Житие Одинокова - Дмитрий Калюжный

д) Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Глава пятая

…В час ночи к Сталину на Ближнюю дачу привезли доктора. Это был профессор Борис Сергеевич Преображенский. Осмотрев больного, поставил диагноз: тяжелейшая флегмозная ангина.

— Надо вскрывать нарыв в горле.

— Не сегодня, — еле слышно произнёс больной.

— Чего тянуть? — настаивал профессор. — Я сам буду оперировать. Совсем не больно. Через день после операции будете лучше нового.

Сталин отрицательно покачал головой:

— Завтра… Может быть. Дайте лекарства от этого… И для бодрости. Чтобы не спать.

— Чтобы не спать, таблетки кофеина. Инъекции камфоры для поддержания сердечной деятельности. Для лечения ангины — полоскания, раствор соли с содой, снимает отёки. Полоскание из равных частей чистотела и ромашки аптечной. Инъекция пенициллина, если удастся достать. Сульфадимезин. Стрептоцид.

Сталин кивнул в сторону стоявшей рядом медсестры — чтобы доктор говорил всё это не ему, а ей. Доктор понял:

— Танечка, приготовьте полоскание. А что вам можно кушать, товарищ Сталин, я скажу на кухне. И умоляю вас, постельный режим!

— Согласен, но, ради Бога, о моей болезни никому ни слова…

Между двумя и тремя часами ночи на даче Молотова раздался телефонный звонок: сообщение из наркомата. Германский посол граф фон Шуленбург просил наркома иностранных дел срочно принять его для вручения важнейшего государственного документа. Молотов ответил, что сам свяжется с послом. И тут же перезвонил Сталину.

— Езжай в Москву, — ответил Сталин заговорщическим, как показалось Молотову, шёпотом. — Я тоже еду, собираю Политбюро. Ждём тебя. Посла примешь только после того, как военные нам доложат, что вторжение началось.

За час до рассвета в Кремле у Сталина собрались члены Политбюро, позже прибыли Тимошенко и Жуков.

— Противник разбомбил аэродромы, порты, крупные железнодорожные узлы связи, — доложил Тимошенко. — Нападение немцев следует считать свершившимся фактом.

— Не провокация ли это немецких генералов? — будто сам себя, спросил Сталин. — Может, Гитлер и не знает.

Молотов понимающе кивнул, остальные посмотрели с недоумением.

— Немцы… Бомбят… Наши… Города… — произнося слова раздельно, будто объясняя тупому, сказал Тимошенко. — Какая же это провокация?..

— Если нужно организовать провокацию, — недовольно буркнул Сталин, — то немецкие генералы и своих городов не пожалеют. — И махнул рукой, будто отметая эту тему.

Недоволен он был самим собой. Боль отвлекает… Вот и высказал в этой компании то, что должен был обсуждать с одним лишь Вячеславом.

Товарищи узко мыслят. Они думают, война — это когда стрельба и битвы. А ведь это столкновение государств! Экономик, идеологий, человеческих амбиций. Нет единства у нас, но нет и в Германии. Он отлично знал о трениях между немецкой военщиной и немецкими же дипломатами. Войну, как столкновение войск, делает легитимной только слово высшего руководителя. Чтобы спровоцировать Гитлера на принятие окончательного решения, группа генералов могла организовать эти бомбёжки в расчёте на наш ответ. Мы вдарим, перейдём границу — тут-то Гитлер и объявит войну в ответ на наш удар. И кого объявят агрессором? Нас. Для Японии, чтобы ударить с другого конца, оснований будет достаточно. И никто не окажет нам помощи, а это — наш неминуемый разгром.

Сталину было всё равно, что думают и скажут о нём лично. Он предвидел: когда-нибудь за такие его оговорки товарищ Сталин будет ославлен трусом или сумасшедшим. Но допустить, чтобы ославили агрессором его страну — не мог. Пусть эти люди смотрят сейчас на него с жалостью и презрением. Ему известно: если он, именно он, не «отмерит» даже не семь, а сто семь раз, и ошибётся, то с жалостью и презрением будут смотреть на советский народ. А советский народ этого не заслужил…

Поскрёбышев сообщил, что Жукова просят к телефону. Начальник Генштаба взял трубку, выслушал сообщение, повернулся к собравшимся:

— Ватутин передаёт: после артиллерийского огня сухопутные войска немцев на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление. Это война.

Сталин был бледен. Он сидел за столом, откинувшись к спинке кресла, держа в руках не набитую табаком трубку.

