Самгук саги Т.3. Разные описания. Биографии - Ким Бусик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо отметить, что задача создания предметных типов персонажей, определяемых либо каким-то конкретным положительным или отрицательным качеством, либо набором этих качеств, вынудила автора Самгук саги жертвовать фактической информацией в пользу изображения идеального типа. Так, некоторые черты характера или военные неудачи Ким Юсина не вписывались в создаваемый идеальный эпический портрет, поэтому не были отражены в его биографии[66]. В этом контексте интересно сравнить биографии Чхан Джори, Мённим Даппу и Чан Бого. Мённим Даппу, когурёский чиновник высокого ранга (чоый) в 165 г. «убил ненавистного народу вана»[67], т.е. совершил поступок, равнозначный (или даже более злодейский) мятежу Чхан Джори, тем не менее первый попал в разряд «мудрых сановников»[68], а второй — в разряд «мятежников». Для того, чтобы определить место биографии Мённим Даппу в этом почетном разряде, Ким Бусику пришлось проигнорировать свое же сообщение в Когурё понги об убийстве Мённим Даппу вана Чхадэ. Однако расточительность и безразличие к делам правления вана Понсана, казненного Чхан Джори, казалось бы, вполне соотносимы по конфуцианским нормам с открытой жестокостью вана Чхадэ.
Тем же приемом Ким Бусик воспользовался для того, чтобы отнести Чан Бого в разряд «полководцев» (безусловно почетный) и назвать его «справедливым и мужественным человеком»[69], опустив описанную в Силла понги попытку мятежа Чан Бого. Поднявшись из простолюдинов за счет борьбы с пиратством в Желтом море, тот практически полностью подчинил себе торговлю на этой акватории, фактически став удельным князем, и на волне своего успеха после помощи вану Синму в борьбе за престол он пытался выдать за вана Мунсона (наследника Синму) свою дочь, а получив отказ, поднял мятеж, так что вану пришлось подослать к Чан Бого убийцу[70]. Задача создания ярких назидательных портретов по сути лишала историографа возможности исследовать противоречивость характеров и персонажей, делала оценки только однозначными, без полутонов. Вместе с тем, «Биографии» и «Основные записи» являются частями целого, единого историографического труда, поэтому читатель мог видеть целостную картину и делать собственные выводы.
Еще одним элементом дидактики служат «рассуждения историографа» (сарон), в которых автор дает свою личную оценку историческим событиям и деятельности исторических личностей. Разумеется, «рассуждения» являются звеном в цепи политических аргументов автора, отстаивающего свою позицию. Без анализа сарон невозможно полностью оценить ни позицию Ким Бусика, ни значение Самгук саги для истории и культуры Кореи[71].
Первое в Ёльчон «Рассуждение» (Ёльчон, 3) венчает биографию Ким Юсина и посвящено оценке его деятельности. Превознося заслуги этого выдающегося полководца и государственного деятеля, Ким Бусик пользуется случаем для того, чтобы заострить внимание на одном из важнейших вопросов конфуцианской социально-политической доктрины — принципе «использования достойных» на государственной службе: «Если посмотреть, как обходились с Юсином в Силла, то [можно сказать]: приближая, не держали на расстоянии; доверяя поручения, не сомневались; планы [Юсина] находили отклик, а к его словам [прислушивались]; его не тревожили недоверием»[72]. В видении Ким Бусика Ким Юсин не только выступал как идеальный эпический персонаж, но и вся его жизнь и деятельность были примером образцового служения государю, поэтому он был достоин самой высокой оценки. Заслуга же корейской историографии по отношению к Ким Юсину состояла в том, что записи о нем сохранились для передачи последующим поколениям: «Ыльчи Мундок был умен, а Чан Бого — справедлив и мужествен, но если бы не китайские книги, [память о них] исчезла бы бесследно, и ничего не было бы известно. Что же до Юсина, то жители нашей страны восхваляют его и помнят о нем до сего дня. То, что служилые мужи знают о нем, это понятно; но если даже мальчишки-косари и малолетние пастушки помнят о нем, то это значит, что он был выдающимся человеком!»[73].
Следующее «рассуждение» (Ёльчон, 4) касается деятельности выдающегося когурёского полководца Ыльчи Мундока, под командованием которого армия Когурё отразила вторжение огромного количества суйских войск: «В том, что такое маленькое захолустное (окраинное) государство, как Когурё, сумело отразить их, не только защитив себя, но и полностью уничтожив вражескую армию, целиком заслуга одного человека — Ыльчи Мундока»[74]. Используя обычный прием — обращение к классическим высказываниям древних мыслителей, Ким Бусик восклицает: «Как справедливы слова [древних] записей[75]: ”Если бы не было благородных мужей, то как могло бы [существовать] государство!”»[76].
В той же главе содержится еще одно «рассуждение» Ким Бусика, посвященное Чан Бого. В нем Ким Бусик сопоставляет свою оценку деяний Чан Бого с оценкой в китайских источниках (Фань чуань цзи и Синь Тан шу) схожей ситуации в истории Китая и заключает, что благородством и мужеством Чан Бого превзошел китайского полководца Го Фэньяня, который в тяжелый для своего государства час не опустился до сведения личных счетов со своим соперником[77]. Кроме того, фразу из этого комментария можно рассматривать как универсальную характеристику всех благородных мужей истории Кореи периода Трех государств: «Кто скажет, что среди ”восточных варваров” (дун-и) не было [достойных] людей?!»[78].
В «рассуждении» в следующей главе «Биографий» (Ёльчон, 5) Ким Бусик критикует силлаского военачальника и государственного деятеля Сок Уро за несдержанность — качество, не достойное благородного мужа и губительное: «По уму и ловкости он превосходил других людей, но всего лишь одно его неосторожное слово не только погубило его, но и привело к войне между двумя государствами». Отмечая верность и преданность супруги Сок Уро, которая сумела отомстить за смерть своего мужа, Ким Бусик все же говорит, что «месть была чересчур [жестокой], и [поэтому ее] нельзя назвать справедливой. Если бы не это, то ее заслуги также достойны были бы [отдельного] описания»[79].
«Рассуждение» в главе 7 «Биографий» посвящено институту хваранов — уникальной силлаской организации аристократической молодежи, членов которой объединяла приверженность к культу Будды Майтрейи, они получали разностороннее образование и представляли своего рода государственный служилый «резерв». Ван Чинхын (540-575), в
