау совершила настоящий подвиг ради того, чтобы успокоить ребенка, которого он перепугал до смерти.

— А господин Эльмгорст тем временем ухаживал за дамами, упавшими в обморок, — насмешливо промолвила Эрна. — Я еще видела, как рыцарски любезно перебегал он от Алисы к баронессе Ласберг и обливал обоих потоками одеколона. Можно было умереть со смеху!

Она громко и весело расхохоталась. Вольфганг на минуту сжал губы и бросил сердитый взгляд на молодую девушку, но потом ответил чрезвычайно учтиво:

— Вы так энергично завладели героической ролью в пьесе, что мне оставалось только взять на себя скромную роль услужливого рыцаря. Что я не особенно робкого десятка, я доказал вам недавно на Волькенштейне, хотя вследствие незнания дороги и не добрался до вершины.

— Да ты и не доберешься до нее, — вмешался Рейнсфельд, — вершина недоступна. Даже самые смелые альпинисты останавливаются перед этими стенами, и не одному удальцу попытка взобраться на них стоила жизни.

— Неужели фея Альп так ревниво охраняет свой трон? — смеясь, спросил Эльмгорст. — Вообще она, кажется, весьма энергичная дама, швыряет вокруг лавинами, как снежками, и, точно какое-нибудь языческое божество, ежегодно требует парочку-другую человеческих жертв.

Он взглянул на гору Волькенштейн, которая и сегодня оправдывала свое название: все другие горы были видны совершенно ясно, только ее вершину окутывали белые облака.

— Напрасно ты смеешься над этим, Вольфганг, — неохотно сказал доктор. — Ты не жил здесь осенью и зимой и еще не знаешь нашей сердитой феи Альп, страшных стихийных сил гор, которые слишком часто угрожают жизни и имуществу бедного горного люда; ее недаром боятся здесь, в ее царстве. Однако ты, кажется, хорошо знаком с этой легендой?

— Фрейлейн фон Тургау была так добра, что хотела познакомить меня со строгой дамой, — сказал Вольфганг. — Но она приняла нас очень немилостиво, встретив грозой на пороге своего дворца, так что я не удостоился чести представиться лично ей.

— Берегитесь этого личного свидания: оно может дорого вам обойтись! — воскликнула Эрна, рассерженная его насмешкой.

Эльмгорст улыбнулся с видом превосходства, в котором действительно было что-то оскорбительное.

— Вы не можете требовать от меня уважения к горным духам, баронесса: ведь я пришел сюда специально для борьбы с ними. Деятельность девятнадцатого столетия не уживается с верой в привидения. Пожалуйста, не смотрите на меня с таким негодованием: ведь наши поезда не побегут через Волькенштейн, так что ваша фея Альп может пока свободно восседать на своем троне. Но ей придется все-таки наблюдать оттуда, как мы завладеем ее царством и закуем его в цепи. Впрочем, я не имею ни малейшего намерения лишать вас ваших детских верований. В вашем возрасте они вполне естественны.

Он ничем не мог рассердить свою юную противницу сильнее, чем этими словами, которыми так решительно причислял ее к детям. Это самое тяжкое оскорбление, которое можно нанести шестнадцатилетней девушке, и оно произвело свое действие. Эрна вспыхнула таким гневом, как будто самой ей пригрозили заковать в цепи, ее глаза засверкали, и, сердито топнув маленькой ножкой, она крикнула с детской горячностью:

— Ну, так я очень бы хотела, чтобы фея Альп сама спустилась с Волькенштейна среди бури и грома и показала вам свое лицо! Вы, наверное, не пожелали бы во второй раз увидеть его!

С этими словами она отвернулась от инженера и, оставив его с Рейнсфельдом, побежала через луг, а за ней последовал Грейф; через несколько минут ее стройная фигурка с развевающимися волосами скрылась в дверях дома.

Вольфганг остановился и смотрел ей вслед; насмешливая улыбка еще играла на его губах, но голос прозвучал резко, когда он произнес:

— О чем думает барон Тургау, предоставляя дочери расти, как трава в поле? Ведь она невозможна в цивилизованном обществе, она годится разве для этой глуши.

— Да, она выросла дикой и свободной, как альпийская роза! — сказал Бенно, также не сводя взора с двери.

Эльмгорст быстро обернулся при этих словах и пытливо посмотрел на друга.

— Ты становишься поэтом! Уж не воспылал ли ты страстью?

— Я? — удивленно спросил Бенно. — С чего ты взял?

— Мне пришло это в голову, потому что ты говорил так образно. Обычно за тобой такое не водится. Пока твоя «альпийская роза» — не более, как очень своенравный и невоспитанный ребенок, тебе придется еще воспитывать ее.

В этих словах слышался жесткий, саркастический оттенок, и они, видимо, оскорбили молодого врача; он ответил раздраженно:

— Отстань от меня со своими шутками! Скажи лучше, зачем ты идешь в Волькенштейнергоф. У тебя дело к барону?

— Да, но переговоры будут не особенно дружественными. Нам необходима его земля для железнодорожной линии, а он не дает ее, и мы должны были прибегнуть к нашему принудительному праву. Однако старый упрямец не унимается, он продолжает протестовать и упорно не позволяет производить на его земле какие-либо измерения. Этот человек воображает в своей ограниченности, что его отказ может к чему-нибудь привести. Разумеется, дело пошло своим порядком, а так как назначенный барону срок истекает, и мы вступаем во владение, то я и иду объявить ему, что работы начнутся безотлагательно.

Рейнсфельд слушал с очень серьезным лицом, и в голосе его слышалась сильная озабоченность, когда он сказал:

— Прошу тебя, Вольф, не приступай к делу со своей обычной бесцеремонностью: право же, барон не совсем вменяем в этом пункте. Я и сам не раз старался убедить его, что сопротивление бесполезно, но он положительно помешан на мысли, что никто не имеет права отнять у него его старинное родовое имение. Он любит свой дом всеми силами души, и если ему действительно придется расстаться с ним, боюсь, что это будет стоить ему жизни.