— Страну ждут тяжёлые испытания, — сказал он. — Народ своё дело сделает. А нам с вами придётся организовать труд и оборону…

Говорил медленно, превозмогая боль в гортани, с большими перерывами между словами. Практически, для издания звуков он мог использовать только губы. Иногда голос его прерывал спазм. Когда закончил, молчали все. Добавил:

— Пора встретиться с германским послом.

Народный комиссар иностранных дел СССР В. М. Молотов вышел. В 5 часов 30 минут утра он принял посла Германии в СССР Шуленбурга. Посол сделал заявление о том, что советское правительство проводило подрывную политику против Германии и «сосредоточило на германской границе все свои войска в полной боевой готовности». «Фюрер поэтому приказал германским вооружённым силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

Пока Молотов отсутствовал, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), глава правительства И. В. Сталин определил задание каждому из членов высшего руководства страны. Кагановичу — по транспорту, Микояну — по снабжению. Маленкову — по оргвопросам, Берии — по безопасности… Говорил короткими фразами, тихо.

Поручения касались вопросов максимального обеспечения войск и граждан, перевозок народнохозяйственных грузов, оперативных, снабженческих, а также эвакуационных задач. Каждый принимал задание, спрашивал о деталях — и Сталин влезал в подробности.

— На войска НКВД ляжет охрана тыла действующей армии, — говорил он Берии. — У вас есть практический опыт. По финской кампании.

— Товарищ Сталин, нет правовой базы. Опыт показывает, что могут быть конфликты между войсковым командованием и охраной тыла.

— Готовьте постановление, рассмотрим.

Можно было подумать, что он сочиняет задания и ответы на лету, просто в силу того, что он — Сталин. Как иначе, ведь он, вместе с ними всеми, только что узнал о нападении! А он давно держал в голове своей, какие могут быть внешние вызовы, какие проблемы и угрозы могут следовать друг за другом, и как надо действовать в разных ситуациях, чтобы стране была максимальная польза…

Через некоторое время в кабинет быстрым шагом вошёл Молотов:

— Германское правительство объявило нам войну.

Сталин сидел на стуле, свесил голову. Он был вымотан донельзя. В голове звенело, накатывало состояние полуобморока. Официально подтверждено начало войны. А товарищ Сталин уже сказал, что делать. Дальше — работа Красной Армии.

Наступила длительная пауза, все смотрели на него и чего-то ждали. Жуков, тяготясь молчанием, резко встал и показал себя самым здесь решительным руководителем:

— Предлагаю немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

— Не задержать, а уничтожить, — сурово уточнил Тимошенко.

— Дайте директиву, — пожав плечами, вздохнул Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде не нарушали немецкую границу.

Жуков бросил на него быстрый оценивающий взгляд. Он не мог понять вождя. Неужели тот всё ещё надеется как-то избежать войны? Война уже стала фактом!

Этого взгляда полководца не заметил никто, кроме Л. П. Берии.

Военные составили документ, и в 7 часов 15 минут директива вооружённым силам об отражении гитлеровской агрессии, за подписью Тимошенко, Маленкова и Жукова, ушла в округа. К сожалению, ни один из этих начальников не знал соотношения сил и обстановки на фронтах, а потому, как выяснилось вечером того же 22 июня, написанная ими директива оказалась нереальной и не была никем выполнена.

…Как объявить о войне народу? По общему мнению, нужно было организовать по радио выступление товарища Сталина. Но он отказался:

— Пусть Вячеслав говорит.

— Возражаю, — мгновенно среагировал Маленков. — Народ не поймёт.

— Почему в такой исторический момент выступит не Сталин, а его заместитель? — поддержал Маленкова Микоян.

— Нужен призыв к народу: всем подняться на оборону страны!

— Мне пока нечего сказать народу. Я выступлю в другой раз.

— В какой другой раз?!

— Когда прояснится политическая обстановка, — сказал Сталин.

Из радиокомитета сообщили, что по немецкому радио началась трансляция обращения Адольфа Гитлера к немецкому народу в связи с началом войны против Советского Союза. Обращение зачитывал не Гитлер, а рейхсминистр доктор Геббельс. Это надо было учитывать. Кроме того, прежде чем обращаться к народу, следовало побольше узнать и всё обдумать. Одно дело — давать указания высшему слою управленцев: здесь у каждого свой участок работы, надо только объяснить новые задачи в новых условиях. Совсем другое дело — разговор с народом. «Вождь» — высокое слово. «Тот, кто ведёт». Вождь обязан сказать народу чётко и точно, что происходит и что будет дальше. А товарищу Сталину пока непонятно, что происходит и что будет дальше. Товарищ Сталин не желает будоражить народ лозунгами и призывами. Не его уровня задача. Оставим призывы политработникам, литераторам и… Да, без церкви тоже не обойтись! Она отделена от государства, но совсем не отделена от народа…