Облако - Джон Фаулз

– Принц сказал, что любит ее и хочет на ней жениться. Но тут была одна сложность. Поскольку он был принцем, то и жениться мог только на принцессе.

– Так она ж и была принцессой.

– Да, но она-то об этом забыла. У нее не было красивого платья. Или короны. Ничего, – Кэтрин улыбается. – На ней и одежды-то никакой не было.

– Никакой!

Кэтрин качает головой.

Эмма потрясена.

– Даже?..

Кэтрин снова качает головой. Эмма закусывает губу.

– Как неприлично!

– И все равно она выглядела очень красиво. Чудесные длинные каштановые волосы. Прелестная смуглая кожа. Совсем как маленькая дикая зверушка.

– Как же она не замерзла?

– Так ведь лето стояло.

Эмма кивает, столь неуместное отступление от правил несколько озадачивает ее, однако она заинтригована.

– Ну вот. В конце концов, принцу пришлось уйти, и он очень печалился, что не сможет жениться на такой прекрасной девушке. И она плакала из-за того, что не может выйти за него. И вот она сидела здесь и плакала, плакала. И вдруг услышала уханье. Ту-вит, ту-вуу. Вон оттуда, сверху. С дерева.

Эмма вытягивает шею, потом опять поворачивается к Кэтрин.

– Кто это был?

– Да ты же знаешь.

– Я забыла.

– Сова. Старая бурая сова.

– Вообще-то, я знала.

– Совы ведь очень умные. А эта была самой старой, самой умной из них. По правде сказать, она была волшебницей.

– Как она говорила?

– Ту-вит, ту-вуу. Ту-вит, ту-вуу, дава-ай, … не … но-ой.

Эмма улыбается.

– Повтори еще. Так же.

Кэтрин повторяет.

– И вот сова спустилась к девушке и сказала, что может ей помочь. Посредством волшебства. Ведь чтобы быть принцессой, надо жить во дворце, так? Хорошо. Она может дать ей красивые наряды. А может – дворец. Но не то и другое сразу.

– Чего же это она не может?

– Видишь ли, это волшебство очень трудное. А сделать два волшебных дела за раз невозможно.

Эмма кивает.

– Девушка думала только о том, чтобы снова увидеть принца. Поэтому она попросила сову о красивых нарядах. И вот, только что на ней ничего не было. И вдруг – красивое белое платье, корона из жемчугов и бриллиантов. Да еще сундуки, много сундуков с другими нарядами, и шляпами, и туфельками, и драгоценностями. И лошади, чтобы все везти. Слуги, служанки. Все как у настоящей принцессы. Она так обрадовалась, что совсем забыла про дворец. И она вскочила на коня и понеслась к замку, в котором жил принц. И первый вечер прошел замечательно. Принц представил ее королю с королевой, и те подумали, что она прекрасна и, наверное, очень богата. Уж больно красивое на ней было платье, ну, и все остальное. Они сразу сказали, что принц может жениться на ней. Вот только сначала им надо побывать у нее во дворце. И принцесса не понимала, как же ей теперь быть. Но она, конечно, притворилась, будто дворец у нее есть. И пригласила их назавтра к себе. Все приоделись и отправились смотреть дворец. Принцесса в точности описала им, где тот находится. Однако, когда они туда добрались… получился полный кошмар.

– Дворца-то там и не было.

– Всего-навсего отвратительное, старое, голое поле. Ямы, грязища. А посреди поля стояла принцесса в своем прекрасном платье.

– Они решили, что она дура.

– Отец принца очень, очень рассердился. Он думал, что это какой-то дурацкий розыгрыш. Тем более, что принцесса присела в реверансе и сказала: «Добро пожаловать в мой дворец, ваше величество». Она до того перепугалась, что не знала, как ей поступить. Впрочем, сова научила ее волшебному слову, способному превратить ее наряды в дворец.

– Скажи мне.

– То был совиный крик, только задом наперед. Ув-уут, тив-ут. Сможешь повторить?

Девочка улыбается и качает головой.

– А она смогла. И повторила. И сразу появился чудесный дворец. Сады, парки. Только одежды на ней никакой не осталось. Ни ниточки. Видела бы ты лица короля с королевой. Они просто в ужас пришли. Вот как ты недавно. Какое ужасное неприличие, сказала королева. Какая бесстыдница, сказал король. А принцесса была в отчаянии. Она старалась прикрыться, да никак не могла. Слуги хохотали, король все больше выходил из себя, кричал, что его в жизни так не оскорбляли. Бедняжка совсем потеряла голову. Она вернула назад все наряды. Но при этом пропал дворец, и все опять очутились на старом, ни на что не годном поле. Король с королевой решили, что с них довольно. Они сказали принцу, что это, наверное, злая ведьма, что он никогда, никогда не должен больше видеться с ней. И все ускакали, покинув обливающуюся слезами принцессу.

– А потом?

За рекой засвистала в деревьях иволга.

– Я ведь еще не сказала тебе имени принца. Его звали Флорио.

– Странное имя.

– Старинное.

– А ее как звали?

– Эмма.

Эмма морщит носик.

– Как глупо.

– Отчего же?

– Так это ведь я – Эмма.

– А как, по-твоему, отчего мама с папой назвали тебя Эммой?

Девочка задумывается, пожимает плечами: странная тетя, странный вопрос.

– Я думаю, в честь девушки, о которой они где-то прочитали.

– Принцессы?

– Немного похожей на нее.

– Она была хорошая?

– Да, если познакомиться с ней поближе, – Кэтрин тычет Эмму пальцем в животик. – И когда она не задавала то и дело вопросов.

Эмма ежится.

– А я люблю спрашивать.

