Расстрельный список - Сергей Иванович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом пронесся над селом крик:
– Наших бьют!
Понабежали еще архаровцы. Ну и я в стороне не остался, кинул клич и теперь отдавал приказы – короткие и очень серьезные, готовясь к нешуточному бою.
Мои ребята сгруппировались, заняв выгодные позиции на случай, если поднимется стрельба. Жалко, что нас собралось маловато, а антагонистов как рыбы в пруду – так и водят хвостами и загребают плавниками. Только, в отличие от немых рыб, орут так, что уши вянут.
Дело шло к добрым пострелушкам. А тут и станичный народ подтянулся. Собралась толпа. И вот уже крики звучат:
– Такие вот защитники!
– Девок наших насильничают!
– Воры они!
Народ волновался все больше. И толпа все росла. У некоторых селян уже колья и вилы в руках, а в глазах к «освободителям» никакого сочувствия и понимания.
Дело начинало пахнуть керосином. И тут на сцене возник Коновод. Чего от него не отнимешь – это умения сразу просекать ситуацию и принимать эффективные решения.
– Свиньи пьяные, а не воины! – с этими словами со всей дури ударил ногой в живот своего покачивающегося, с разбитой мордой «ближника». Тот крякнул, осел на землю и обиженно заскулил.
А Коновод заорал что есть силы:
– Скоты! Против народа? Грабить, насильничать?! В острог их! Народный трибунал завтра решит, как со злодеями поступить! Накажем по всей строгости!
Все же Сухозад был туп. Завтра «освободителей» уже не будет в этом селе. И его с другими нарушителями тихо освободят из острога, надавав по шее для науки. И все будет как раньше. Но у этого барана при слове трибунал что-то переклинило в голове. Он поднялся на ноги и отчаянно завопил:
– Трибунал? Судить? Нас? Кто за свободу и волю?! А кто судить будет? Ты, что ли, Коновод?!
Ему бы остановиться вовремя, но его несло вперед могучим ураганом страха и злобы. Мутным взором он обвел толпу и заорал:
– Казаки! Кого слушаете? Не того слушаете! Вы ж ничего не знаете. Он же. Он… Все скажу народу… Как на духу!
Но сказать он ничего не успел. Коновод вскинул руку, в которой был зажат его любимый наган. Хлестко рубанул по ушам выстрел. Потом еще один.
Сухозад тяжело рухнул на землю. А Коновод повернулся к толпе. В воздухе повисло напряженное молчание. Очень уж страшен был вид предводителя, только что прикончившего на глазах у всех одного из своих близких соратников.
– Так будет со всеми, кто против народа! – заорал он. – Суд наш не только строг и неотвратим. Но и скор! Убрать!
Тело оттащили в сторону. Других провинившихся погнали в острог. А мне было сильно любопытно, что же за обжигающую правду о своем атамане хотел довести до широких народных масс «ближник». Наверное, нечто весьма неординарное, если пулей рот заткнули.
Коновод, угрюмо посмотрев на меня, кинул:
– Пошли со мной, Указчик.
Ну, пошли так пошли.
В штабе Коновод разогнал всех бездельников. Мы остались вдвоем. Он потянулся к фляге, сделал глоток – как мне показалось, больше, чем обычно. Потом глянул на меня испытующе и спросил:
– Бузишь?
– Порядок навожу, потому что больше некому. Ты вообще в руках будешь свою банду держать? – поинтересовался я.
– Не каждого в руках удержишь. Ну побаловались бы с девкой. От нее бы не убыло. А тут защитнички нашлись. И народ, видя такое, подтянулся. Народу только дай погорлопанить… Знаешь, как это называется? Смута и разлад в войске.
– Смута, когда станичниц малолетних насилуют. Не дать укорот скотам, так потом уже не удержишь их в руках.
– Хитрый ты чересчур, как я посмотрю, Указчик.
– Э, нет, я весь как на ладони, Коновод.
– Что-то в сомнениях я. Одному черту болотному известно, что у тебя на уме. А народец твой уже на моих людей начал стволы поднимать.
– Не нагнетай. Нет такого.
Коновод помолчал. Потом внимательно посмотрел на меня. И почти спокойным голосом, который был как крышка, прикрывающая кипящий котел чувств, отчеканил:
– Вот тебе мое слово. Ты на меня волну с пенным гребнем не гони, Указчик. И поперек мне не становись. Ты человек пришлый. Никто не заплачет, если тебя за предательство в расход принародно пустят.
– И кого же я предаю?!
– Меня! – стукнул ладонью по столу Коновод. – А значит, украинский народ!
– Коновод, ты сильно-то не дури, – усмехнулся я. – Мои за меня как один встанут. Стройно и умело. А в своих ты уверен?
Коновод в ответ обдал таким взором, смешанным с яростью и отчаяньем, что я понял: угодил в болевую точку. Он не только не уверен в своем войске, но убежден, что даже «ближники» сдадут его при первом шухере, разбегутся, в спину стрельнут. И хладный труп неожиданно взбрыкнувшего «министра» иллюстрировал это. Они неорганизованный сброд. А моя проверенная в горячих делах шайка способна уконтрапупить их вне зависимости от численного превосходства.
– Коновод, ну что ты как маленький, право? – примирительно произнес я. – Нам делить нечего. Это твоя гастроль. Вот и свисти тут в самую главную дудку. А я пока за тобой иду.
– Лады, – хрипло произнес Коновод…
Глава 9
Коновод с его выдающимся, на грани сумасшествия, самомнением строго делил окружающих на несколько категорий. Это начальство, те, кто выше его по статусу и имеет право приказывать. Как он с ним себя вел, я не видел, поскольку начальства на горизонте не наблюдалось, но, полагаю, раболепно. Были еще подчиненные, те, кто ниже, то есть не ровня. С ними он держал себя как барин с холопами. Ведь это так, прислуга, наорать, пинка отвесить для поднятия духа – самое оно. Есть еще «освобождаемый» народ. Он как муха: жужжит, вечно чего-то требует, но с этим роем порой приходится считаться, ибо он кормовая и мобилизационная база. Есть плюс к этому враги – ну, с этими все ясно, им и жить незачем.
Встречались еще редкие звери – те, кого он считал равными по положению. Вот с такими сложно. Меня он нехотя, с зубовным скрежетом, относил именно к ним. Его мучительно задевало мое независимое положение. Думаю, ему не раз хотелось всадить мне пулю в спину или объявить, что наши пути расходятся, но позволить себе этого не мог. Потому что мои бойцы были самой организованной военной опорой, в отличие от остального сброда, которому веры нет.
Было еще одно обстоятельство. Иметь рядом почти равного тебе – это возможность отдохнуть нервами, поговорить по душам, иногда даже о сокровенном, пожаловаться на жизнь или покрасоваться. Не с холопами же откровенничать!
Со
