ЛУННАЯ ТРОПА. Сказка для всё познавших - Сен Весто

И вот еще что, наставляли добрые люди, с этими апачи, если не разденут сразу, есть шанс договориться – до первого кулака, дальше уже все, кровная месть, чуть что – дяга сразу хватается за нож и ружье. Очень обидчивый народ. Как выяснилось, речь шла о каких-то полудиких охотниках. Это как недавно, неохотно рассказывал лесник, еще до этого нашествия безумных божьих коровок, осенью, десяток туристов, здоровенных взрослых мужиков, остановились на ночь в лесу – все, как полагается, костерчик там, палатки, то – се, выпили, понятно, закусили и уснули. Ночью подъехали двое на конях, построили всех, раздели и ушли. Даже на коней, говорят, не садились, под узец увели. Так что на дорогу, им собирало артельное хозяйство…

Гонгора вежливо улыбался, где нужно, и кивал, когда это было кстати, и думал, что идти все равно придется, что здесь самый приемлемый путь через хребет и что так никакого лета не хватит, если каждый хребет обходить новой дорогой. Старики неторопливо подливали гостям и себе в цветастые пиалы размером каждая с небольшой тазик горячий мерзостный чай с солью, перчиком и козьим молоком и рассказывали, что еще вот объявились здесь в горах какие-то зеленые боевики – просто дети Сатаны и ничего больше, сроду тут никаких зеленых не было и вот дожили. Даже дяги еще никак не решат, связываться или не стоит. А чего хотят, за что стоят – толком не понять. В общем, постреливают.

Лесник ненадолго умолкал, пробуя чай, привставал, чтобы добавить себе половником варева из просторной бадьи и поправить на низенькой скамеечке вытертую меховую подстилку, неловко держа у колена правую руку, высохшую, безвольно повисшую, как тряпка, ставшую такой после встречи с таежным энцефалитным клещом. …То есть что надлежит ныне принимать во внимание и ориентироваться в соответствии? Сегодня «кофемолку» достать, – проблема не большая, сейчас ведь как: ты ему, скажем, шкуру кабана – он тебе работоспособный еще «кугуар» или даже «носорог». Я вот тебе в соседней комнате буду сидеть – скажу, что это кабан, а городскому же все едино, ежели с него голову снять. С кабана, значит. Или, скажем, с яка, – медведь и медведь. Шерсть же. А «кофемолку» хаки скоро уже вагонами повезут – ничего не боится народ, обнаглел совсем. Стоит вот, к примеру, на дороге контрольный пост – его ж не объехать, в горах-то, горы же, так знающий народ и здесь не теряется, берут цистерну, заливают, значит, маслом, на дно железо, – для спокойствия можно даже листом металлическим прикрыть, да не стоит, так пройдет. На посту подойдут, только пальчиком постучат, чего, мол, везешь, а хрен знает, отвечают, везу чего-то…

…Народ здесь бывает разный и рассказывает разное, изредка, правда, все меньше, сейчас – так и вовсе на день пути можно никого не встретить, кабаны разве что да медведи иногда; контрабанде, рассказывают, теперь конец – все, прижали. Как обычно, побичуют, наверно, и остынут, было уже. На днях вот грузовик в Мертвое озеро сорвался, это километрах в двадцати, за обрывом, обрыв пройдете и увидите, два водолаза, говорят, ныряли – не вынырнули, не хорошее место, озеро это, пустое и не растет там ничего, и глубокое страшно. Дорогу вот теперь, считай, размоет, одного хорошего ливня хватит с оползнем, да уж и размыло, должно, был уже ливень, так что не скоро туда на машине сунутся, но пешком можно, отчего ж нельзя, пожалуйста, – вдоль ручья, по обрыву, потом, опять по ручью, и так с километр – два, до кедровника, а там напрямую до ртутного озера и скал, километров двадцать-двадцать пять, наверно, не больше, кого увидите – идите спокойно, вопросов не задавайте и в глаза не смотрите, спросят чего – отвечайте загадками, не торопясь, с умом, не хамите, пальцем не показывайте и веревку свою спрячьте, из названий здешних ничего не спрашивайте, сами должны знать, и не говорите, что без оружия, всем об этом знать не обязательно, на Озерах и Сыром Огаме даже монахи пустыми не ходят, здесь этого не любят, оброните только при случае, как бы между прочим, – ствол, мол, магнум, и калибр, повнушительнее чтобы, это можно, здесь это любят… Зверь тут смирный, добрый, если на голову не наступать, в двери не ломится, так что днем ступайте спокойно, пройдете. Правда, рассказывают ведь чего, псы какие-то объявились, лысые, говорят, злые – хитрое семя, ничего не боятся, с виду, рассказывают, нормальная собака, лысая только, и с человечьими пальцами на ногах, чтоб, значит, по деревьям лазить. Вот пес у тебя хороший, сердитый, большой только больно, здесь народ этого не всегда любит, – с ним на медведя бы в самый раз, хотя нет, не пойдет он на медведя, не охотник он, шумный, всех медведей распугает, носорог… А с чертовой псарней этой, говорят, даже волки стараются не связываться. Врет, наверное, народ. Огня, понимаешь, они не боятся, ствола они не боятся, а боятся они, оказывается, спиртного духа, а любят они зубную пасту и не любят – прямо во все стороны разбегаются, тряся голыми задницами, всей, значит, псарней, стоит им только дать послушать ваш лязгающий рок-н-ролл… Шутит народ. Злобствует от страха. Тихо здесь…