– Ну, значит, мы никогда до конца не доберемся.

Эмма запечатывает чумазой ладошкой рот. Кэтрин целует палец и помещает его кончик между глядящих с ее колен ожидающих глаз. Свищет, уже ближе, на их берегу, иволга.

– Принцесса стала думать о годах, проведенных ею в лесу, годах, когда она была счастлива. И о том, как она несчастна теперь. И, в конце концов, снова пришла сюда, под это дерево, чтобы спросить старую мудрую сову, что же ей делать. Сова была здесь, сидела на ветке, один глаз закрыт, другой открыт. Принцесса поведала ей обо всем, что случилось. О том, как она навсегда потеряла принца Флорио. И тогда сова сказала ей одну очень мудрую вещь. Она сказала, что если принц действительно любит ее, ему все равно, принцесса она или нет. Для него будет не важно, есть ли у нее наряды, или драгоценности, или дворец. Он просто станет любить ее такой, какая она есть. И пока этого не случится, не видать ей никакого счастья. И еще сова сказала, что искать принца больше не надо. Надо ждать, когда он сам ее найдет. И прибавила, что если принцесса добра, если ей хватит терпения, то она, сова, сможет сотворить для нее еще одно, последнее чудо. Ни принцесса, ни принц никогда не состарятся. Они так и останутся семнадцатилетними, до самой их встречи.

– А ее долго пришлось ждать?

Кэтрин улыбается.

– Они и теперь ждут. Все эти годы, и годы, и годы. Им все еще по семнадцати лет. И они ни разу не встретились.

Снова кричит, улетая вниз по течению, иволга.

– Послушай.

Девочка наклоняет голову, потом оглядывается на тетку. Еще один странный трехсложный перелив. Кэтрин улыбается.

– Фло-ри-о.

– Это же птица.

Кэтрин качает головой.

– Это принцесса. Выкликает его имя.

Тень сомнения; зашевелился крошечный литературный критик – здравый смысл, самое страшное чудище на свете.

– Мама говорила, что это птица.

– Ты ее когда-нибудь видела?

Эмма задумывается, потом качает головой.

– Она очень умная. Ее никогда не видно. Потому что она стесняется – из-за одежды. Быть может, она все это время просидела на нашем дереве. Слушая нас.

Эмма бросает на боярышник подозрительный взгляд.

– Все-таки, конец получился не очень счастливый.

– Помнишь, я уходила перед завтраком? Я повстречала принцессу. Разговаривала с ней.

– И что она сказала?

– Что она совсем недавно слышала приближающиеся шаги принца. Потому-то она так часто и выкликает его имя.

– И когда он придет?

– Теперь уж со дня на день. В любое время.

– И они будут счастливы?

– Обязательно.

– И детей заведут?

– Целую кучу.

– Значит, конец все равно счастливый. Правда?

Кэтрин кивает. Невинные глаза пристально вглядываются в глаза взрослые, затем девочка улыбается; и тело ее начинает двигаться подобно улыбке, она привстает, вдруг обратясь в маленькую, обуреваемую нежностью шельму, поворачивается, оседлывает вытянутые ноги Кэтрин, соскальзывает, цепляется, опрокидывает тетку на спину, целует – маленькие, плотно сжатые губы – хохочет, когда Кэтрин перекатывает ее и щекочет. Она визжит, извивается, потом затихает, лежит, вытаращив настороженные, озорные глаза, сказка уже забыта, или так кажется; пришла пора расплескать новую малую пинту энергии.

– Нашла-а! – во весь голос выпевает Кандида, стоя у валуна, который скрыл их от людей внизу.

– Уходи, –- говорит Эмма, садясь и вцепляясь, словно желая ее защитить, в Кэтрин. – Убирайся. Мы тебя ненавидим.

Три часа. Поль проснулся и, полулежа рядом с откинувшейся навзничь Бел, читает вслух «Школяра-цыгана»[24]. Бел глядит в листву, на ветви бука. Голос Поля как раз достигает лежащей на солнце Сэлли. Питер, в одних шортах, лежит рядом с ней. Трое детей опять у реки, их редкие возгласы создают контрапункт негромкому гудению голоса Поля. Кэтрин нигде не видно. День выдался странный, жара и тишь его, похоже, превысили положенный им зенит. Вдалеке, где-то внизу, в долине, рокочет трактор, но звук этот почти не слышен за журчанием «Premier Saut», за жужжанием насекомых. Листья бука недвижны, словно их отлили из сквозистого воска и накрыли огромным стеклянным колпаком. Вглядываясь в них, Бел испытывает упоительное, иллюзорное ощущение, будто она глядит сверху вниз. Пока Поль читает, она думает о Кэти или думает, будто думает о ней; лишь отдельные строки, легкие возвышения, перебои его голоса, вторгаются в мысли Бел. Подобие слабого чувства вины: оказаться созданной человеком, лучше других сознающим, чем он способен удовлетвориться. Бел верит в природу, в покой, в медленный дрейф и, что нелогично, в неизбежность и благодетельность порядка вещей – ни во что столь мужское и конкретное, как Бог, но скорее в некий смутный эквивалент самой себя, кротко и неприязненно наблюдающей из-за укрытия всяких там наук, философии, умствования. Простая, невозмутимая, текущая, как река; заводь, не водопад, от случая к случаю подергиваемая или подергивающаяся рябью, но лишь в доказательство того, что жизнь не… да и не нуждается в том, чтобы быть… и как хороша была бы текстура этих листьев, зеленые лепестки викторианских слов, ныне чуть изменившихся – по части их применения, да и то лишь так, как годы меняют буковую листву, не то чтобы совсем по-настоящему.