Самые интересные факты, люди и казусы современной истории, отобранные знатоками - Анатолий Вассерман

Из всей художественной литературы я особо ценю жанр «альтернативная история». А в этом жанре изрядное внимание уделяется развитию военной техники. Естественно, меня спросили: сколь серьёзно можно воспринимать публицистику вроде «Битвы за небеса» и «Сломанного меча Империи»?

Книги Владимира Александровича Кучеренко, избравшего себе выразительный псевдоним Максим Калашников, я полностью не читал. Ибо уже при беглом просмотре обнаружил в них одну методическую неточность. Её уже не раз доводилось встречать во многих аналогичных книгах. Например, в трудах, посвящённых оружию — прежде всего авиации — Третьей Германской империи.

Во второй половине Второй мировой войны стало ясно: Германия не может её выиграть стандартными средствами — в пределах общеизвестных тогда возможностей науки, техники, военного дела. Тогда начался усиленный поиск средств нестандартных. Были разработаны многие сотни проектов. Причём основная их часть — разумна и технически интересна. Достаточно сказать, что советское и американское авиастроение добрый десяток лет питалось идеями, почерпнутыми из трофейной германской документации.

Почему же Германия так и не сотворила всё это чудо-оружие?

«Чудо-оружие» — не ехидная оценка, а официальное название, принятое в тогдашней германской пропаганде. В каждом номере любой немецкой газеты тех времён можно было не один десяток раз встретить слово «Wunderwaffe». Да и в конструкторских бюро, и на заводах это слово употребляли всерьёз. И оружие такое делали. А сделать не смогли. Почему?

А вот потому не смогли, что советская и американская авиация питалась этими идеями добрый десяток лет, а не воплотила все их в одночасье. Замыслы германских авиаконструкторов были всем хороши, кроме одной мелочи: они слишком далеко обогнали своё время — любая попытка воплотить эти замыслы порождала десятки проблем, которые просто невозможно было предвидеть в тот момент, когда идея появлялась.

Простейший пример: все знают, что у современных истребителей крыло изрядно скошено назад, особенно передняя кромка, а у многих самолётов 1950-1960-х годов и задняя. С чем это связано? С тем, что при высоких скоростях сжимаемость воздуха радикально меняет всю картину обтекания крыла. Поэтому самолёты с обычным прямым крылом на высоких скоростях становятся неустойчивыми. Их затягивает в глубокое пике, откуда практически невозможно выйти усилиями лётчика.

Некоторые приёмы выхода из вынужденного пикирования всё же были выработаны. Более того, можно и прямое крыло спроектировать устойчивым во всём диапазоне скоростей — от посадочных до глубокого сверхзвука. Таков, например, американский истребитель F-104 «Starfighter» («Звёздный боец»). Но этот самый «Starfighter» получил клички «Вдоводел» и «Летающий гроб». На нём в мирное время разбилось в процентном отношении больше пилотов, чем на любой другой машине, потому что конструкция, снявшая основные проблемы устойчивости прямого крыла, породила другие виды неустойчивостей — и с ними, в свою очередь, пришлось разбираться.

Немцы столкнулись с этими сложностями на первых своих реактивных истребителях. Первоклассные учёные быстро поняли их природу, создали стреловидное крыло, треугольное крыло. Но с новыми формами опять же пришлось разбираться годами: добиваться, чтобы крылья имели достаточную прочность, были устойчивы во всём лётном диапазоне и удовлетворяли ещё сотням требований. Любой авиационщик эти требования знает, но мне — непрофессионалу — просто бессмысленно их перечислять.

Основная часть конструкций, упомянутых в книгах Максима Калашникова — точно такие же блестящие идеи, точно так же требующие многолетних усилий для своей доводки, для внедрения в практику. Причём нужны усилия не только их непосредственных разработчиков, но и многих сотен и тысяч смежных коллективов, разрабатывающих новые материалы, технологии производства этих материалов и так далее. До серийного производства в любом случае доходит лишь ничтожно малая доля идей. Причём заранее невозможно предсказать, какая из них окажется успешной, а в какой накапливающиеся трудности в конце концов превзойдут любой возможный выигрыш.

Пример, близкий мне как выпускнику военно-морской кафедры, энергетику атомной подводной лодки. В Союзе создали такую лодку с титановым корпусом. У титана соотношение жёсткости с плотностью лучше, чем у большинства конструкционных материалов.

Лодка вышла сверхпрочная, способная ходить на глубине, недосягаемой для противолодочных средств противника. И в морской воде не ржавела. Но при любом контакте со сталью — от кораблей снабжения до железобетонных причалов — коррозия была такая, что пришлось изобретать способы дистанционного обслуживания. Да и цена титана никакому флоту не под силу. Вот и осталось чудо техники в одном экземпляре.

Книги Максима Калашникова интересны как памятники выдающейся инженерной мысли. Но они же показательны и как пример того, сколь малая доля выдающихся инженерных мыслей оказывает реальное влияние на практику.

Меч Империи не был сломан. Его сломали мы сами попыткой быть сильными на всех направлениях сразу. Этого военная наука не прощает никому.

Тренажёр фантазии

Примитив советской жизни — не только недостаток Несколько слов о просторе для фантазии.

Случился в Интернете интересный спор. Дочь известного в советское время писателя-диссидента, по долгому жизненному опыту очень не любящая пламенных антисоветчиков, опубликовала подборку фотографий игрушек советских времён. Один пламенный антисоветчик возмутился: игрушки примитивные, упрощённые донельзя, неестественной раскраски, а то и вовсе одноцветные. То ли дело выпускавшиеся в то же время в Германской Демократической Республике — тоже вполне советской — игрушечные железные дороги: если бы не размер — вовсе не отличить от настоящих! А уж западные игрушки и подавно в точности копируют реальность — разве что поярче. И конструкторы зарубежные были по качеству несравненно лучше советских, и разнообразие всякой мелочи поразительное. Словом, воспитывали несчастных советских детей на сплошном примитиве, дабы они потом и во взрослой жизни мирились с любым убожеством и не стремились к лучшему.

Я сам был ребёнком в глубоко советские времена. И доселе довольно неприхотлив в быту, не особо гоняюсь за яркими чудесами. Да и по личным политическим убеждениям советскую власть не слишком уважаю. Вроде бы должен согласиться с праведным гневом борца за яркое счастливое детство. Но в его дневнике написал, почему считаю его неправым.

Игра — один из основных способов приготовления к дальнейшей жизни. Это видно ещё у животных: детёныши хищников упражняются в приёмах охоты, детёныши травоядных — в приёмах уклонения от охотников. Понятно, чем больше похожа игрушка на реальный молоток или компьютер, тем легче научиться заколачивать гвозди либо гонять курсор. Реалистичные игрушки — полезное средство воспитания грядущего мастерства.

Но человек отличается от прочих животных, помимо прочего, мощью фантазии — способности представлять себе предметы и процессы, а потом при необходимости воплощать свои представления в жизнь. Более того, важнейшее проявление фантазии — творчество: способность нафантазировать то, чего доселе в реальности вовсе не было.

Чем точнее копируется реальный предмет, тем меньше места остаётся фантазии. А уж творчество и вовсе ограничивается придумыванием новых способов обращения с этим предметом. Но создать новый предмет куда легче, глядя не на готовую копию, а на простейший символ.

Я сегодня с удовольствием покупаю точные копии реальных образцов боевого стрелкового оружия. Но собственные идеи устройства узлов автоматики приходили мне в голову в те годы, когда на наших прилавках лежали довольно грубые макеты, напоминающие Маузер и Калашников лишь общим контуром. Правда, я изучил оружие и по серьёзным справочникам, а с пистолетом Макарова и автоматом Калашникова знакомился на военной кафедре. Но всё же нынешняя реалистичность моей коллекции явно не помогает творчеству.

Качество изготовления игрушек — как и реальной продукции — в советское время действительно хромало. Эго прежде всего следствие печальной привычки к войне, когда важнее всего безотказность оружия, удобство отступает на второй план, а долговечность и подавно никого не беспокоит: зачем пушке живучесть в сотню тысяч выстрелов, если в бою ей удастся выпустить в лучшем случае пару тысяч снарядов, прежде чем неизбежные превратности военного времени её уничтожат. Но для игрушки долговечность и подавно не нужна. Ребёнок её всё равно рано или поздно забросит или сломает, чтобы, например, посмотреть, как она устроена. Потому и должно быть не жалко её ломать.

Случался, к сожалению, и явный брак. Скажем, изготовители конструкторов норовили включить в комплект гайки, отсеянные контролем на основном производстве. Но нынешняя китайская дешёвка тоже порою делается из сплошных отходов. В советское же время хотя бы за безопасностью игрушек следили: острый край, царапающий пальцы, мог стать предметом судебного разбирательства, а уж ядовитые краски даже представить было трудно.