Весь жутковатый вид всадников, исполненных непосредственности и некоторой угнетенности, выражал непреодолимую степень вялого, в какой-то мере нейтрализованного душевным томлением простодушного любопытства. Длинноволосые головы их были обращены в одном направлении, заросшие черной шерстью лица – шоколадно темны, засаленные ватники – затерты, распахнуты и демонстрировали исключительно клетчатые теплые вьетнамские рубашки с медными пряжками офицерских ремней на пупах. Из-за спин торчали длиннющие стволы винтовок, выглядевших как-то уж очень просто, по-мужицки, словно вязали их к случаю не отходя от сохи, в домашних условиях, для внушительности. Все это время аборигены оставались малоподвижны и как бы не очень внимательны, все четверо. Длинноногие огромные гнедые жеребцы под ними утомленно переминались. Всадник, тот, что был поближе и полегче остальных, бесконечно долго совершая процесс поднятия и опускания на глаза век, переместил, не переставая иронично всматриваться в пространство, затуманенный взгляд вначале с Гонгоры на Штииса, затем вновь на Гонгору и подобравшегося Улисса, и то, что он увидел, как будто смогло найти в нем какой-то отклик, в его сумеречном неясном взоре что-то словно наконец шевельнулось, всадника качнуло вновь, вслед за чем последовало неопределенное движение кистью с неясным желанием то ли поправить кожаный узел крепления лассо, тугими кольцами свернутого у седла, то ли дотянуться до отполированного прикосновениями тяжелого приклада с парой железных колечек, свисавшего из-за пояса сзади; в конце концов он решил поудобнее опереться рукой о бедро. Улиссу все это очень не понравилось. Гонгора с остановившимся лицом рассматривал местную достопримечательность, лихорадочно прикидывая расстояние до скрытого за деревьями каменного гребня, не доступного лошадям, и соображая, что будет, если нервы у Лиса все-таки не выдержат. Лис всегда плохо переносил присутствие на своей территории посторонних лиц, в таком состоянии он становился неуправляем. По-видимому, все это – и то, что он наблюдал, и то, что обонял – не вызывало в нем никакого любопытства – только намерение зычно рявкать, угрожающе урчать и подаваться вперед. Глаза его моментально позеленели. Новый пахнущий бог знает чем незнакомый антураж, конечно, был здесь лишним. Лис выглядывал из разлапистых листьев травы, с видимым отвращением втягивая в себя воздух. Сейчас он еще держал себя в руках, но было видно, что это не затянется. Назревали большие неприятности. И тогда заговорил Штиис. Он обращался к дружелюбию местных охотников. Он говорил к их широко известному в акватории всего Заозерья гостеприимству. Он все время старался говорить мягко, сладко улыбаясь, нормальным человеческим языком, но то и дело сбивался то на малопонятный здесь английский диалект, то на непродолжительность синего летнего утра, а один раз приплел зачем-то жаркий полдень. Всадники больше не улыбались. Нельзя было сказать определенно, понимали ли они многое из услышанного или же не понимали ничего вовсе и какую часть из не понятого поняли по-своему, но они явно прислушивались. Так или иначе, на взгляд Гонгоры, все чего-то ожидали. Все были при деле. Улисс, как всегда, проявлял готовность к решительным действиям, ожидая только команды или хотя бы какого-либо движения, которое возможно было бы расценить как знак, что – можно, Штиис подбирался к звездным ассоциациям, всадники взирали.

И все счастливо разрешилось. Всадник-предводитель – тот, что находился ближе остальных и выглядел полегче в кости, вскоре лично проследил, чтобы у странников остались об этом суровом едва проходимом уголке горного Огамы самые приятные воспоминания. Отец гурона, как это выяснилось, оказался почти земляком Гонгоры, в незапамятные времена неизвестно каким ветром занесенным в эти края, сам же сын лесов до дрожи в коленях мечтал если не побывать на родине отца – на своей родине, как он это называл, – то хотя бы одним глазом взглянуть на того, кто был оттуда. Везде хорошо, где нас нет, пробормотал Гонгора, украдкой переводя дух. Нужно искать перемен, а как же, легко согласился хозяин, с участием заглядывая в глаза Гонгоры и долго не отпуская его руку. Нюансы странствий были изучены, определены как не заслуживающие серьезного внимания, и странники немедленно вкусили всех прелестей от лесной бани и прочего от щедрот крошечного горного поселения охотников, а также, что самое приятное, на дальнейший путь были обещаны и сразу же предоставлены лошади. После непродолжительного, но основательного застолья на свежем воздухе, в котором принял участие и сыграл не последнюю роль прославленный своим аппетитом Лис, Штиис, утираясь, отправился к лошадям цеплять рюкзаки, хозяин же с Гонгорой, обсуждая вечные темы холостяков, уединились в полутемной избе. Обстоятельный собеседник несколько выбил из колеи осведомленностью в части физических аспектов космологии, обнаружив трезвость суждений и некоторую настойчивость в полемике, решительно выводя на основании того железного факта, что примитивное сознание оперирует наличием нескольких душ и примечательным количеством духов, простой экстраполяцией собственный постулат, далеко идущий и довольно бесстыдный, с ясно выраженным синдромом лесного оптимизма насчет развития аспекта сознания вообще: