В глубинах тьмы (ЛП) - Уайлд Люси

Я отбиваю ее, и он морщится. Я чувствую себя ужасно, когда сразу понимаю, как ему, должно быть, больно. Уверена, что раздается скрежещущий звук, когда что-то сломанное в его пальцах трется друг об друга.

Через секунду дверь в дальней стене открывается, и врывается Чарльз.

– Ты бесполезный дурак! – кричит он Року.

– Я привез ее сюда для твоего пользования, сделал, как ты просил, и привез ту, которую ты хотел, и что ты делаешь? Ничего! -

Он открывает люк и указывает на меня. -Ты, выходи.

Рок делает шаг передо мной, один твердый шаг, от которого кровать дребезжит.

– Нет, – противостоит он.

Я стою позади него, выглядывая через плечо.

– Что ты сказал?

Рок ничего не говорит.

– Убирайся с дороги. В угол.

– Нет.

– Делай это, или она умрет.

Я вижу, как у Рока напрягаются мышцы. Он не двигается

Чарльз быстро нагнулся, пролез в люк и выпрямился.

– Если ты не будешь играть со своими игрушками, я заберу их. Неужели ты ничему не научился?

– Ты не причинишь ей вреда.

– Я не буду просить тебя отойти. Я не буду торговаться с тобой. Ты уберешься с моего пути или пожалеешь об этом.

Рок сжал кулаки по бокам. Чарльз выглядит разъяренным, но проглатывает свой гнев, поворачивается и выползает обратно. Люк захлопывается, когда Чарльз подходит к двери. Бросив последний взгляд через плечо, он уходит. Мы одни.

Рок смотрит на меня.

– Он не причинит тебе вреда.

– Я беспокоюсь не о себе, – отвечаю, глядя на кровь, все еще стекающую по его лицу. – Нам нужно что-то с этим сделать, иначе получишь заражение.

Я хватаю подол своей ночной рубашки и отрываю от нее кусок. Прижимаю лоскут к его лбу.

– Подержи это. Это поможет остановить кровотечение.

Он рукой накрывает мою, и на секунду я держу ее на месте, но затем высвобождаю. Я отступаю назад, но прежде чем успеваю что-то сказать, дверь снова открывается, и входит Чарльз, волоча за собой манекен.

Я ахаю, когда понимаю, что это не манекен. У нее такая бледная кожа, что она кажется белой, на руках и ногах пятна и желтые синяки. На ней только вонючая белая футболка, больше напоминающая лохмотья. Ее спутанные и гладкие волосы спадают на спину. Хуже всего ее лицо, у нее открыты глаза, но в них нет жизни. Чарльз отпускает ее, и она тяжело падает на пол.

Я вздрагиваю от шлепающегося звука. Она не двигается, и я понимаю, что ее мышцы ослабли, она не может подняться.

Рок подошел к решетке, я поняла, что женщина жива. Он пытается согнуть прутья решетки, чтобы выбраться наружу. Они скрипят и стонут, но не поддаются.

– Я предупреждал тебя, – утвердительно произнес Чарльз, держа нож над женщиной, которая ни на что не обращает внимания.

– Это не приносит мне удовольствия, – добавляет он, направляя нож к шее женщины.

Рок прижимается лицом к решетке, его голос низкий и наполнен угрозой.

– Если ты причинишь боль матери, я убью тебя.

Чарльз смеется.

– И как это сделаешь, пока ты там?

Он опускает нож ниже, и я кричу:

– Подожди!

Они оба поворачиваются, смотрят на меня, мои руки вытянуты. Я почти теряю самообладание, но одного взгляда на бледную фигуру на полу достаточно, чтобы закончить следующее предложение:

– Я сделаю это.

– Что? – спрашивает Чарльз. – Ты сделаешь что?

Я поворачиваюсь к Року, беру его руку и прижимаю к своей груди.

– Все в порядке, – поощряю я, заставляя его пальцы мять мою грудь. – Я знаю, что ты этого хочешь.

Глава 12

РОК

Как только София произнесла это, я стал тверд. И ничего не мог с этим поделать.

Я ненавижу свое тело за то, что оно так реагирует. Не знал, что мама здесь. Я думал, она умерла. Во многих отношениях это было бы лучше. Видеть ее такой – это слишком для моего разума. Когда отец ухмыляется, моя мучительная печаль сменяется гневом. Я убью его. У меня нет выбора.

У меня нет плана, я просто знаю, что сделаю это. Маму едва можно узнать, я сжимаю кулаки при мысли о том, как с ней обращались.

А потом позади я слышу ее крик.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я поворачиваюсь, и София говорит мне взять ее, она кладет мою руку себе на грудь. Чувствую, как ее сосок напрягается от моего прикосновения, а я такое животное, что все мысли, кроме нее, вылетают у меня из головы.

– Поцелуй меня, – шипит она сквозь стиснутые зубы.

Я наклоняюсь, с трудом веря, что она это сказала. София губами касается моих, и я слышу, как за мной закрывается дверь. Как только она закрывается, я отпрянул от Софии.

Она притягивает меня обратно к себе.

– Сделай это, – приказывает она, беря мои руки и обнимает ими свою спину.

Я прикусываю губу, но не могу остановиться. Открываю рот и рычу от ярости. Знаю, что отец это слышит, знаю, что он будет смеяться, но не могу остановиться. Я так зол.

София делает шаг назад, выглядя испуганной. Боевой дух покидает меня, и я оседаю вниз, падая на пол. Ее рука тут же оказывается у меня на плече. Она ничего не говорит. Я жду, пока мое дыхание замедлится, прежде чем заговорить. Я должен сказать ей. Должен кому-то рассказать.

– Я здесь, потому что я плохой, – объясняю.

– Нет, – отвечает София. – Ты не плохой.

– Так и есть. Я убил свою сестру. Я сделал это со своей матерью. Я – зло. Я чудовище.

– Ты не монстр, – успокаивает она, отрицательно качая головой. – Монстр изнасиловал бы меня, если бы у него был шанс. Ты освободил меня.

Я слышу слова, но они не доходят до меня. Я все время вижу безразличное лицо матери. Чувствую что-то на своей щеке и понимаю, что София оторвала больше ткани от своей ночной рубашки. Окунув ее в воду из шланга душа, она протирает тканью мою кожу, смывая кровь и грязь, пока я сижу неподвижно.

– Здесь боец, – напоминает она, отрывая еще полоску. – Не монстр.

– Я сражаюсь, потому что он заставляет меня.

– Почему не скажешь «нет»?

– Ты видишь камеры?

Она кивает.

– Есть еще комнаты с большим количеством камер. Если я не буду драться, женщины, которых он мне приводит, отправятся туда. Люди много платят, чтобы посмотреть, что он с ними делает.

Она морщится.

– Это они монстры, а не ты. Разве ты не видишь? Ты хороший, Рок, ты хороший человек.

Я качаю головой:

– Хороший человек смог бы спасти свою мать.

– Ты не знал, что она здесь, я бы та сказала. Полагаю, он держал это в секрете?

Я хочу плакать, но слез нет. Не знаю, как себя заставить.

– Как давно ты здесь? – спрашивает она.

– Я не знаю. С детства.

– Что? Только в этой камере?

Я киваю головой.

– Здесь и в нескольких других комнатах. Но когда я подрос, он заставил меня остаться здесь, сказал, что это защитит меня от мира, что мир так же плох, как и я.

– Мир не так уж плох, – поясняет София.

– Там люди, которые смотрят, как я сражаюсь, смотрят, что он делает. Это так же плохо, как и я.

– Конечно, там есть плохие люди. Но есть и хорошие, и в мире гораздо больше хорошего, чем плохого. – София вздыхает, завязывая полоску ткани вокруг моих костяшек пальцев. – И не только люди. Там есть океаны, деревья, леса, реки и так много красивых вещей, и однажды ты увидишь их все, я обещаю.

– Я никогда не видел океана.

– Увидишь, – отвечает она, сжимая мой бицепс. – Я обещаю, что ты увидишь.

– Я не заслуживаю этого.

София смотрит на меня, ее лицо в нескольких дюймах от моего. Она сидит на полу рядом со мной, наклонившись ко мне. Ее рука все еще лежит на моей руке. Ее губы выглядят такими мягкими, и когда она закрывает глаза, я не могу удержаться, чтобы не поцеловать ее.

София целует меня в ответ, ее голова остается на месте. Боль в моем сердце утихает, когда растворяюсь в ее поцелуе. Голод, который, как думал, у меня был, на месте, но он другой, мягче. Руками я обнимаю Софию, и когда мы целуемся, я поднимаю ее в воздух. Она ахает мне в рот, и я погружаю свой язык внутрь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})