Там, где кружат аспиды - Олеся Верева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я пойду, Нянюшка, я попробую его уговорить! — Лёля решительно провела ладонью по смятому платью, одёрнула воротник, приводя себя в порядок. — Не откажет мне батюшка, иначе не прощу его никогда! А платочек, Нянюшка, себе оставь, храни в укромном месте, вижу, как дорог он тебе. Жди меня с новостями, я не я буду, коли Догоду в Правь не верну.
* * *
— Ишь что удумала, девка безмозглая! Да как у тебя только язык повернулся о милости для богоубийц просить! Таким место в Нави, нечего землю Прави ногами грешными попирать!
Ох, как грохотал Сварог, как заходился в гневе! Замирало всё внутри Лёли, но она стояла, смиренно голову опустив и отказываясь хоть шаг из спальни отцовской сделать. Бог верховный, Бог-кузнец Сварог, велик был, как гора, силён, как быков дюжина. Лёля ему едва-едва до груди доходила. А в рубаху белую Сварога, вышивкой богатой разукрашенную, таких как она девиц штук пять вошло бы, и ни одной тесно не было бы.
— Вот окаянные ты и няня твоя! Сошлю старую на кухню, нет ей больше веры! Всё выболтали уста её без запора! Что удумали за моей спиной! Предать отца, грешника на землю святую пустить! Мало того что Догода этот тебя, дочь мою младшую, изуродовал, так ещё и семейство его в богоугодную войну против Нави не пошло! Стрибожий род проклятый!
— Но батюшка…
— Молчи, дочь неблагодарная! Не знаешь, сколько слёз пролила, сколько ночей не спала, Догоду своего зовя! Мать извелась, на муки твои глядя. Род свидетель, была бы у меня власть не только над единокровными моими, я бы память об этом душегубце у всех забрал, у каждого, кто милость богов Прави не ценит. У всех, кто смеет поганца этого вспоминать и брата его!
— Не держу я на него зла, и ты прости! — успела выкрикнуть Леля, пока отец набирал воздуха в могучую грудь. — Что было, то прошло, батюшка!
— Простить? За то, что святую землю Прави осквернил, боль богу другому причинив? Для всех закон един — для ребёнка ли, для старца, для бога, для богини. Все под Родом ходим, под светом звёзд его благословенных и душами богов, ещё не переродившихся. Пойми, дочь моя, Догода не только Правь осквернил, он и себя в скверну облёк. Доходили мне о нём слухи. Не могу я вашей встречи допустить! На твоих молитвах Явь зиждется, на чистоте твоей! Не тебе водиться с незаслуживающими Рода милости.
— Не прав ты, отец! Род велик и благ, он пощадил бы того, кто по незнанию ошибся! Простил бы каждого, кто к милости его обратился! — Лёля чувствовала, как внутри собирается шарик гнева, и это было новое, незнакомое ей чувство.
Сварог яростно обернулся, но теперь Лёля не боялась. Что отец ей сделает? И её проклянёт? Из Прави выгонит? Она сжала кулаки и уставилась отцу в глаза, светлые и прозрачные, как воды озера.
— Неужели не хотелось бы тебе с другом своим старым повидаться? Со Стрибогом вновь поговорить? Вспомни, отец, ведь почти братьями вы были, по силе никто с вами равняться не мог! Не найти другого такого друга, тебе равного.
Распрямились широкие мускулистые плечи Сварога, будто горы ходуном заходили. Видно было, что задели слова Лёли что-то в душе прославленного Бога-кузнеца, да только отвернулся он, не дав ей себе в лицо заглянуть.
— Эй там, за дверью! Ростислав! Добронег! — наконец звучно крикнул он в установившейся тишине. В ответ на зов в горницу господина вбежали два прислужника — парни молодые, умершие, когда корабль их ко дну пошёл, но ценой жизни своей другие жизни спасшие. — Уведите её в светлицу да заприте на замок! Успокоиться мне нужно и с бабкой твоей болтливой потолковать. — Сварог выдохнул и снова шумно втянул воздух. Будто кузнечные меха ходили под его рубахой, крепкие мышцы спины обтягивающей. — А позже я к тебе зайду. Не понимаешь ты ещё, что не всё помнить нужно, в забвении жить покойнее. Помни своего Догоду, покуда можешь, покуда не излечу я тебя снова от хвори твоей безрассудной.
— Не надо, батюшка! — Лёля рванулась, пытаясь вырвать локоть из осторожного, но крепкого хвата Добронега. — Не надо! Оставь мне хоть эти воспоминания о рассказе нянюшкином!
— Пошли, Лёля, не зли батюшку, видишь, не в духе он, — шепнул ей на ухо Добронег, потихоньку двигаясь к выходу.
— Коль увидеться нельзя, дозволь я молиться буду о Догоде и Похвисте! Пусть хоть так прощения у них испрошу!
— Негоже время своё на богов недостойных тратить… Скоро всё будет как прежде, дочь моя, дай только сил набраться. — Сварог тяжело дышал, будто бы пытаясь успокоить себя.
Лёля несколько раз обернулась, пока волоком тащили её к двери, но отец ни разу не взглянул в её сторону, словно уже остался в комнате в одиночестве. Он молчал, стоя на широко расставленных ногах, упираясь посохом в пол и думая какую-то свою думу.
— Батюшка, прошу… Не надо, не хочу забывать… Похвист, Догода… Не виноваты они ни в чём…
Но дверь горницы отца захлопнулась, и мольбы Лёли слушать было уже некому.
Глава 3
День прошёл, как Лёля взаперти сидела. Удивительно, но не дозволил ей батюшка даже на молитву выйти, невиданное дело. Осерчал, видно, знатно. И Нянюшку видно не было. Лёля не отходила от окна, сидела на мягкой бархатистой подушечке, положенной на деревянную лавку, и с завистью смотрела на озеро, на качающиеся под ветром камыши высокие, на птиц домашних, по двору разгуливающих. Она с радостью сейчас местом обменялась бы и с уткой толстой, лишь бы воздуха, запахом травы и свежести сдобренного, вдохнуть.
Вот почему так? Хочешь дело правое сделать, а не дают? Матушка вчера в Лёлину светлицу приходила, но сказала лишь, что отца слушать надобно. Коли считает он, что знать про Догоду и Похвиста ей не нужно, так тому и быть. А когда Лёля про жизнь свою в Нави спросила, обняла её Лада крепко, да промолчала.
Выспавшись и от переживаний дня вчерашнего отдохнув, Лёля проснулась уже с меньшей уверенностью, что сможет отыскать Догоду. Во-первых, не уйти ей из Прави, если Сварог-батюшка на то не благословит. Во-вторых, что сказать Догоде при встрече? Не мальчик
