Конан и Красное братство - Ник Харрис

— Но все эти твари должны чем-то питаться! — воскликнул Конан.

— Кто знает… Может быть, они пожирают друг друга?..

— Сколько человек постоянно живет в цитадели? — спросила Итилия.

— Несколько тысяч… Люди прибывают… и исчезают. Многих старуха скормила змее!..

— За какие грехи?

— За непослушание, невыполнение приказа, непочтительность…

На стену поднялись Эскиламп и Хепат.

— Старушка попыталась вызвать демона — Нашего старого знакомого, но я сумел ей помешать, — весело сказал волшебник, окинув товарищей быстрым взором.

— И — что? — спросил Конан.

— Что? — не понял волшебник.

— Что дальше?

— Ну… дальше она опять может пытаться через пару дней, если накопит энергию… Опять помешаю…

— А потом?

— А потом вы возьмете цитадель! — Эскиламп. заметно помрачнел, взглянув на неприступные стены.

— Так, значит, эта короле… старая карга тоже знакома с магией? — вклинился Хепат.

— С магией знакомы многие, но не многие могут называться магами!

Аль-Джезред откашлялся:

— Дело-то не в названии… Я, вот, был придворным магом…

— Ты останешься им и впредь, — заверила Итилия, — все равно другого у меня нет.

Она выразительно посмотрела на Эскилампа.

— Когда закончит обучение наш маленький друг Дриан — лет через двадцать — я его тебе пришлю! — колдун весело рассмеялся.

Снизу раздавались пьяные голоса, кто-то затянул бравую песню наемников.

— Разграбили одну из местных харчевен! — с досадой сказала Итилия. — Я приказала, чтобы этого не повторялось. Но они успели выкатить вина — бочек десять! Хватит надолго!

— Право победителя, — усмехнулся Конан, — если не пограбить — зачем тогда и воевать?

— Но получается, что они грабят уже меня! — сверкнула глазами Итилия.

— Ты еще не хозяйка, — вздохнул Конан, — и неизвестно, как оно все сложиться… А вина хватит им на пару дней, не больше. К этому времени мы должны придумать, как взять цитадель!

Трудный день заканчивался. Огромное солнце величественно отправилось на отдых, неспешно опускаясь за горизонт. Впереди темнела немыслимая громада цитадели. Ее дальние башни уже погрузились во тьму.

— Старушка не придумает какой-нибудь пакости, — осведомился Эскиламп, — вроде ночной вылазки, с целью перебить солдат, осмелившихся пить ее вино?

— Нет… скорее всего, нет, — ответил придворный маг, — солдат у нее немного, все больше рабы… Вот, разве, выпустит из подвалов какую-нибудь нечисть…

— Какую, например? — насторожился Хепат.

— Ну, тебе-то, уважаемый гном, бояться нечего, — продолжал Аль-Джезред, — тебя они и не заметят!

— Захохотав, он повернулся к заходящему солнцу, как бы отдавая последнюю дань великому дарителю жизни.

Но тут же, онемев от негодования, вновь повернулся к Хепату, готовый разорвать его на мелкие кусочки: тот попросту дал великому придворному магу пинка. Но, поскольку зад мага находился всего-то чуть ниже лица гнома, ногу пришлось задирать так высоко, что Хепат не удержался и грохнулся наземь.

Конан хохотал так, что пьяные наемники внизу замолкли в недоумении. Эскиламп не мог отдышаться и беспрерывно вытирал слезы. Итилия, сотрясаясь от неудержимого смеха, попыталась примирить врагов, но успеха не достигла.

Аль-Джезред, как человек весьма закаленный в придворных баталиях, принял самое мудрое решение: посмотрел на Хепата, как на расшалившегося ребенка и многозначительно промолчал.

Волосы Итилии в сумерках сливались с надвигающейся чернотой южной ночи. В глазах плясали огоньки костра, разведенного у самой ямы. Наемники, ворча, что они воины, а не землекопы, вгрызались в землю, как кроты. На глубине в три человеческих роста начали ставить крепления и намечать направление будущего тоннеля.

Подкоп — это была единственная возможность попытаться пробраться в цитадель. В данной ситуации — самая надежная.

Испокон веку крепости брали несколькими способами. Штурмом — с приставными лестницами и деревянными подвижными башнями. Солдаты, обезумев от страха и возбуждения, исторгая из глоток нечеловеческий рев, как муравьи, лезли на стены. А сверху лилась расплавленная смола или просто кипяток, сыпались камни, град стрел и насмешек. Длинными шестами с развилкой на конце защитники отталкивали лестницы от стен, и нападающие, завывая, падали на камни, обагренные кровью их товарищей.

И лежа среди обожженных, исковерканных тел, в последней предсмертной тоске солдаты проклинали эту жизнь, войну и генералов, погнавших их, как скот, на бойню.

Но иногда штурм бывал успешным. Если стены — не слишком высокие, защитников — не слишком много, и нападающие многократно превосходят их количеством и качеством — боевым духом зверя. Рычащего, сеющего смерть, разрывающего на куски кровавую плоть, зверя. И захватив крепость, солдаты еще долго не превращались обратно в людей — с рычанием, забрызганные кровью, они убивали, насиловали, грабили, снова убивали…

Они мстили за погибших товарищей тем, кто не был виноват в их гибели — оставшимся в живых женщинам, детям, старикам…

Часто нападающие строили или привозили с собой огромные метательные машины. И долгими неделями, а то и месяцами бомбардировали стены крепости. Чаще всего огромные камни бесполезно тыкались в землю, не долетая до цели. Либо стены выдерживали любые удары. И тогда приходилось идти на штурм с приставными лестницами… Деревянная башня на колесах была, конечно, лучше лестниц, но ее чаще всего сжигали задолго до того, как она успевала подползти к стенам.

Еще использовался таран. Огромное бревно, Подвешенное в передвижном станке на цепях и окованное железом, при должном упорстве и хорошей раскачке разбивало ворота. И хотя над людьми, раскачивающими бревно, бывала деревянная крыша — защита от стрел и камней — она также сгорала довольно быстро, стоило защитникам утыкать ее горящими стрелами. А ворота бывали крепкими, а бревно — не таким большим, как надо бы, а смола сверху лилась ждем…

Иногда осаждающая армия… ничего не делала. Блокада. Не позволяли подвозить в крепость продукты, заставляя, таким образом, защитников или сдаваться на милость победителей, или голодать, поедая крыс, летучих мышей и даже пауков и тараканов. Но если запасы зерна в крепости были значительны, часто начинала голодать сама осаждающая армия. Окрестности опустошены, деревни разграблены, а цитадель и не думает сдаваться…

И тогда оставался штурм… или подкоп. Тихая сапа. Сапу копали в нескольких местах, часто с разных сторон. Копали ночами, землю скрытно выносили далеко в поле и рассеивали по ветру или бросали в овраг, если такой найдется. Делали все, чтобы скрыть от противника истинные намерения — даже периодически устраивали штурмы с приставными лестницами и деревянными башенками. А сами копали, копали, копали…